– Мы не привлечем их, если не будем истекать кровью, – сказала Лайла. – Я знала это, но запаниковала. Мы все равно можем поплавать. Думаю, они нас не тронут.

– Думаешь? Ты все думаешь, и думаешь, и думаешь! – Кон раскраснелась от злости. – Это зубастые рыбы! Пирании! Психоанализом их не проймешь! Лайла посмотрела на Кон. Ее лицо казалось непроницаемым.

– Думаю, – сказала она, – правильнее сказать пираньи», а не «пирании».

– Отлично, – ответила Кон. – Это так мило с твоей стороны: думать о грамматике, пока тебя едят.

Они пришли обратно на поляну. По дороге Лайла своей мокрой рубашкой стерла грязь с лица Макса. Пока они сохли на солнце, от их тел поднимался пар.

Вернуться на поляну было все равно что вернуться домой. Алый попугай сел на ветку над головой Фреда, удивленно каркнул при виде мокрых детей и снова взлетел.

Фред нашел самый острый кремень и отрезал нижнюю часть своих серых школьных брюк, превратив их в грубые шорты. Левая штанина оказалась длиннее правой, но он решил, что это не имеет значения. Порез на ноге чесался. Фред снял джемпер и отжал его.

Внутри него нарастало какое-то странное чувство, которому не мешали ни солнце, ни крик птиц, ни бескрайние зеленые джунгли. От этого чувства кружилась голова.

И оно было похоже на надежду.

«Либо это надежда, – подумал Фред, – либо сотрясение мозга».

Хотя Фред выпил столько воды, что живот стал похож на барабан, голод не утихал. Все внутри болело и громко урчало. Кон хихикнула. Фред ударил себя кулаком по груди. Он чувствовал ужасную слабость.

Он ничего не ел с тех пор, как сгрыз яблоко перед посадкой в самолет. Он не знал, сколько прошло времени. Полтора дня? Он попытался восстановить события: полет был в субботу, так что теперь, вероятно, было воскресенье, если только все они не провели долгое время без сознания. Фред поежился и встряхнул головой, отчаянно пытаясь отогнать воспоминания о горящем самолете.

– Думаю, некоторых насекомых можно есть, – выпалил он, в основном чтобы отвлечься от этих мыслей.

Его слова были встречены настолько безразличным молчанием, что ему показалось, будто у этого молчания особенный запах.

– Еще можно поискать фрукты, – добавил он. – Мы точно что-нибудь найдем. Здесь водятся обезьяны, а обезьяны должны что-то есть. Может, бананы? В шалаше были банановые листья. Или ягоды.

– Как мы узнаем, что ягоды можно есть? – спросила Кон.

– Я буду их проверять, – ответил Фред.

– А если умрешь?

– Если найдем какие-нибудь ягоды, проверим их вместе, – сказала Лайла. – Только без Макса.

– Почему без Макса? – спросила Кон. – Раз уж мы рискуем жизнями, почему бы и ему не рискнуть?

– Потому что он еще ребенок! – воскликнула Лайла. – И у него аллергия.

– Это несправедливо! – заявила Кон и ударила маленьким камнем по большому, отчего Макс вздрогнул.

Фред чувствовал, что теряет терпение: было жарко, а живот болел все сильнее.

– Кон, – сказал он. – Перестань.

– Ты не настолько хорошо меня знаешь, чтобы мне указывать. Никто не выбирал тебя главным.

Фред прикусил язык, чувствуя, как гневно раздуваются его ноздри.

– Я и не говорил, что я главный!

Лицо Лайлы исказилось.

– Не ругайтесь, – сказала она и сглотнула, чтобы не заплакать, а затем попыталась сменить тему: – Так что ты говорил о насекомых?

– В одной из моих книг говорилось, что можно есть насекомых, которые едят стручки какао.

– Что это была за книга?

– Просто книга об исследователях.

Это была книга о Перси Фосетте, который приехал в Амазонию в поисках золотых городов. От таких книг захватывало дух и глаза лезли на лоб.

– И было ли в этой книге, – недоверчиво произнесла Кон, – описание насекомых?

– Они маленькие, – сказал Фред. – Там сказано не есть насекомых, которые не войдут в ноздрю.

– А еще что-нибудь о них говорилось? – спросила Кон, не скрывая сарказма.

– Нет. – Фред не в первый раз пожалел, что в его книгах почти не было картинок.

– Лайла их узнает, – гордо сказал Макс. – Она все-все о животных знает. Ее чуть не исключили, когда она спрятала белку в парте. – Он усмехнулся. – Мама так рассердилась!

– Помолчи, Макс! – прикрикнула на брата Лайла.

– Насекомые – это не животные! – заявила Кон. – Значит, толку от нее никакого.

– Знаешь, как они выглядят? – спросил Фред у Лайлы. В ее глазах что-то мелькнуло.

– Я не уверена, – ответила Лайла. – Но вообще-то… – Она вскочила на ноги. – Макс, оставайся здесь. Я сейчас вернусь.

– Что? Нет! – Макс отложил лист, который жевал, и надулся. – Подожди!

Но Лайла уже бежала по поляне, и ее обгоревшие косы болтались у нее за спиной.

Следующие пятнадцать минут все чувствовали себя беспокойно. Макс попытался догнать сестру, но она скрылась в подлеске. Ее нигде не было видно. Фред подхватил Макса, чтобы тот не забежал в самую чащу. Макс укусил его за руку, Кон назвала Макса испорченным мальчишкой, и Макс укусил Кон за голень.

Не успела Кон укусить Макса в ответ, как из-за деревьев выскочила Лайла. Глаза выдавали ее радость.

– Слава богу! Я думала, что заблудилась! Я где-то пропустила поворот, – сказала она. Ее дыхание было прерывистым, а лоб блестел от пота. Она превратила свою майку в мешок, который держала обеими руками.

– Ты нашла еду? – спросила Кон.

– Да, – ответила Лайла, но затем ее честность взяла верх и она добавила: – Почти.

Она открыла импровизированный мешок и высыпала на траву целую кучу стручков.

– Не во всех есть отверстия для личинок, – сказала она. – Но я подумала, что какао-бобы нам тоже не помешают.

Она принялась ломать стручки ногтями. Фред взял один из стручков и заметил в нем две дырочки:

– Здесь что-то есть.

Он встряхнул стручок, но из него ничего не выпало. Тогда он сунул палку в дырку и снова встряхнул стручок – у него на ладони оказалась жирная личинка сантиметра два длиной.

– Ура! – воскликнула Лайла. – Эту личинку можно есть!

– Хорошо, – солгал Фред.

Личинка лежала на его руке: она не двигалась, но, казалось, слегка пульсировала. Он понюхал ее.

– Давай же, – сказал Кон. – Это ты предложил.

– Фу… – Фред зажал нос, собрался с силами и откусил половину личинки. Она была мягкой, но внутри как будто состояла из песка. Фред содрогнулся от хруста новой пищи на зубах и с трудом сглотнул. – На вкус немного похоже на шоколад.

– Правда? – спросила Кон, которая всем своим видом демонстрировала, как скептически она настроена. Недоверие выражали даже ее уши, хотя и непросто заставить их выражать хоть какие-то эмоции.

– Но больше похоже на грязь, – признался Фред. – Арахис и грязь.

Вскоре личинки уже лежали перед ними розоватой пирамидой. Фред старался радоваться, что у них вообще есть еда. У него не слишком получалось.

Лайла взяла три самых пухлых личинки и протянула их Максу.

– Нет! Это не еда. Макс ест только настоящую еду. Мама говорит, что насекомых есть нельзя.

Лайла вздохнула:

– Он говорит о себе в третьем лице, когда нервничает.

– Макс не нервничает, – возразил Макс. – Макси просто хорошо себя ведет.

Он потер порез на колене и начал икать.

– Я хочу домой, – сказал он.

– Я знаю, – ответила Лайла и притянула его ближе. – Но другой еды у нас нет. Делать нечего, Макси.

Он оттолкнул ее и ногтем ковырнул порез у нее на щеке.

– Я все маме расскажу!

– Но мамы здесь нет! – Лайла моргнула и запястьем утерла нос.

– Может, поджарить их? – предложил Фред. – И сделать из них блин?

– Поджарить на чем? У нас нет сковородки, – заметила Кон.

– Но у нас есть камни, – сказала Лайла. Она протерла лицо своей кофтой, отчаянно стараясь не унывать. – Можно сделать шоколадные блинчики. Или вроде того.