Словно почувствовав волнение младшего, Итачи осторожно приподнялся. Прошептал:

— Что бы ни тревожило тебя, оно прошло. Верно?

Саске предпочел уклониться от ответа.

Вздохнув, Итачи вдруг понял. Все это время он терзался оттого, что пытался забыть. Ведь этот страшный зверь — память, из ночи в ночь напоминал ему эфемерное видение красивой, нереально красивой омеги в парадном кимоно. В сполохах блестящих золотых украшений и с нотками едва слышного аромата. Мама. До последней секунды своей жизни защищавшая своих детей. Когда ты почувствовала опасность? Как сумела сделать так, чтобы удалить Итачи из дома? Каким богам молилась за то, что младший сын уже был вне опасности? И знала ли ты … что станет с твоими детьми, ради которых твое дыхание растворилось в смраде пожара … Знала ли ты, что они расстанутся на долгие годы и встретятся в мрачных, сырых стенах подвала врага, уничтожившего Клан? Зловещая, грустная ирония, ты не находишь, окаа — сан? Пальцы чуть дрогнули. Не забыть никогда. А как забыть последние слова Микото — сан? Когда Итачи уже повернулся, чтобы уйти в сад … она тихо-тихо, едва слышно, одними губами, прошептала, но он услышал:

 — Позаботься о нем. Береги его …

Это единственное, что помогло Итачи не сойти с ума.

— Как я выжил?

Вздрогнув, Саске попытался инстинктивно отстраниться, но тут же расслабился и покрепче прижался к брату. Наоборот, делясь с тем своим теплом. Теперь можно. Теперь он не один.

Письмо — признание, помним?

Форма современного искусства, в которой произведение составляют действия художника или группы в определенном месте и в определенное время. Понятно, что Саске подавлен, и иронично оценивает свои действия.

Мама (уважительно).

====== Глава 37. ======

«Ножевая рана заживет. Оскорбление — нет»

Итачи прекрасно осознавал, что, как бы ни была изуродована психика младшего, безоговорочно его сторону он может и не принять. Поэтому он заговорил, тщательно подбирая слова. Все-таки в их Клане, пусть и растворившемся в вечности, о младших заботились. Он вспомнил насмешливое «… мнением самих просватанных пренебрегали». И упрямо повторил про себя. По-своему …

— Ты спросил меня … Я отвечу. Только дай слово выслушать меня. Спокойно.

Саске с подозрением уточнил:

— Еще одна гребаная тайна имени нашего Клана?

Итачи тяжело вздохнул.

— Никки все с грязным языком?

— И с помыслами тоже, — огрызнулся Саске, вспомнив красочную, но мысленную кастрацию Соджобо — доно, — знаешь, что-то подсказывает мне, что строить из себя строгого нии — сана ты не хочешь. На самом деле … Так чт̀о ты хочешь, ники?

Итачи задержал дыхание. Поднял голову, мысленно уносясь далеко прочь отсюда. Из мрачного, сырого подвала, наполненного тенями и шепотом. Туда, где навсегда осталось их с Саске детство.

— Ты проницателен, отото, — тихо откликнулся он, избегая смотреть в сторону брата, — я просто подбираю слова.

Саске хмыкнул:

— Мы не виделись, бог знает, сколько лет … Я бы даже сказал, мы выросли друг без друга, а ты переживаешь за мою реакцию? Что так̀ого в твоих словах, что ты боишься их?

— Выжил, — упрямо повторил Итачи и опустил глаза вниз, глянув искоса, и, несмотря на темноту, отыскав невысокую фигурку, — потому, что в ту ночь меня отправили к тебе. А когда я шел в сторону беседки, где ты спал, меня схватили и увезли прочь. Поэтому о том, что случилось в поместье, я узнал намного позже … Как и о том, что все это заставили смотреть теб̀я. Я могу только предполагать, как из тебя лепили Никки, так получилось, что я знаком с некоторыми неприглядными вещами, включая мир живых игрушек. Не могу сказать, что я был одним из них. Этих существ. Я вообще до сих пор затрудняюсь сказать, кем я стал. Вернее, кем меня сделали. Возможно, мне повезло. Чуточку больше, чем тебе, отото. Или я смотрю на все это иначе. Потому, что ... случилось так, что я полюбил и меня полюбили.

Голос Итачи, несмотря на то, что он говорил далеко не романтичные и невинные вещи, ни разу не дрогнул. Остался ровным, отстраненным и даже немного холодным. Он повернул голову и уставился куда-то вперёд, словно отсекая боль и ужас, о которых поведали его первые слова, и с усилием, но договорил:

— Несмотря на то, что я узнал многое … Я полюбил. Он с первого дня доказывал мне, что все, что случилось в наших семьях, это ошибка, за которую нельзя расплачиваться счастьем тех, в чьих жилах та же кровь. Но тебя … тебя, мой младший брат, щадить вовсе не собирались. Потому, что по прихоти той же крови, ты — копия нашего дяди-омеги. А потому все зло этого мира обрушилось прежде всего на тебя. Саске …

Голос Итачи впервые дрогнул. Руки задрожали сильно-сильно, так, что цепи, тихонько позвякивавшие, вдруг громко зазвенели и продолжали звенеть на высокой ноте, пока Итачи не сжал окровавленные руки с такой силой, зажав их между дрожащих колен, что тонкие кости едва не хрустнули. Но это было неважно.

— Я многое носил в себе. А потом ... длинными-длинными ночами, когда в голове мелькали обрывки разных мыслей. Я многое вспомнил. Не только складную историю о том, что случилось с нашим Кланом. Но и о предыстории. Мы … Мы были детьми, Саске. Ты

что-нибудь помнишь?

— Не хочу вспоминать, — нехотя процедил Саске, избегая смотреть в сторону Итачи, — не помню, упоминал ли я это … сначала был шок, да и легкие немного пострадали … от …

Он нервно сглотнул, но Итачи догадался. От дыма. А уши — от криков горящих заживо. Но это Итачи не произнес. Просто промолчал, давая брату возможность на худо-бедно выдавленный из себя ответ. Вернее, его окончание. Рвано выдохнув, Саске вывел в воздухе непонятную фигуру:

— Если все же попытаться … Так. В общих чертах. Сам понимаешь, иначе бы я элементарно тупил.*

Уже договаривая, Саске вслушался в свои слова. Несмотря на то, что они с Итачи довольно долго говорили и, похоже, многое из прошлого омег прояснилось … Его не покидало ощущение, что он что-то упускает. Довольно неприятное, и, к сожалению, за короткую жизнь младшего омеги посещавшее его не раз и не два. Карма, что ли, такая? Он в задумчивости пожевал верхнюю губу, но озарения не случилось. Так, может, к лучшему и он стал параноиком? А надо просто радоваться тому, что есть в данную минуту и вот здесь, рядом, сидит вновь обретенный брат?

— Ты меня о чем-то спросил, — неуверенно произнес Саске, не зная, хочет ли он услышать ответы, как рвался не так уж и давно.

Пришел черед вздыхать Итачи. Если бы он мог … он бы отодвинул эту, так называемую «последнюю точку» далеко-далеко, но он итак оттягивал, как только мог. Оставалось все рассказать. Полностью. И надеяться на благоразумие брата, обретшего брата.

— Во время пожара тебе было почти семь лет. Но … уверяют, что омеги более чувствительны и восприимчивы, чем альфы. Обычно обе особи точно начинают осознавать события, начиная с трехлетнего возраста ... Но. Опять же … У омег подобное может произойти и в более раннем возрасте. Особенно если это связано со стрессом.

— Ты о чем? — хрипло спросил Саске, начиная догадываться.

— Мы с тобой шли в игровую комнату, чтобы поиграть в «лошадок». Это была твоя любимая игра в детстве …

… Высокий альфа, в котором явно проступала порода, со всей силы стукнул ладонью по стене. Преграждая дорогу омеге. В которой тоже явно преобладала порода. Зло прошипел, так, чтобы никто не услышал, но его услышали как тот, кому эти слова были предназначены, так и двое детей:

— Не играй с огнём. Я знаю, что говорю. Несмотря на статус, в нашем чертовом Клане омеги имеют право голоса … Старейшины Клана впали в маразм. Если решили переступить через право первородства. А еще больше свихнулись, если допустили равноправие. Как можно строжить омег и, одновременно, допускать на голосование! … Что может понимать потенциальное средство для вынашивания потомства! Вы! Способные только раздвигать ноги перед альфами!