Изо рта Соджобо — доно вырвался утробный рык. Непроизвольно он положил руку на голову омеги, невольно давая понять, что не нужно останавливаться, скоро наступит кульминация. Глаза альфы были прикрыты, потому он не заметил, как вспыхнули недобро глаза омеги, ни на секунду не утратившего самообладания, в то время как сам альфа вздыхал, стонал и трясся в предоргазменных конвульсиях.
Зло и тьма царили сейчас в заледеневшем сердце, в клочья разрывая душу. Эмоции, до этого мелькавшие в красивых, черных глазах, сменила пустота. Словно плотной пеленой отгораживая все то, что еще было человечного в живом взгляде колдовских глаз, с такой нежностью заглядывающих в другие глаза, от тепла, милосердия, разума. Холодные пальцы мимоходом дотронулись до места, где могла быть метка Наруто. Все потому, что я Никки. Все потому, что недостоин, потому что Никки. Но небеса милосердны. Жизнь в уплату за жизнь. Потому, что даже Никки имеет право на месть. За причиненное зло отплати той же мерой. Омега опустил взор на трясущееся тело. Того, второго. Что равнодушно наблюдал за сожжением Учиха. Считаете омег вторым, а по сути — последним, низшим сортом? Не ждете от них ничего, чего бы они ни посмели сделать без приказа? Отлично. Прекрасно. Неконтролируемая дрожь охватила Саске, и, чтобы скрыть это, он вынужден был напрячь руки, сжимая их в кулаки так, что побелели костяшки. Обнажились клыки, ненамного уступавшие клыкам альф, которых в эту минуту омега ненавидел так, что перехватило дыхание. Хладнокровие, как и здравый смысл, на миг покинули своего хозяина. Пустота, кровавой дымкой охватившая пылающий мозг, грозила смениться безумием. Ямабуши Соджобо вдруг напрягся. Пенис дернулся, толчками выбрасывая семя, и беловолосый альфа взвыл, едва не складываясь пополам …
— Соджобо — доно!
— Кто посмел?
Очнувшись, Саске с силой приложил руку к губам, едва не клацнув зубами. Пару раз моргнул. Рев пламени стих, как и полные боли, ужаса крики, надломлено звенящие в ушах. Остекленевший взор понемногу прояснялся. По подбородку все еще стекала слюна, язык нервно проходился по оскаленным клыкам. Он заторможено огляделся вокруг, позволяя покрасневшим, слегка расширенным глазам охватить всю картину полностью. Давая себе ровно минуту, чтобы опомниться. Придти в себя. Чтобы явственно услышать, как просветлевший разум равнодушно отсчитывает минуты. Нет, секунды его никчемной жизни. Саске покосился на по — прежнему безмолвных стражей Соджобо — доно и едва не застонал от бессилия. Вернее, от невероятного, жуткого желания надавать себе тумаков. Чтобы заставить хрен где пребывающий разум вернуться с небес на землю. Ногти впились в ладони. Чт̀о могло бы быть, чт̀о могло бы случиться, если бы он позволил себе потерять связь с реальностью? Саске медленно перевел взгляд на альфу, поспешно набрасывающего на себя кимоно, с недобрым юмором подумал, а когда это ублюдок успел раздеться? Представил, как впивается клыками в вонючий отросток того и практически застонал, так реальна была несбывшаяся мечта. Дрогнувшие ноздри даже уловили запах крови и мочи, если бы так случилось. Но …
… Но кроме криков того омеги у столба, кроме постоянной муштры и ежесекундного «стирания» твоей сущности, потому что ты ничтожная игрушка, был также еще один жуткий день. Когда их заставили смирно стоять и смотреть, как живьем сдирают кожу. Медленно. Дюйм за дюймом. За то, что во время одного подобного «урока» один омега не выдержал и, когда ему велели … осторожно взять в рот член … он оскалился и оторвал пенис по самые яйца. Целый день. Они стояли потом целый день под мучительные крики и вопли. Некоторые — особенно чувствительные — падали в обморок и что с ними потом случилось, не знал никто. Потому что никто больше тех омег не видел. Саске снова провел рукой по губам. Как же так? Отчего он едва все не погубил, и кто вытащил его потерянную душу с края бездны? Он тихонько опустился на колени, склоняя смирно голову, придавая себе мирный, покорный вид. А сам принялся размышлять … пока не вспомнил.
Черноволосый омега — тот, из подвала, придерживая цепь, выводит знак. «Пожалуйста, очень прошу, будь осторожен». Это ег̀о слова пробились сквозь охватившее Саске безумие! Остановили от непоправимой ошибки, предостерегли, уберегли! И будь он, Саске, проклят, если не поговорит с тем омегой и не добьется ответов на свои вопросы! А этот … Он перевел взгляд в сторону Соджобо и ярость снова захлестнула его удушливой волной. В дверях застыла желеобразная тушка «выскобленного», а чуть впереди стоял и что — то негромко рассказывал длинноволосому мерзавцу еще один мерзавец. Куро. Тот самый ублюдок. Благодаря которому он здесь. Спохватившись, Саске, пользуясь тем, что изображает вышколенного омежку, ждущего, пока альфы наговорятся, внимательно прислушался.
Не поворачиваясь, Наруто приказал:
— Входи.
Он видел в отражении до блеска начищенного стекла, что это Амару. И что обычно острая на язык девушка чем — то смущена. Наруто вытащил руку из кармана просторных штанов, демонстративно посмотрел на часы:
— С минуты на минуту здесь будет Гаара.
— Теперь он охотится в других заповедных лесах? — не сдержала ехидства Амару.* Однако, и Намикадзе это прекрасно знал, так она зачастую поступала, когда нервничала. Нервничала? Полностью развернувшись, Наруто приподнял одну бровь, разглядывая реально смущенную омегу.
— Амару, — ласково обратился к ней Наруто и покачал головой, — ты как будто меня первый раз знаешь. Или я тебя. Что ты прячешь за спиной?
Кашлянув, Амару шагнула вперед и, зажмурившись так, как будто собралась прыгать с высокого обрыва в невероятно глубокий омут, действительно вытащила из — за спины конверт. Вскрытый. Наруто поцокал языком, подняв руку вверх:
— Только не говори, что ты испугалась, что письмо отравлено. Не поверю ни за что.
— Я …
Вверх поползла вторая бровь. Куни но Амару побагровела. Да ладно! Не найдя слов, пораженный до глубины души, Наруто просто протянул руку и, взяв конверт, вытащил из него сложенный в несколько раз лист бумаги. Исписанный до боли знакомым почерком. Наруто не произнёс ни слова, только молча, взял его и опустился в кресло. Ему не надо было быть невероятно проницательным, чтобы догадаться. Что это письмо от Хатаке Какаши. Только Хатаке выводил иероглифы так, словно это «арабская» вязь. Юг так и не выветрился из крови прожженного, умудренного жизнью альфы …
— Я не хотела, чтобы Вам причинили лишнюю боль, — все — таки договорила Амару. Наруто красноречиво посмотрел, придерживая вскрытый конверт.
Чуть поклонившись, омега тихо вышла, прикрыв дверь. И только тогда Наруто прочитал признание Какаши. От первого слова и до последнего. От поездки в «Сенджу сёэн». Знакомстве с Хатиман — доно и обычаями Юга. О том обеде, где ему подарили Саламандру. Саске. О том, как им было трудно поначалу. О том, как Никки завоевал сердце своего молодого хозяина, а тот этого даже не заметил. Доверчиво шагнув в сети игрушки. До правды, никому не нужной правды о прошлом Саламандры. До того, как все зашло слишком далеко. И Саламандра всегда будет Саламандрой. Потому что браслет принадлежности пропитан кровью и гарью Клана Учиха. А кровь Наруто разбавлена кровью Сенджу. Именно поэтому они обречены. И именно поэтому Хатаке хотел оградить наследника Минато — сана от жаркого дыхания Юга.
Наруто дочитал письмо.
Записав каждое слово на подкорку, уделив внимание последним строчкам письма. Особенно последней фразе. Хатаке, пытаясь оправдать свое предательство, сделал эту фразу ключевой. Практически, даже если и, не объявляя первопричиной самого Намикадзе, перекладывая вину на того.
«Я пытался оградить тебя от Саламандры. Потому что, несмотря на то, что ты стал Главой Клана, ты так и не научился разбираться в подобных омегах. Запомни мои слова, мальчик мой. Саламандра — Никки. Он был, есть и останется им навсегда. ** Но … все же я причинил тебе боль. Невольную и видит ками, не хотел никогда быть тем, от кого ты можешь смело отвернуться, встретив мимолетно на улице. Но я постараюсь не попадаться тебе на глаза, мой мальчик … А слова, которые, я надеюсь, послужат частичным моим оправданием … Ты не поставил ему метку».
