— Саске здесь нет. Ни у меня, ни у себя, как видишь. Я отнёс его в более удобную комнату. Так что я один, если ты об этом.

Уловив насмешку, Какаши не сдержался:

— Что плохого в том, что я хочу оградить тебя от ошибки?

— То, что ты вмешиваешься, — с нажимом оповестил седого молодой, — я понимаю, ты растил меня с детства…

Нарочно замолчав, уставился в глаза Какаши, умудрённые опытом. Понимая, прощая, но не отступая.

— Хочешь дать ему второй шанс, — негромко определил Какаши, — возможно… Возможно, я неправ, но, Наруто. Я уже сказал и повторю ещё. Имя ему — предательство. Даже благородная кровь не поможет. Он не сможет отказаться от того яда, каким напичкано его нутро. Понимаешь? Он не может быть хорошим, он… **

— В курсе, — откликнулся Наруто и неожиданно развернулся лицом, — а ты, Какаши, в курсе?

— Чего? — уточнил Хатаке и понял, что раздражён не зря.

— Он мой истинный, — устало пояснил очевидную истину Наруто.

Хатаке прикрыл глаза. Всё оказалось намного хуже, и он на секунду растерялся, не зная, чт̀о предпринять теперь, когда Наруто и Саске… Саске. Саламандра. Едва второе имя омеги пришло на ум, Хатаке приободрился. *** Теперь он знал, как следует поступить. Вот только… Он всмотрелся в задумчивое лицо светловолосого альфы. Только теперь надо действовать быстро. И осторожно. Чтобы преодолеть минутное замешательство, он решился задать один — единственный вопрос. Тот, который, с точки зрения умудрённого жизнью альфы, был самым важным. Шагнув ближе, он положил одну руку, не ту, протезную, на плечо своего мальчика и, заглянув в его глаза… спросил:

— У него есть твоя метка?

Мо, или мокусо — закрыть глаза и начать медитацию. В этом значении это значит, что тело омеги «закрыто».

«Иногда давать кому — то второй шанс — это как давать вторую пулю тому, кто первый раз в вас не попал».

Имя игрушки.

====== Глава 27. ======

«Правильного выбора в реальности не существует — есть только сделанный выбор и его последствия»

Какаши перевёл взгляд на яркую звезду, сияющую на небосклоне. Он стоял здесь давно. С того самого момента, когда начал действовать. Почему — то… когда альфа закончил разговор и спустился в сад, безошибочно выбрав самый удалённый уголок, пойти туда посчиталось самым правильным решением. Только в груди что — то всё ещё сжималось и ворочалось каким — то непонятным грузом. Вины? Альфа сильнее поджал губы и сжал кулаки, по — прежнему держа руки за спиной. Далёкая звезда мигнула, отвечая беспокойным мыслям, суть которых сводилась к одной — единственной фразе. По иронии судьбы он произнёс её в запальчивости, несколько часов назад… Но отчего эта фраза неожиданно вспомнилась, настойчиво сверля мозг и норовя вселить тревогу в то, что он до сих пор считал своим единственно правильным, верным решением? Единственно возможным выбором? Только потому, что эта звезда так сияет? Словно безмолвно пытаясь донести до него, через хренову тучу атмосферных единиц… то, что он. Возможно, невероятно, неправильно, нет… он… он неправ? Ошибся? Пальцы сжались, обхватывая холодные очертания протеза. Давая силу и выметая прочь малейшее сомнение в своей правоте. Ведь если ты делаешь что — то во имя другого человека, это можно зачесть за правильное решение? Какой там, к дьяволу, выбор?

— Я же уговаривал, убеждал, — неожиданно для самого себя заговорил альфа, по — прежнему глядя в небо, на ту самую яркую звезду, ставшую на миг неким ориентиром. Каким и зачем, так и не выяснено. Только этот небесный ориентир смотрел на альфу сверху, безмолвно, равнодушно, неясным отблеском выделяясь на мрачном небосклоне. Горько скривив губы, продолжил:

— Если бы всё было так просто! Но нет. Этот омега не должен быть, не должен находиться рядом с моим мальчиком, потому…

Задохнувшись, Какаши поджал губы, едва не договорив «… потому, что Учиха не может быть рядом с Намикадзе». А больно ему было оттого, что он не сумел донести до своего мальчика эту простую истину. «Мальчик» вырос и давно превратился во взрослого, и то, что ты можешь изменить в далёком детстве, сейчас выросло до таких масштабов, что мало сказать «зловещие». И, тем не менее, приняв решение и предполагая его последствия *, Какаши был, как никогда, полон решимости довести всё до конца.

Где — то там, в вышине, за много — много световых лет **, безмолвный собеседник сиял холодным светом, и седоволосому альфе вдруг, на один краткий миг, показалось, что далёкая, равнодушная звезда его осуждает. Нахмурившись, Хатаке грязно выругался, но облегчения это не принесло. Почему так трудно, когда ты поступаешь правильно?

Выпрямившись, Какаши погрозил кулаком в небо, нарочно отворачиваясь от мирного света, и вздрогнул, услышав негромкий свист. В голове мелькнуло «вот оно», и он выпрямился, опуская взгляд чуть вниз, отворачиваясь от звезды, с которой он только что вёл безмолвный диалог… или монолог? Он усмехнулся, не открыто, не радостно, так, слегка скривив губы. И отмахнулся от робкой тени сомнения, затоптав росток вины и заменив его тотчас окрепшим выводом. Тем, что, видимо, он успел проникнуться к Учихе. Порода… Не смог не очаровать. Кинув на стылую землю, так и не раскуренную сигарету, альфа уверенно затоптал её и шагнул вперёд.

Ему не пришлось долго ждать, и напрягать зрение тоже. Несмотря на то, что встречу он назначил на позднее время, чтобы никто не смог помешать, он прекрасно видел своего собеседника. Чуть шагнув вперёд, прижал здоровую руку туда, где билось сердце. Запрещая себе думать о том, что будет завтра. И что, возможно, тот, ради которого всё затеяно, не поймёт. Не оценит. Сердце, до этого ровно бившееся, вдруг сжалось и Какаши сжал рубашку, пытаясь привести в чувство так некстати разволновавшийся сгусток энергии. Это чёртово сердце…

— Юг невозможно забыть, верно, Какаши — сан?

Негромкий голос, с едва уловимыми жаркими нотками. Голос Юга…

— Куро — сама.

Фигура южанина выступила вперёд. Поправив дзукин ***, Куро холодно уточнил:

— Я польщён, что ты меня узнал, Верный пёс Намикадзе.

Сжав зубы так, что выступили желваки, Хатаке сумел сдержаться. В конце концов, какое дело Амэ — ками **** до его чувств, если сейчас решается самое главное.

— Я подозревал, что Тёмный Куро не просто так появился в поместье моего… хозяина.

Усмехнувшись, Куро откинул платок, открывая лицо. Помолчав, кивнул в сторону главного здания поместья, очертания которого виднелись вдали:

— Если ты всё знаешь, ты не передумаешь?

— Если последний из Учих будет стёрт с лица земли и последний из Намикадзе останется жить, да. Не передумаю. Мой поступок — против твоего слова!

— Слово Юга, — едва слышно произнёс южанин, отступая в тень, и, если бы Какаши не был погружён в себя, он бы насторожился и, возможно, задумался о том, что только что сотворил. Но Верный пёс Намикадзе, как назвал его незаконнорожденный потомок Сенджу, не слышал ничего. Он молился об успешном исходе его предательства. Впрочем, Хатаке искренне считал, что поступил правильно. Ведь зачастую то, что и является предательством, принято считать благом.

Затоптав куда подальше мелькнувшее сомнение, Какаши решительно указал:

— Там его комната.

Едва он произнёс эти слова, как Куро отступил в тень, из которой он и появился, и тотчас несколько фигур двинулись в сторону указанного ориентира. Теперь… Какаши снова достал сигареты и принялся мять пачку в руках, чтобы унять беспокойное чувство, которое он так и не смог полностью изничтожить. Растоптать. Возможно, совесть? Усмехнувшись, альфа раздражённо повёл плечом, зная, как бы он ни понимал, что действовал во благо, отныне ему придётся жить с этим и, возможно, до конца его дней. Расплата для тех, кто возомнил себя богом. Ещё раз усмехнувшись, Какаши хрипло прошептал:

— Он не поставил ему метку…

Где — то вдали сада заухала сова. Отвернувшись, Какаши пошёл прочь.