Довольно плотная материя чуть треснула, с такой силой Саске сжал края, про себя радуясь тому, что, следуя привычке, закутался в одеяло «до глаз», чтобы абстрагироваться от присутствия седого. Давившего, кстати. И морально, и физически. Сглотнув, Саске сильнее поджал пальцы на ногах и с лёгким раздражением дёрнул порванные края. «Потом зашью». Он, вообще, о чём?! Быстрые шаги.
— Погоди — ка…
Не дав отвернуться, Какаши удерживал омегу за подбородок, заставляя смотреть себе в глаза. Повисла такая тишина, что казалось, ещё немного, и что — нибудь произойдёт. Саске даже дышал еле — еле, вжавшись в стену и мечтая провалиться куда — нибудь. До сих пор… До того, как он очутился здесь, никому не было дела до его страхов, если он кричал довольно громко, его наказывали и всё. Поэтому он со временем научился как — то сдерживаться, но иногда самоконтроль давал сбой. Неловко повернувшись, омега понял, что, сколько бы он ни отводил взор, терпения суровому альфе не доставать, он, так или иначе, получит своё. Особенно если учесть, что подбородок «проклятый инквизитор» так и не выпустил из своих когтей. Посмотрев прямо, Саске мрачно поджал губы, чтобы не было видно, как они дрожат. Это мало помогло, потому что, как уже было замечено и сказано выше, Хатаке Какаши, несмотря на свою показную безалаберность и пофигизм, был очень последовательным человеком. Усмехнувшись, спросил ровно с того места, где остановился:
— Ты видел, кто поджёг твою семью, малыш?
И вот тут Какаши впервые дрогнул. Саламандра побелел так, что по сравнению с ним ослепительно белоснежная стена померкла. Взгляд, до этого выражавший усталость, упрямство и некоторый вызов, вдруг разом утратил все свои противоречивые краски, застыл, и Какаши показалось, что он уже видел этот взгляд. Кукла, лишённая себя напрочь, бездушная, покорная… Никки? Он пробудил Никки в том, кого считал таковым? «Что за бред». Какаши испытал сильное желание двинуть себе поддых так, как он любил, в пылу битвы, чтобы наверняка, чтобы не поднялся. Помотал головой, отгоняя навязчивую мысль, огляделся, решительно схватил кувшинчик из такого тонкого стекла, что пузатый бок едва не треснул, когда сильные пальцы альфы сжали, светлую посудину. И, шагнув обратно, от всей души плеснул в помертвевшее лицо, для верности сопроводив несильной пощёчиной. Не впервой, потерпит. Остаток воды налил в прихваченный стакан.
— Сспасибо.
Белоснежные зубы клацнули, несколько капель пролились на подбородок, но омега умудрился выпить всё до последнего глотка. Облизнул губы, выжидательно замер. Кожа чуть отошла, по крайней мере, не такая синюшная. Разве что. Какаши оценивающе медленно осмотрел омегу, прикидывая, чем же тот зацепил Наруто. Наруто, конечно, мальчик впечатлительный, но. Порода. У Учих кожа всегда была невероятная. Такая белоснежная, чистый снег. А у этого... как будто светилась изнутри. Неясный след пятерни продолжал выделяться, словно клеймо. Какаши неодобрительно покачал головой, обвиняя, скорее, омегу в том, что не сдержался:
— Парадоксально, что ты сумел выжить, имея такой характер.
— Я научился притворяться, — спокойно ответил Саске, выдерживая недоверчивый прищур, — ведь это едва ли не самое главное, чему нас обучали... т̀ам.
— Как долго ты учился этому?
— В первый же день.
Дрожи словно и не было, Саске вдруг успокоился, поняв, что, как бы ни был настроен против него собеседник, это ему ничем не грозит. Потерей жизни, точно. Расслабляться рано, но покой можно обрести. Хотя бы ненадолго…
— Хорошо.
Какаши принялся расхаживать по комнате, потом развернулся:
— Спрошу ещё раз, и, надеюсь, получу ответ. Думаю, ты понял, что твои обмороки и тревоги на меня не действуют.
Саске, молча, кивнул. Успокоившись, Хатаке медленно повторил, не сводя с парня пристального взгляда:
— Итак. Ты оказался невероятно живуч, и обучаем, что только повысило твою стоимость. И повысило твой шанс выжить в тех условиях, в которых ты, не по своей воле, оказался. Но здесь ты не Никки. Ты должен был это усвоить, и, если до сих пор это отрицал, а я подозреваю, это так… Ты должен перестать молчать и ответить на мой простой вопрос. Если ты запомнил, как тебя поместили в «Магазин живых игрушек», значит, ты запомнил и того, кто это сделал. Я прав?
Помедлив, Саске кивнул головой. ̀Эту картину он помнил до сих пор. И, пожалуй, это был краеугольный камень его ужаса. То, что он постарался забыть… И не вспоминать никогда, даже тогда, когда он просыпался от своего крика, а воздух, казалось, состоит сплошь из гари и горящей заживо плоти. Машинально схватив стакан, сделал пару жадных глотков. Ответил с ненавистью, оказывается, никуда и не исчезнувшей, а просто спрятанной там же, где прятались до поры до времени все прочие эмоции. Под маской Никки.
— Там, в нескольких шагах от меня, горел и рушился мой дом. Мой мир. Я сначала слышал их крики, но уже знал, что двери и окна оказались, закрыты и заколочены. А они, эти альфы, стояли рядом, крепко держа меня за плечи. Один только сказал, кивнув в сторону пламени…
« — Смотри, смотри внимательно, как вершится правосудие, ты, адово семя!
— Жаль, что нельзя и его бросить в костёр…
Второй альфа стиснул худенькое плечо испуганной омежки так, что захрустел выворачиваемый сустав. Но никто из разъярённых альф не обратил внимания на крик боли и слёзы, побежавшие по бледному, испачканному попавшей на него сажей, личику вмиг осиротевшего существа. Только злоба. Только упоение свершившейся местью. И жестокая реальность свершившейся судьбы для того, кто волей палачей остался живым. Как назидание мёртвым. Или для того, чтобы он каждый день горько жалел, что не ушёл за ними и расплачивался, расплачивался за чужие грехи. Крики давно стихли, только ревел огонь, слизывая всё, что только смог достать и сжечь. С грохотом повалился второй этаж, вверх взметнулся сноп искр. Чёрный дым окончательно загородил огромную, полную луну, недавно вышедшую на ночной небосклон и мягко освещавшую землю, пока один из её детей не начал свою месть»
Помолчав пару минут, чтобы не дай, ками — сама, голос как — то дрогнул, Саске уверенно и твёрдо сообщил то, о чём подозревал Какаши и то, чего тот не мог знать:
— Поскольку я некоторое время жил в Сёнджу — сёэн, тот, кто назвал меня «адовым семенем», чертами лица напоминал моего прежнего хозяина.
«Тобирама, гори в Аду», — мрачно подумал Какаши, тотчас догадавшись, кт̀о это, и впервые ощутил, как свело скулы, когда омега произнёс про второго альфу. А вот это уже был его личный Ад. Тот, кто убил его маленькую, нежную Рин, и кто едва не отправил самого его к праотцам.
Замолчав, омега напряжённо ждал реакции, потому Какаши счёл за благо отвлечь того. Ещё не время сводить счёты… кажется, у них на Родине принято было говорить т̀ак? *
— Знаешь… — медленно заговорил Какаши и Саске с удивлением уловил в обычно сухом тоне нотки теплоты, — возможно, я не совсем понимаю таких, как Вы… Вы все, Никки. Но согласись, разве я, южанин, могу считать иначе?
Саске упрямо поджал губы, хмуро выдавил:
— Мне всё равно.
Вздохнув, Какаши вынужден был признать, что полтора года пансиона и деньги Наруто — самы пошли «коту под хвост». Или порода Учих неистребима?
— Хорошо, — сдаваясь, — думаю, сегодня для тебя был тяжёлый день… отдыхай. Думаю, ума принять ванную попозже у тебя хватит.
Бледные губы сжались ещё сильнее, но голова согласно качнулась чуть вниз.
— И ещё…
Остановившись уже в дверях, Хатаке попросил:
— Надеюсь на твоё омежье благоразумие. Течка… понимаю. Но у Наруто гон. И, надеюсь, ты понимаешь, если альфа не с тобой, лезть к нему чревато последствиями.
Саске вскинулся, теряя хладнокровие и покраснев так, что, казалось, краска выступила по всему телу, а не только залила щёки. Прежде чем он успел придумать достойный ответ, Хатаке вдруг мягко улыбнулся и предложил, окончательно вгоняя опешившего омегу в краску:
— А то, что ты мне рассказал про свои сомнения… Про то, что ты не понимаешь Наруто… Дам тебе один совет. Всё же я знаю его с детства… Останешься наедине с собой, вспомни. Альфа, что сидит внутри моего господина… моего мальчика… Не прощает. Д̀умай, Саламандра!
