Свист плети раздавался долго. Так долго, что одна из омег, сердобольно сжимавшая уши перепуганного ребёнка, отпустила его, и он услышал крики истязаемого омеги, методично превращаемого в окончательно сломленное существо. А потом подручные Джиробо — кэйри сдёрнули с залитого кровью столба практически бесчувственное тело и, сжалившись в последнюю секунду, бросили того животом в какую — то повозку. Повозку, довольно часто приезжающую во владения здешнего божка. Именно так отправлялись в бордель омеги, отбракованные им одним ему ведомым путём. Впрочем, когда Саске подрос, он понял этот путь. И поучительный момент той показательной порки тоже. Как ни жестоко звучит, это был урок повиновения. И демонстрация того, чт̀о ждёт тех, кто не захочет с радостью стать безмолвной, бесправной Игрушкой. Впрочем, участь потерявшего сознание пепельноволосого парня была сомнительна. В те немногие моменты, когда повзрослевший Саске вспоминал этот своеобразный «урок послушания», он всё чаще спрашивал себя, но ответа не находил. Какая разница?
Конец Fleshbak
Охнув, Саске сжал ноги и с опаской покосился вниз. Только… Только не это! Не сейчас! Наверное, наверное… так некстати проснувшаяся память тому причина. Ужасы прошлого здорово держали его в своих когтях, это верно. Он оперся о стену задрожавшей рукой, отстранёно обнаружив, что весь горит. Или это его здравый смысл горит ко всем чертям? Сколько… как долго… к̀ак он был осторожен, покорен, никогда не поднимал глаз, чтобы никто не видел его горящих лютой ненавистью глаз. Терпел унизительные прикосновения, когда его осматривали на предмет покупки. Не возражал. Ждал. И всё насмарку? Только потому, что отдался хозяину?! Глубоко вздохнув, Саске приказал себе прекратить. Какого чёрта он с ним переспал? Вручил, сам, добровольно, оружие против себя? И что получил взамен? Судорожно вздохнув, невольно задрожав, Саламандра, тем не менее, вопреки всем своим самокопаниям и самобичеваниям, так и не смог окончательно обвинить себя в неправильном поступке. Вдруг, одна за другой, вспыхнули картины той, единственной, ночи, когда они были близки с альфой. Хозяином. Наруто. Когда тот брал его, омегу, как омегу… не игрушку… Мысль фривольно мелькнула, наплевав на все запреты. Таак. Спокойно. Иначе у него на нервной почве, в самом деле, начнётся незапланированная течка, он найдёт этого заносчивого альфу и… и тогда. Мозг нагло выдал новую порцию «18 +». Нервно хмыкнув, затолкав фривольные пошлые картинки куда подальше, юноша оттолкнулся от стены и, окончательно успокоившись, только пошёл дальше, как тотчас остановился.
Этого альфу он уже видел. Знал, по негласной «иерархии», тот нечто среднее между «гость», и «родня». Если вспомнить ту встречу… В саду… Ничего не значащие слова. Когда он стоял, любуясь цветением роз, которые посадила Амару, и все уши ему прожужжала своим садоводческим успехом. Вот он тогда и выбрался посмотреть на «цветы, невероятно алого оттенка, так напоминающего закат». И так засмотрелся, что неслышную походку чужака услышал не сразу. Сначала хотел сбежать, опустив голову так низко, как только мог, но потом — не без усилия — вспомнил, как Наруто просил его. Забыть про то, к̀ем он был. Вспомнил пансион, где с ним обращались довольно мягко. «Куро — сама». Даже имя «чёрного альфы» вспомнил. Инстинктивно отступил к стене. Невольно затаил дыхание, про себя считая шаги и ругая себя за беспричинный страх. Возможно, это смешно, но Саске стоял и считал «раз», «два», «три». Сейчас он пройдёт мимо, потому что идёт по своим делам, а я… а я — по своим. Но отчего — то внутри всё сжалось, предупреждая об опасности. Может быть, от взгляда, которым этот невероятно смуглый альфа смотрел на него? Или потому, что шаг замедлился, и стало видно, что альфа идёт уже не посередине довольно широкого коридора, а идёт именно по той стороне, где стоит испуганная омега, прижавшись к стене? Мигнул светильник. Тени дрогнули. В непонятном смятении снова отступив чуть в сторону, так, что едва не впечатался всей тонкой фигуркой в холодный камень, Саске тотчас получил ответ, отчего. Отчего ему так неуютно и мерещатся всякие странные вещи. Оказывается… Альфа смотрел в упор и отнюдь не с обожанием. Вздрогнув, омега не сразу понял, что альфа не прошёл мимо, а встал рядом, практически вплотную, и заговорил с ним. Будучи выше на голову, чуть склонившись, прошептал едва не по слогам:
— Слышишь? Велено передать. Ты ещё жив, дьяволово семя?
Саске лишился дара речи. Он просто врос в землю, в такое смятение привёл его вопрос Куро — самы. Разве они знакомы? Вернее… Этот грубый вопрос… Инстинктивно шагнув назад, хрипло спросил:
— Я Вас чем — то обидел? Куро — сама?
Чужак сузил глаза. Открыл, было, рот, но, видимо, что — то услышал. Прежде чем ошеломлённый Саске понял, что происходит, альфа сгрёб его так, чтобы омега не мог пошевелиться, и прижал к себе. Так сильно и так тесно, что практически вжал в себя. А потом губы альфы обхватили губы омеги, а рука нагло стиснула половинку зада. Стараясь вырваться, Саламандра, чисто автоматически, схватился за мощную шею, чтобы оттолкнуть. Из — за забившегося сердца, от испуга, быстро сменившегося злостью на такую подставу, он ничего не слышал и не видел.
Не видел, как потемнело лицо того, к кому он шёл. Не слышал, как тот выругался сквозь зубы. Впрочем, мгновенно успокаиваясь. Только ноздри широко раздувались, да лоб пересекла парочка складок.
— Амару!
Враждебные, отнюдь не ласковые руки разжались, Саске едва не полетел на пол, но, заметив боковым зрением знакомую фигуру, схватился за стену, жалея, что не умеет проваливаться сквозь землю. Ему было так стыдно, как никогда на свете. И вроде вины нет, но… «Он же подумает, что я шлюха!». Саске затрясло, едва он осознал, что натворил своей беспечностью. Он должен был не ворон считать, а увидеть альфу и развернуться, чтобы убежать обратно! Ничему его не научили! Куро, наоборот, спокойно склонил голову, низко — низко, как тогда, когда при практически подобных обстоятельствах их застигли с омегой наедине.
— Прошу прощения… Я думал, это мой брат решил меня развлечь.
И ненавязчиво дотронулся до шеи, на которой покоились руки омеги. Которая, вообще — то, вырывалась, но главное в поверхностном восприятии, верно?
— Амару, уйдите с Саске вон, — сквозь зубы велел Наруто, не без труда разворачиваясь к действующим лицам спиной.
Какаши недобро сверкнул из — под повязки. Но что он мог сказать? При сложившихся обстоятельствах практически ничего. Тем более, он увидел, как мгновенно рассвирепел Наруто, а значит, мудро рассудил Хатаке, надо дать одному возможность успокоиться, а другому… Он покосился в сторону слишком спокойного «южного кузена». Пусть Куро считает, что вышло по его плану. Что его по — прежнему ни в чём не подозревают. Он снова повернулся, внимательно проследил, как омеги удаляются на половину, в которой жил Саске, а Куро — к себе. Правда, как признался себе Хатаке, и никогда ещё не был так искренен в своих мыслях, он бы желал, чтобы это «южное наследство» отправилось куда подальше, чем в отведённые ему комнаты.
Однако, чем больше Хатаке обо всём этом размышлял, тем сильнее ему не нравилась картина, что выстраивалась не без участия «тёмного кузена». И, если сначала это было смутное подозрение, просто потому, что он привык не доверять Югу, теперь Какаши окончательно убедился в своих подозрениях. И жалел, что позволил Куро удалиться к себе, а не проследовать за ними с Наруто, чтобы… Остановившись так резко, что едва не упал, он выругался сквозь зубы и схватил рацию. Выслушав ответ, позволил себе только одну эмоцию. Разбить чёртов кусок пластмассы о стену, впервые жалея о таких забытых ощущениях… Что это не голова врага, про которого он предупреждал несколько несчастных минут назад и которого сам, дери его черти, отпустил!
Наруто стоял около окна с мокрыми волосами, с концов которых ещё капало, и курил.
— Чт̀о?
— Меня утешает только одно, — медленно заговорил Какаши, тщательно закрывая за собой дверь:
