— Одного не могу понять, — говорит, поднимая на меня глаза, в которых висит недоброе многоточие, — зачем кочевникам потребовалось заманивать меня в ловушку на ЧАЭС?

Всё так же полусижу на консоли, слегка улыбаясь, и странно — не испытываю ни капли страха. Умом прекрасно понимаю, что далека Доктор запросто убьёт, и у него ничто не дрогнет. Даже далека в женском обличье. И всё же не боюсь.

Качаю головой:

— Доктор, Доктор… Самомнения — хоть террорконов откармливай. Кто говорил, что это была ловушка на тебя? В неё попал именно тот, кто и должен был.

— Столько сложностей, чтобы убить одного далека? Брось, это несерьёзно, — он вдруг входит в режим мельницы, взмахивая руками и принимаясь вновь носиться вокруг консоли.

— Убить? А разве я сказала, «убить»? — усмехаюсь, стараясь при этом уследить за каждым его движением. Быстрый, сволочь, и что-то перенастраивает в корабле, явно не в мою пользу. Знаю я это мельтешение и это сосредоточенное лицо, за видимостью работы всегда можно и на сканере что-то про противника подглядеть, и пути отхода для себя настроить…

Ну же, догадайся! Пойми сам, кто я!

— А что же тогда? — длинные узловатые пальцы так и порхают над рычагами, рычажками, кнопками и тумблерами.

Вздыхаю. Ну и болван ты, Хищник…

— Ты всё это время спрашивал, кто я такая, Доктор, — говорю даже не ему, а темпоральному ротору. — А ведь отгадка постоянно была у тебя перед носом. И сейчас я буквально обнамекалась, пытаясь дать тебе шанс догадаться самому. Удивляюсь, насколько ты иногда не хочешь видеть очевидного, бежишь от фактов. Прямо как я. Всё-таки мы с тобой ужасно в этом отношении похожи. Хотя мне больше повезло, у меня есть те, кто меня вовремя сможет остановить и указать на ошибки.

Спрыгиваю с консоли и разворачиваюсь к нему лицом. Выразительно стучу по подвеске и медленно, чтобы точно дошло, проговариваю:

— Тетраэдр, Хищник. Клубничный йогурт и омлет с цезием. Император передал, «долг уплачен».

Рэл, второй. Мне начинает надоедать, что мы стоим и смотрим друг на друга — я выжидающе, Доктор как громом поражённый. Наконец, он, недоверчиво качая головой (а в глазах зажигается странный огонёк!), выдавливает:

— Коротышка, скажи, что это не ты.

— Это я, — отвечаю резко пересохшим горлом. Нет, не пересохшим, просто голос от волнения сел. Не думала, что несколько коротких слов так на меня саму подействуют.

Огонёк на дне Докторовых зрачков вдруг превращается во вспышку. Так у кошек глаза зажигаются при виде мышки или бабочки. Рот растягивается в зубоскальскую улыбку, руки распахиваются, словно он собрался меня обнять прямо через консоль, и на всё помещение гремит:

— ТМД!!!

Псих. И реакция ненормальная. Он же в один миг всё просчитал, и кто конфликт между талами и зеденийцами разжёг, и кто миссию мира сорвал, и кто Найро угробил. Но вместо того, чтобы прибить меня на месте, лыбится и радостно орёт. Во альтернативное галлифрейское мышление!..

И это начинает пугать.

А Доктор резко, почти прыжками, сокращает между нами дистанцию до какого-то мизера, что заставляет меня сдать назад на полшага, и, с жадностью меня разглядывая, спрашивает:

— Ну, и как тебе в… таком виде?

И вдруг я понимаю, откуда идёт его странная реакция. Ему сейчас всё побоку, его интересует только одно — насколько удался эксперимент с волосом. Спутников он потом мне помянет, непременно помянет, но сейчас для него важна только наука. Мне долгое время казалось, что для сородичей я — лишь лабораторное животное, а для Доктора представляю что-то помимо этого. Потом оказалось, что далеки считали меня своей в доску, а не подопытной зверушкой. А теперь вот, оказывается, для Хищника я — всего лишь любопытный темпоральный казус, научный эксперимент. Ему безразлично, что со мной было за эти годы, как я жила, что пережила. Нет! ТМД вот она, ТМД с далеками, значит, у ТМД всё в порядке. И надо же, какой любопытный результат у «леденцов» получился из опытов с ДНК! Интересно, они наигрались или продолжают?

Гнев. Слепой и неподконтрольный гнев вспыхивает, затмевая мир, и тут же гаснет от резкой боли в ладони. Грохот упавшего в книги Хищника, звон отлетевшей и разбившейся о палубу чашки. Удивлённо гляжу на собственную руку: как же так, я не отдавала приказ телу. Я впервые… сдвинулась… естественно, не продумав движение предварительно? А ещё… Теперь я знаю, почему пощёчина считается оскорбительным жестом — тот, кто бьёт, чувствует боль не меньшую, чем тот, кто получает оплеуху.

Злость не выгорела, нет. Но теперь она стала не яростью взорвавшегося вулкана, а чем-то иным. Я узнаю приближение того гнева, что когда-то раскрыл во мне Прайма, пробуждение божественной ненависти.

Опускаю руку.

Наконец-то я влепила Доктору по морде.

— Каково мне в таком виде? — голос звучит совершенно спокойно, даже равнодушно, и я сама понимаю, как резко это контрастирует с моим эмоциональным фоном. А что до Хищника, так он просто замирает, словно над ним голодный и рассвирепевший терроркон ногу поднял. — Каково может быть живому существу, прошедшему биолабораторию далеков? Зеро — мой порядковый номер. Нулевой образец. На мне проверялось всё — токсины, болезни, травмы, пытки, прежде чем далеки убедились в моей достаточной устойчивости к неблагоприятным факторам и запустили производство других прототипов. Ты же хорошо знаешь, как далеки изучают. Особенно новые виды, с которыми не имели дела ранее. Для меня не было исключений, кроме двух. Первое — мне не позволяли умереть. И второе — другие живые существа могут хотя бы кричать, а мне и в этом было отказано. Я могла лишь отчитываться о своих ощущениях до тех пор, пока была в сознании, — меня вдруг начинает трясти. Я старательно выкидывала из головы все неприятные аспекты своей работы прототипом, но сейчас, заговорив о них, понимаю, что не могу удержать нервную дрожь и злость на того, кто не позволил мне сдохнуть от лучевой болезни и отдал на эти мучения ради удовлетворения собственных интересов. — Это такое благо, просто кричать, Доктор. Но я далек, я не могла унижаться до крика и мольбы, мешать другим делать свою работу. Так каково мне в этом облике, если каждая чёрточка этого безобразного симметричного лица, эти две неудобные руки, эти две глупые ноги напоминают о днях, когда я мечтала умереть?

Слова кончились. Я ненавидела это тело, всегда ненавидела — в том числе и по такой причине.

— Тлайл, — он наконец приподнимается на локте и осторожно садится, словно боится ещё раз спровоцировать меня на агрессию. — Тлайл, я не знал, что они возьмут в качестве первого экспериментального далека тебя.

— А если бы на моём месте мучился другой далек, что бы это изменило с точки зрения твоей морали? Ведь это ты притащил нам ДНК Велони Руал, а я — просто одна из многих, кто мог оказаться на почётном месте.

— Я просто хотел, чтобы ты выжила! — это почти крик. Крик — это хорошо, это уход противника в оборону. Продолжаю наступление:

— И даже не задумался, будет ли мне от этого хорошо. Знаешь, мне безразличны извинения и сожаления, Приход Бури. Всё, что ты мог, всё, что ты должен был сделать — это подарить мне смерть. Но у тебя храбрости не хватило даже на такую малость. Я предупреждала — если выживу, получишь ещё одного врага. Ты его получил.

— Значит… Всё это — месть? — он медленно встаёт, по-прежнему готовый уворачиваться от ударов. Зря — если я позволю себе сорваться, Император потом мне голову против резьбы свинтит за убийство Доктора.

— Месть? Я как-то об этом не думала… Нет. Не месть. Вообще ничего личного. Я действовала ради выживания моей расы. Превентивная защита. Талы — враги. А тут даже ничего делать не пришлось, без нас всё сделали. Мы всего лишь профинансировали Найро да патрульному крейсеру координаты сбили, потом устранили исполнителей.

Он кладёт руку на консоль, на какой-то рычаг, словно думая, дёрнуть за него или оставить как есть.

— Миссия мира — тоже твоя работа?

— Подтверждаю.