Общий ход его мыслей я, кажется, наконец поняла, но теперь у меня появился куда более серьёзный вопрос:

— Почему ты так меня назвал? Откуда ты взял эти слова про маленького далека, объясни?

Найро прикрывает глаза, глубоко вздыхает и с трудом поднимается на ноги. Я и не догадывалась, как сильно его подкосило заключение. То-то он весь разговор просидел, и всё же сейчас находит силы сделать ко мне несколько шагов. Вдруг осознаю, что мы никогда раньше не были на такой крошечной дистанции, даже на корабле, когда передавали что-нибудь из рук в руки, даже сегодня, когда я показывала ему проекцию сфероида. Между нами настолько мало места, что ещё шаг, и мы встанем вплотную. Не так давно сильная, но теперь ослабевшая и похудевшая за время плена рука тянется к моей щеке и застывает лишь в самый последний момент, едва-едва её не коснувшись. А я всё так же не шевелюсь, словно оцепенела, лишь чувствую кожей чужое тепло и смотрю в серые глаза, в которых не осталось ни атома знакомой стали. Почему-то в голове щёлкает, что теперь они цвета апрельской воды, хотя это так странно — на асфальте она чёрная, а в лужах коричневая, но почему в мозгу засело это определение? Наверное, из какой-нибудь дурацкой земной книжонки.

— Да как тебя ещё называть, ребёнок, — бывший генерал опять усмехается, совсем печально, и всё-таки касается моей щеки.

— В первый раз.

— Что — в первый раз?

— Ты рискуешь меня коснуться. Сам.

Он ещё какое-то время стоит неподвижно, и я тоже не шевелюсь. Донельзя дурацкое чувство, что ещё миг, и мы потянемся друг к другу, станем ещё ближе, а насколько вообще могут сблизиться кровные враги в невесть каком поколении? Это даже не трагедия любимого Императором земного поэта. Но вместе с силой притяжения растёт и сила отталкивания. Глупые дети из старинной истории не умели себя контролировать. А мы с Найро умеем, и ещё достаточно трезвы, чтобы понимать — у нас нет ни шанса.

— Нет, — то ли говорим, то ли думаем хором, одновременно делая шаг назад. Тёплая рука исчезает с моей щеки.

Это правильно. Так и должно быть. Мы — табу друг для друга. Странно, раньше не понимала глубокого смысла этого слова, а сейчас поняла, что это не просто запрет — это полное исключение соприкосновения с чуждым явлением, с чуждым существом. Не всё на свете решается инстинктами. Есть во Вселенной место и логике.

Я не стану ставить под удар своё положение, завоёванное с таким трудом и ценой больших персональных потерь. И очень благодарна Найро за то, что он это понимает и не пытается свести со мной счёты, подставив в отместку за военную хитрость. И за то, что он даже сейчас не навязывает мне всякие глупые признания в духе Тагена. Тем более что нам обоим и так уже всё понятно без слов. Один хитрый паршивец обыграл другого, и чувства тут вовсе ни при чём. Это была милая история, только недолгая и грустная.

— Знаешь, плюшка, пора нам ставить точку, — тал отходит и тяжело опускается на койку. — Иди своим путём. И просто сотри меня из памяти… богиня далеков.

Киваю и покидаю камеру.

Однажды Фёдор Скворцов сказал, что одно из важнейших правил настоящей любви — это уметь отпустить любимого человека, когда приходит время. Тогда я посмеялась и над ним, и над правилом — для меня казалось естественным сражаться за то, что важно. Но сейчас, побыв той, за которую пытались бороться против её воли, и той, которую приняли и отпустили, я понимаю — это мудрая позиция. Что-то во всей этой истории было очень важным. Ведь это действительно важно — есть любовь присваивающая, та самая осуждаемая привязанность — одно выбираешь, и всё остальное уже не твоё, уже чужое, уже границы и перечёркивания. И есть любовь жертвенная, отдающая и ничего не требующая взамен. Солнце не просит благодарности за то, что согревает планеты. Я должна многое переосмыслить в собственном подходе к Империи, чтобы эффективнее выполнять свои обязанности, чтобы сохранять далеков от любой беды и даже подсознательно ничего не хотеть за это в ответ — ни похвал, ни поощрений, вообще ничего. Выполоть свой эгоцентризм, о котором давно ещё говорил Пси-Контролёр. Возможно, мои размышления на первый взгляд кажутся странными для далека, но если вдуматься, противоречий с Общей Идеологией в них нет. Просто я перехожу от инстинктивной любви к Империи, предписанной базовыми инструкциями и заложенной мне через гипнопедию при создании, к любви осознанной, более глубокой, более… наполненной смыслом.

Я вошла в камеру бледной девчонкой на подгибающихся ногах, но выхожу из неё Матерью Скаро.

Прощай, Найро. И спасибо тебе за всё — за науку, за насмешки, за деликатность, за принятие меня такой, какая я есть. За то, что благодаря тебе я лучше стала понимать саму себя и свой народ.

В конце концов, талы всегда были хорошими учителями для далеков.

…Двери в зал Совета распахиваются без долгих расшаркиваний с гвардейцами, больше меня на пороге не маринуют. Внутри мало народа – Контролёры, Верховный Совет, больше никого. И явно давно идёт какой-то очень серьёзный разговор, серьёзность прямо в воздухе висит, хоть манипулятором потыкай. И напряжение, словно вот-вот разряды запрыгают. С порога слышу гулкий бас Контролёра Времени, настойчиво проговаривающего Императору:

— …её надо туда отправить. Она должна быть в этом месте и в это время, это необходимость.

— Мотивируй, — по голосу чувствую раздражение правителя. Нет, правда, он действительно раздражён. Ох, только не говорите, что из-за меня, что он весь наш разговор в камере пронаблюдал. Со стороны это выглядело, наверное, слишком провокационно, куда более «на грани», чем беседа Альфы с Рилланой. Да, похоже, так и есть — я давлю непроизвольную улыбку в самом зародыше, чтобы ещё больше не разозлить Императора. Он же не смотрел на ситуацию моим фоторецептором.

— Не имею права. Это разрушит естественный ход событий, — Контролёр вдруг замолкает и разворачивается на меня, а следом за ним — остальные. Какие-то у них взгляды странные.

— Пленный ничего не знает о чёрном сфероиде, — докладываю я как можно более спокойно и намереваюсь пройти на своё место в конце ряда.

— Ты задержалась, — в голосе Императора гремит гроза. А ну и пусть. Не боюсь.

— Подтверждаю.

— Объяснись.

— Прототип Зеро допустила излишнюю привязанность к низшему существу. Это была ошибка. Как Мать Скаро, я была обязана её исправить и уничтожить неправильную эмоцию, — отвечаю я удивительно спокойно и легко. Мне и впрямь хорошо, словно я долго волокла на спине огромную бетонную плиту, и вдруг её сбросила с полным на то правом.

В воздухе повисает невысказанное, но запросто мной уловленное: «Дерзкая девчонка!». А также озадаченность остальных, не считая Пси-Контролёра, которому всегда всё ясно, и Вечного, который, вдруг понимаю я, так же свиреп и зол, как правитель. Они оба, что ли, меня на прослушке держали? Варги-палки.

— Займи своё место, — приказывает Император всё ещё разозлённо. Устраиваюсь в конце ряда, за Сервом, и жду, когда возобновится разговор, чтобы вообще понять, что они тут без меня обсуждали.

— Ещё раз, — правитель разворачивается к Контролёру Времени. — Ты абсолютно уверен, что ей необходимо так рисковать?

— Это фиксированная точка с крайне отдалёнными последствиями. Она уже определена через эхо событий. Это всё равно произойдёт, даже если мы попробуем оттянуть дату, но для неё риск сделается слишком большим. Моё экспертное мнение — процесс не поддаётся контролю. Значит, его следует пустить на самотёк и не тратить ресурсы впустую.

Ничего не понятно… И почему Император опять на меня так глядит?

— Мать Скаро, для тебя есть задание.

Гм. Надеюсь, они не про него сейчас говорили?

— Ты умеешь заставлять Доктора себя выслушивать, — ох. — Я приказываю тебе провести с ним переговоры по поводу чёрного сфероида. Возможно, он в курсе, как путешественник во Времени. Также… Сообщишь ему, что долг уплачен.

Непонимающе гляжу в ответ.

— Объясни?..

В мозг бьёт воспоминание, совершенно явно специально заготовленное. Моё.