Эпс щёлкает по настройкам коммуникатора. Насколько могу оценить, переключается персонально на Эту:

— Кандо, заверши перевод реакторов в холостой режим. Когда закончишь, приступишь к дежурству на сетевом сервере. Это позволит нам не брать с собой лишнее оборудование. О любой нестандартной ситуации будешь докладывать немедленно.

— Есть, — по-армейски отзывается серв. Солдафон.

— Десанту собраться у трапа, — приказывает Эпсилон. М-да, и кто тут после этого солдафон.

«Ты употребляешь военную терминологию, это недопустимо. Мы не десант, мы посольство», — поправляю я его приватно. Cделать замечание вслух я смогла бы лишь в том случае, если бы мы с ним поменялись креслами. Но, как уже было замечено, я тут больше не главная. Так что приходится соблюдать этикет, куда более тонкий, чем у планктона, балансируя на ненадёжной грани между уставом и необходимостью.

Шагаем к выходу из корабля, все втроём. По дороге присоединяется Бета со своей объёмистой аптечкой и, неожиданно придержав меня за рукав, впихивает какой-то прямоугольный предмет размером чуть меньше ладони. Бросаю взгляд и поднимаю на врача обалделые глаза:

— Откуда?.. — хотя уже поняла, откуда. Мне ли не узнать эту пачку сигарет, сама на Зосме-9 и покупала.

— Я не выбросил твои корабельные заначки, — ну как ему удаётся эта гадкая ментальная улыбочка? — Незачем было тратить ценный ресурс. Одну пачку отдал на изучение биохимикам, чтобы со временем синтезировать более безопасный наркотик, он не только тебе пригодится. Остальное приберёг — пока нет табельного средства, будешь пользоваться тем, что есть.

— Почему не отдал раньше?! — шепчу я недовольно, пряча контрабанду в карман и косясь на Эпсилона, а то ещё неизвестно, как он отнесётся к наличию наркомана в отряде. Ну, то есть переубедить-то его Бета сумеет, вопрос, сколько сил и времени потратит.

— Чтобы ты не курила на борту. И помни, сигарета в день перед сном, а раз в четыре декады — промывка лёгких и детоксикация.

Каким-то чудом сдерживаю внутреннее передёргивание, чтобы не порадовать им Бету. Садист он всё-таки. Форменный.

— Любопытно, кто нас встречает? Есть прогноз? — спрашивает Дзета, почему-то у меня. Дёргаю плечом вместо ответа. Талы — а дальше кто знает. Там может быть как целая делегация высокопоставленных блондосов, так и пара работников космодрома с вежливыми улыбками.

У выхода уже дожидается Йота с ящиком на плече. Держит железобетонную рожу, но я чувствую глубоко затаённое недовольство, направленное на меня — несложно вычислить, по чьей инициативе его назначили в грузчики, вот и дуется.

— Идёшь первой, — приказывает мне Эпсилон. Ох, если он на глазах у планктона будет себя так вести, я не знаю, как мы справимся с заданием. Вот вроде при пленном тале он был вполне терпим, а тут то ли ответственность по мозгам шарахнула, то ли что, не знаю, только весь полёт у нас прошёл, словно мы всё ещё в поликарбиде и отправлены на боевой вылет. День на третий Бета мне даже успел намекнуть, что скучает по прошлому разу, но я ему за это строго выговорила. Дисциплина есть дисциплина; раз капитан «Протона» считает, что на его борту нет места лишним вопросам и ненужным разговорам, хуже сказать, бриндигулуму, значит, им места нет. Правда, сразу же выяснилось, что Новой Парадигме совершенно неизвестно слово «бриндигулум», оно выпало из современного словаря. Неудивительно. И в моё-то время оно уже стало ругательным, а через столько лет его разве что правитель со скрипом вспомнит. Пришлось объяснить, что это — разговор между четырьмя или более далеками. В разные времена к подобному действу относились по-разному. То это было обычным делом и расценивалось, как рабочее совещание или планёрка, то требовало разрешения командования, а в кризисные времена подобная беседа и вовсе требовала личного дозволения Императора. За пару веков до моей активации словом «бриндигулум» стали называть трындёж не по делу на каналах патвеба, а потом оно и вовсе приняло слишком грубый и обвиняющий смысл, чтобы употребляться повседневно. Видимо, к Великой Войне Времени оно окончательно устарело и забылось. Но, по хорошему счёту, то, что я всегда позволяла подчинённым, как раз и было бриндигулумом в положительном историческом смысле этого слова. И естественно, что нормальный адекватный суприм Новой Парадигмы вообще не поймёт, зачем это нужно, когда все просто должны молча выполнять приказы, лишь изредка предлагая варианты более рационального выполнения общего дела.

Ну ничего. Как только мы выйдем из корабля, то окажемся в моей епархии, и командование тоже перейдёт ко мне. Тогда Эпсилон не возмутится моему разрешению задавать вопросы, или, по крайней мере, не начнёт спорить. Просто привыкать к такой форме общения новичкам придётся не в свободное время на корабле, а непосредственно в агрессивной окружающей среде. К сожалению, неформальные разговоры вслух нам будут необходимы. Да, от них сносит мозги, и даже сервы начинают не просто мыслить, а размышлять, что для далеков нехарактерно. Но именно это и сбивает с толку нашего врага.

Схожу на бежевое покрытие космодрома. На первый взгляд, оно смахивает на подкрашенный бетон, но цвет, равномерность материала и отсутствие трещин и стыков плит указывают, что это кремнистый кораллит. Неплохо живут, гады, если дорогой маркой кораллита целый космодром могут зарастить. Вдыхаю воздух нового мира, подставляя лицо розово-оранжевым солнечным лучам, пробивающимся сквозь облака над горизонтом.

«Невероятно», — тихо роняет Бета в приват.

«Если ты про пейзаж, — отвечаю, — то послушай их Солнце. И пылевое кольцо сложно принять за радугу».

«Я понимаю, что это фальшивка, но какая фальшивка!» — отзывается он, фоня восхищением на парсек вокруг.

И есть чему аплодировать — талы, наверное, очень долго трудились, чтобы создать копию Скаро. Неудивительно, что терраформирование — один из главных их «коньков», если они подобрали и переделали планету на таком высоком уровне. Спектр звезды, цвет неба, вкус воздуха, даже эффекты преломления атмосферы те же. Да что там говорить, над краем посадочного поля я наблюдаю кружащую стайку смалгов, вспугнутую беззвучным падением «Протона» с неба — блондосы даже зверьё заселили, какое сумели вывезти. Сойдя с трапа, мы погрузились в раннее утро, словно сбежавшее из моих воспоминаний. Совпадение идеальное, если не считать голос звезды, слишком визгливый, чтобы напоминать тяжёлое золото нашего родного Солнца, и радужную полосу космической пыли, разлагающую её свет не хуже дифракционной решётки и рассекающую небо на две неравные половины.

«Мы обязаны сделать лучше», — замечает Дзета нам всем, а не приватно, и я чувствую в ней профессиональную ревность. Что ж, хороший стимул никогда не бывает лишним.

— Кто шагает дружно в ряд? Пионерский наш отряд! — вдруг, как гром среди ясного неба, раздаётся из дверей транспорта, похожего на зеркального жука. — Прослушки в автобусе нет, я проверил. Коротышка, ты кого это с собой притащила?

«Не показывать агрессию», — тут же приказываю ребятам. Всеми рецепторами чувствую, как они подбираются, только Бета не столько насторожен, сколько старается не ржать над остальными. Хотя будь бы он один, точно так же бы напрягся — ведь он-то, в отличие от новичков, опознал этот голос и эту манеру общения сразу, как и я.

— Я тоже тебе рада, рыжий, — надеюсь, моя улыбка не слишком кислая. — Но считала, что у вас принято сперва говорить «здравствуй».

— Ну, здравствуй, Зеро, — доносится изнутри.

— Ну, здравствуй, Доктор, — отвечаю я, ставя ногу на трапчик-пандус. Сзади приходит волна шока. Что называется, наши морально брякнулись от того, кто их встречает.

— Я знал, что мы ещё увидимся, — сияет мне со второго от входа сиденья фирменная улыбка из-под зелёного котелка. Больше в машине никого нет, сплошная автоматика. Значит, все встречающие — у здания, нас решили уважить личным пространством. Хотя, кто знает, может, здесь вообще так принято.

Еле успеваю прикусить язык, чтобы не спросить: «Спойлеришь?» — но это было бы настолько откровенным рассекречиванием, что стыдно говорить.