— Что он пробулькал, Лора?

— Я тебе что, лингвист, Док? Не по-нашему он лепечет, не по-нашему.

— Ну и хрен с ним. Расстёгивай наручники, Сократ. Кстати, откуда в ангаре наручникам взяться?

— В подсобке на стене висели, — ответил дребезжащий голос.

Кровать сдала оборот на сто восемьдесят градусов, я на несколько секунд зажмурил глаза от боли и от яркого света.

— Эй, парень, ты меня слышишь?

Через пелену тумана табачного дыма проступил смутный силуэт говорящей головы при усах и в бороде. Я некоторое время наблюдал, как злобная чёрная мошкара носится по геостационарной орбите сто пятидесяти ваттной лампочки. Некоторые «икары» совершали посадку на поверхность жёлто-белой раскалённой планеты, моментально превращаясь в воспоминания своих родственников. Появилась вторая говорящая голова в очках и совершенно лысая. Во рту лысого сигарета, табачный дым, не захотев подниматься вверх, собирается сизым облаком возле левого уха курильщика и потом вползает мне в нос.

— Курить… — непроизвольно вырвалось у меня. — Дайте сигарету, изверги.

— Док, по-моему, он попросил сигарету.

— Ну так дай, Сократ. Желание умирающего — закон. Да и не бабу же он попросил, в конце-то концов. Пусть травится, не жалко.

— Он что, умрёт? — Надо мной склонилась рыжая копна волос с узкими глазами, морщинками в углу рта и на висках. Кореянка она, что ли? Или китаянка? Хрен разберёшь ху есть ху.

— Не должен, Лора, не должен. Парень — крепыш, у него здоровья на троих как я хватит. Не знаю какая его пуля полюбила, но регенерация у парня просто сумасшедшая, — ответил Док. — Если всё пойдёт так, как идёт сейчас, то парень через час— второй сможет ходить на двух опорах. Причём, прямо и не сгибаясь. Давайте кровать приподнимем, нечего парню пузом в небо тыкать.

— И не только пузом, — засмеялся Сократ, вставляя мне в рот тлеющую сигарету. — Лора никак от причиндал раненного взгляд не может отвести. Да, Лора?

— А то! — засмеялась Лора. — Парень видный, почему бы не посмотреть на такого?

Табачный дым оплёл паутиной лёгкие, ударил кулаком по мозгам, голова закружилась. Одна хорошая новость: я не умер. Интересно, Магда не пострадала?

— Как собачка? Жива и невредима? — спросил я у Дока, сдувая пепел с сигареты.

— А вот за неё тебе огромное спасибо, парень… Как тебя звать-величать?

— Олегом зовут и вы зовите.

— Ну надо же, он уже юморит, — усмехнулся в усы Док.

— Док, встать с кровати можно?

— Попробуй. Давай помогу.

Док сделал шаг к кровати, зацепив лежащую на полу пустую прямоугольную бутылку с красивой наклейкой. Подняв с пола бутылку, он выпил коричневую жидкость, занюхал рукавом джинсовой куртки. Только сейчас я понял, что Лора и Сократ вышли из «операционной». Где-то далеко заливалась лаем овчарка, слышались мужские и женские голоса. Я посмотрел по сторонам: прямоугольники окон со скруглёнными углами, где-то высоко — лампы дневного света с почерневшими трубками, жалюзийная решётка системы, вентиляции, стены, облицованные пластиком «под дерево».

— Вагон это, вагон. Правильно думаешь, — пробасил Док, приподнимая меня на кровати и подкладывая под спину подушку.

— Мы в ангаре?

— Нет, уже в депо, парень. Давай сразу договоримся: мы не спрашиваем тебя, что ты делал на станции, ты не спрашиваешь кто мы и чем здесь занимаемся. Лады?

Я кивнул, сделал очередную затяжку. Так, значит так, это мне даже на руку.

— Я одно хочу у тебя спросить, Олег. Кто тебя под землю загнал?

— Хорошая знакомая, — ответил я, изобразив на лице улыбку. Вышло как-то кисло и неубедительно, но Дока, похоже, такой ответ устроил. — Где моя одежда?

— Лора придёт, спросишь. Она куртку от крови отмыла и заштопала. С рубашкой всё гораздо хуже, но мы тебе футболку подберём, не переживай.

— Меньше всего я сейчас думаю о своей одежде, Док.

— Это правильно.

— Вы мне поможете добраться до ближайшей станции метро?

— Конечно, — кивнул Док. — Мы добро никогда не забываем, Олег. Я о собачке, если что.

***

Шесть утра, подземка живёт своей жизнью, ниже уровня земли опускаются вполне себе нормальные и адекватные жители города. Ночные хищники и всякое отребье в ранние часы отсыпаются, готовятся к новым походам против воинов света. Лора, умница такая, присобачила на спину, в районе дырки от пули снайпера, споротый с какой-то куртки кусок кожи с выбитым китайским брендом. Пусть теперь люди догадываются родной этот бренд или нет. Я усмехнулся, достал из внутреннего кармана плотный бумажный конверт с фотографией Кристины, сестры-близнеца Ланы. Плечо неимоверно ныло, кожу постоянно куда-то тянуло. То влево то вправо, то, почему-то, кожа оказывалась на макушке головы. Выпитая бутылка виски давала о себе знать: мир вокруг и сонные люди казались родными и близкими, почти что родственниками. Даже металлический голос, объявляющий станции метро, приобрёл человеческую интонацию.

Я посмотрел на чудом уцелевшие часы, решил изменить свои планы и вместо того, чтобы заявиться домой, искупаться, залечь на дно и не отсвечивать, решил проехаться до больнички, проведать Орхидею. Нехорошо забывать о людях, очень нехорошо. Меня предавали и забывали, это было, слов из песни, как говорится, не выбросишь. Нравилась мне Орхидея, вот нравилась и всё тут. Маша-Мария-Орхидея. Девочка с непомерными аппетитами, невероятным эго и упругой грудью. Неприступная и общительная, принцесса Севера и шлюха из Вестернов. Просто удивительно, как в одном человеке может сочетаться несочетаемое. Ей самое место в мире Тень, но она его боится, выполняет обязанности Проводника только потому, что их нужно кому-то выполнять.

Я вышел из метро, ветер отвесил мне звонкую оплеуху, дождь швырнул в лицо ледяные капли. Обходя лужи, насколько это было возможно, я дотопал до круглосуточного цветочного магазина. Мира, тридцатилетняя разведёнка, игриво покрутила передо мною первостатейным задом, оголила просящиеся на волю белоснежные полушария, игриво засмеялась, показав ровные зубы.

— Мальчик загулял, мальчик возвращается с цветами домой, мальчик упадёт на колени пред женой. Ну-ну..

Кивнул, посмотрел на полупрозрачную блузку Миры, отметив, как набухли соски, как она призывно облизнула губы. Хотел отвесит какую-то пошлость, но получилось совершенно другое, интеллигентно-матерное и забористое.

— Коньяк есть, Мира?

— Разве Олежке не хватит? Запах от тебя такой, друг мой, что скоро розы-мимозы завянут, а гвоздики превратятся в бессмертники.

— Не угостишь, лягу спать прямо здесь и распугаю тебе клиентов, девочка. Розы-мимозы-гвоздики — всё это ерунда. Они не болиголов какой-то и не гробарии. Перетопчутся.

— Гробарии? Что за гробарии, почему не знаю, Олег? — встрепенулась Мира.

— И не узнаешь. Это цветы из другого мира. Растут на могилах ведьм и колдунов.

— Брешешь ты всё. Со злым умыслом отвлекаешь молодую и симпатичную женщину от работы, преследуя определённую цель.

— Конечно преследую. И ещё как преследую, Мира! — ответил я, опрокидывая из пластикового стаканчика наркомовские сто пятьдесят. Коньяк отвратно вонял клопами, их сородичи, оккупировавшие мою спину, опять запалили факела, начали их тушить о моё многострадальное тело. Я поморщился, передёрнул плечами. Док сказал, что мне нужно обратиться к настоящему, специалисту. Потом как-нибудь забегу к знакомому врачу, но это будет потом. Может быть. Мне бы поскорее оклематься и свалить за Грань. Мир-изнанка вбирает в себя все недуги человека, все его болячки. Может, поэтому в тот мир прутся все кому не лень? Возможно. В мир Тень попадают отнюдь не бедствующие люди, а люди с определённым и постоянным немаленьким достатком, люди, у которых кривая здоровья стремительно стремится к нулю. Расплатившись с Мирой, я вышел в промозглую осень, прошёл по пожелтевшей траве парка при больнице, зашёл внутрь. Никого и тишина такая, как будто попал на кладбище. Я постучал в дверь третьего этажа с табличкой «Хирургическое отделение».