Поле брани. Огромная долина в обрамлении невысоких холмов. Тысячи, сотни тысяч трупов. Запах испражнений, пота, крови, страха и боли. Брошенные хозяевами лошади и разбитые в хлам бронетранспортёры, чадящие столбы дыма от горящих покрышек пикапов, расползшиеся как змеи траки танков, догорающие остовы самолётов и дирижаблей. Падальщики. Куда же без них, без этих богопротивных тварей, снизошедших с небес? Они ликуют, садятся рядом с ещё неостывшим трупом человека, лакомятся его требухой. На десерт у тварей глаза и вырванные языки. Гурманы, мать их!
Мир Тень чужд человеческому восприятию, но он — неотъемлемая часть многомиллиардного общества, этот мир лжи и обмана — изнанка мира людей из мира жёлтого солнца. Тень по отношению к нормальному и привычному мне миру — как инь и янь, как негатив и позитив, как любовь и ненависть, дружба и предательство, красное и чёрное. Исчезнет воспоминание о тёмном мире, исчезнут люди. Сначала они перестанут отбрасывать тени, потом… Что произойдёт потом, я не знаю и знать не хочу. Нужно подняться с земли и сделать то, ради чего меня призвали в мир Тень. Я должен сделать что-то невозможное, чтобы потом умереть, на этот раз не воскреснув..
Нужно встать и встретить тех, кто идёт по полю брани в серебристых доспехах и длинных, до земли, накидках с капюшонами. Впереди карателей — высокая и стройная женщина, которую прикрывают энергетические щиты. Она думает, что меня убила, убила во мне веру в будущее. Время моих ошибок подошло к концу, эту эстафету я передал ей. Самой желанной женщине на свете. Женщине, которая меня предала и втоптала в грязь.
Зарычав как зверь, вытерев с лица подтёки крови и пот, воткнув меч в землю, я приподнялся, опершись руками о прямую гарду меча. Чертить руны не было необходимости. Они кружили над головой, разбрасывая в стороны огненные искры. Хорошие, полезные и послушные руны отодвинулись в сторону, потом исчезли, оставив меня один на один с руной «Верта».
«Пустота это конец, пустота это начало».
Идущие позади женщины тёмные маги закричали, показывая руками на кружившую над ними руну стремления к Абсолюту, на руну, которая не обещает счастье, а толкает к великому соблазну гордецов и глупцов.
«Остановись, Мастер! Ты же умрёшь вместе с нами!»
Я посмотрел на неё и засмеялся. «Верта» засияла так сильно, что тьма, от горизонта до горизонта, отступила прочь, сгинула. Деревья стали отбрасывали чётко очерченные тени, не отбрасывало тень лишь моё тело. Я влил в руну энергию и она начала вращаться против часовой стрелки. «Верте» нужно ровно пятнадцать секунд, чтобы её мизиенхорды напитались энергией и на небе образовывался невероятно красивый узор энергетической воронки. Как я и хотел, на этот раз всё будет по-моему.
Плачь, девочка, плачь, смотри на меня своими прекрасными зелёными глазами. Я хочу, чтобы ты меня запомнила таким, какой я есть, я буду помнить тебя такой, какой ты была при жизни, буду тебя любить вечно, хоть ты этого не достойна и не заслуживаешь. На этот раз мы с тобой умрём по-настоящему. Мы станем точкой никому не нужного отрезка прошлого, но мы не станем началом отрезка настоящего. Аминь, сука! Небо исполосовали тонкие белые линии и над полем брани появились громадные крылья Ангела… Он пришёл, чтобы забрать с собой, в своей мир, лучших из лучших. Мы с тобой, милая моя, в эту категорию не попадаем.
Плачь, девочка, плачь…
***
Я проснулся мокрый от пота. Вдох-выдох, вдох-выдох. Прошло несколько минут, но я никак не мог освободиться от ледяных объятий кошмарного видения. Пришлось надолго задуматься: «на этот раз» это когда и почему? Когда ты, Олег, успел умереть и воскреснуть? У тебя горячка и, как следствие, — бред? Пора проснуться, смыть под душем следы ночного кошмара, выпить кофе, закусить его сигаретой, чтобы… Чтобы что? Моя память превратилась в дуршлаг, в ней зияют огромные пробелы. Из-за пожара за глазными яблоками в мозгу появилась огромная дыра и все воспоминания прошедших дней и лет ухнули в эту дыру. Только на одном нейроне, в районе пока ещё живого и функционирующего синапса, трепещется обгоревший листок с единственным словом «Магда». Кто это такая я не знаю, но очень хочу узнать. И узнаю, я очень и очень упрямый.
Неожиданно возник образ светловолосой, зеленоглазой девушки, её запах. Образ и запах между собой синхронизировались, но потом отправились следом за остальными воспоминаниями в дыру с обожжёнными, рваными краями. Ничего не понимаю… и не знаю, где я сейчас нахожусь. Нужно открыть глаза, осмотреться. Я поймал себя на мысли, что глаза давным-давно открыты, но кроме ночи вокруг меня ничего нет. Нужен яркий свет. Я протянул руку к ночнику, но рука упёрлась в деревянную стенку. Такая же стенка была слева от меня, сверху, голова упиралась во что-то твёрдое. Воспоминания, как кокосовая стружка, как жучки древогрызы, начали между собой соединяться, воссоединяться. Байт к байту, потихоньку и размеренно появлялись воспоминания дня когда я умер. Умер? Но как же я мыслю, если умер? Нет, здесь что-то явно не так.
Нужен свет, чёрт побери! Свет — основа основ, без него я так и буду лежать в деревянном ящике не зная кто я, где я и что со мной произошло, задыхаться от собственных предположений, путаться в них и из-за этого злиться. Я залез рукой в правый карман куртки, нащупал зажигалку. Спасибо китайским товарищам за яркий свет встроенного в зажигалку фонарика. Луч света в тёмном царстве утешения не принёс, наоборот, только расстроил: я лежу в деревянном фанерном ящике, верхняя крышка которого прогнулась «пузом». Я прикоснулся к крышке рукой и сразу же увидел, как внутрь ящика потекли тонкие струйки земли, песка. Вот чёрт! Меня похоронили заживо! Червячки воспоминаний, вцепившись в задницу впереди ползущих собратьев, наконец-то соединились во что-то определённое, в тонкую, с узелками, верёвочку. Дыра в мозгу начала зарастать, воспоминания вернулись. Но лучше бы они исчезли навсегда!
Метрополитен — мальчишка с резиновыми пальцами — городской парк — метаморф — железнодорожная станция — Призрачный экспресс — Магда Блэндиш и сероликие, безглазые охранники — сексуальные проводницы — багажное отделение вокзала с рядами выпотрошенных фанерных ящиков.
«Выбирай гроб, Олег»
Что за шуршание? Мыши спешат на помощь? Нет, это только в мультфильмах они помогают тем, кто попал в беду. Скорее всего, ко мне, изгибая свои полупрозрачные студенистые тельца, пробираются червячки. Они как мотыльки, летящие на яркий свет, спешат на тепло моего тела. Кстати, моя одежда мокрая от пота. Жарко, очень жарко! Нужно шевелить булками, пока не начал задыхаться от нехватки кислорода. А шуршание всё ближе и ближе. Меня охватила паника. Или это приступ клаустрофобии? Визг, даже нет так. Кто-то там, на воле, завывает. Одичавшие собаки решили раскопать могилу невинно убиенного и полакомиться мною, любимым? Я костлявый и невкусный, милые собачки. А фанерная крышка трещит, зараза. Вот-вот «брюхо» лопнет и я позавтракаю сырой землёй, набью ею живот.
Что у меня ещё есть в карманах? Ключи, деньги, в кармане джинс — полиэтиленовый пакет. Это уже что-то: его можно натянуть на голову, чтобы… Крышка «гроба» треснула, вдоль неё появилась тонкая, пока тонкая, чёрная линия. Шуршание прекратилось, да и быть его не могло: это всё проделки мозга, слишком перевозбуждённого, страдающего от нехватки кислорода. Я слегка ударил по фанерной крышке, она прогнулась ещё сильнее. Пора! Соорудив из пакета что-то наподобие воздушного колокола, я зарычал и что есть мочи ударил по крышке. Ещё раз, ещё. Левая от меня половина крышки с оглушающим треском «просела», в «гроб» «хлынула» рыхлая земля, сдобренная песком, травой. Я, как гигантский крот, разбрасывая землю в сторону, отбрасывая её как можно дальше от себя, полез наверх. На полпути закончился воздух, я стал задыхаться. Но одно лишь воспоминание о Магде гнало меня и гнало наверх. Туда, где много свежего воздуха и над головой яркие звёзды.
Я сорвал с головы пакет, в лёгкие ворвался холодный, обжигающий, кристально-чистый воздух. Глаза припорошены землёй, но это ерунда, всё могло закончиться гораздо, гораздо хуже. Что-то шершавое и горячее прошлось по моей щеке, по лбу. Собака, огромная овчарка. Откуда она здесь? Неважно. Важно то, что она мне помогла выбраться наружу. Слёзы, сами собой, покатились по щекам, я смотрел на водонапорную башню, на багажное отделение, на погружённое в темноту здание вокзала и гладил собаку. Когда адреналина, бушующего в крови, стало меньше, я попробовал подняться на ноги. Они дрожат, но вес моего тела держат. Хоть и подгибаются, но служат хозяину исправно. Чего не могу сказать о своей голове-головушке. В ней пусто. Как на чердаке заброшенного дома. Пыльно, много ненужных вещей, которыми давно никто не пользуется.
