— Мне нужен ваш совет. Вы должны мне дать его… — Он выпрямился, выставив живот, и патетически закончил: — как вашему солдату! Я выполнял ваши приказания, передавал вам военные тайны…

И, не выдержав, схватился пухлыми руками за голову, закачался из стороны в сторону:

— Проиграть такую войну! Теперь все погибнет, все! О-о! — стонал он. Придя вдруг в ярость, Гросснер захрипел: — Жизненное пространство!.. Где же оно? Где обещанные земли? — Он стал невнятно ругать Гитлера, потом умолк и испуганно уставился на разведчиков.

— Где находятся артиллерийские заводы, — подступил к нему Шохин, — те, про которые я спрашивал? — Он оглянулся на Валюшко: — Помоги объяснить… Тот, что построен в сороковом году, и второй, начатый в сорок первом.

На правильном немецком языке Юрий повторил вопрос Шохина. Гросснер подумал, достал карманную карту. На желтой обложке вверху был круг, до половины обведенный черной каймой. В нем две буквы «mm», ниже надпись «Ostpreußen». Раскрыв карту, Гросснер ткнул пальцем возле Кенигсберга и с юго-восточной его стороны поставил чернилами две жирных точки, северо-западнее — крестик.

— Это заводы, — показал он на точки, — а здесь, где крестик — подземный завод. Под землей, — пояснил он. — Понимаете?

— Понимаем, — Шохин взял карту, положил ее в боковой карман пиджака. — Если сведения не верны… — и он выразительно хлопнул себя по карману.

Гросснер приложил руку к сердцу, вздернул плечи. Всем своим видом показал: в нем могут не сомневаться.

— Теперь к Гладышу? — спросил Валюшко, когда они вышли от Гросснера.

— Проверим правильность его сведений, может, что-нибудь Гросснер и набрехал.

— Проверить, конечно, надо…

В Кенигсберг они пробирались знакомыми тропами, избегая встречной толпы беженцев, двигающихся из города.

Вечерело. Подняв воротники демисезонных пальто, надвинув шляпы, Шохин и Юрий проходили по глухой аллее шумевшего обледенелыми деревьями города.

Вторые сутки бродят они по Кенигсбергу, уточнив полученные от Гросснера сведения. Они хотели еще узнать, эвакуируются ли из Кенигсберга правительственные учреждения.

В парке виднелись беседки причудливой архитектуры, местами чернела вода в полузамерзших прудах. В этой части города было немало особняков. Сейчас они были заброшены, окна закрыты ставнями.

Магазины, конторы, банки, театры Кенигсберга находились отсюда в нескольких километрах. Там старинная крепость, узкие темные улицы с каменными коробками домов с обеих сторон.

Наступила ночь.

Разведчики вышли на шоссе. Оно снова было переполнено беженцами, стремившимися в Пилау, к морю. Иного пути для них не было: части Красной Армии уже вышли к берегам залива Куришес-Гаф, заняли город Толькемит…

…Вот и знакомая рощица! Скоро землянка… Товарищи…

— Нет шеста! — как вкопанный, остановился Шохин, протер глаза. — Юрко! Шеста нет… — Голос его дрожал. — Верно, землянка обнаружена и наши скрываются поблизости. Останься здесь, я посмотрю. — Шохин пошел вперед. — Надо подойти с другой стороны, километра за два.

Ничего подозрительного по дороге не заметив, Петр подобрался к группе деревьев, откуда была хорошо видна землянка. В глаза бросилась развороченная яма, еще не засыпанная снегом.

Вытянув голову, Петр вглядывался в эту чернеющую впадину. Тревога за начальника, за Надю росла. Не встретили…

Взволнованный, вернулся он к Юрию, сообщил о разгроме землянки.

— Пойдем к бургомистру, он должен знать, что произошло, — предложил Валюшко.

— Пойдем. Если Гладыш и Надя погибли… — Шохин замолчал, потом добавил: — Может быть, они где-нибудь лежат раненые. Идем скорее.

Увидев разведчиков, Гросснер потащил их в комнату. Стараясь говорить медленно и раздельно, рассказал, что привез из Кенигсберга свою семью. Матильда от волнения слегла в постель, детей он отправил к своей матери на взморье, в Раушен.

Боязливо поглядывая на Шохина и Валюшко, он говорил, не переставая.

— Где наши? — мрачно перебил его Шохин, сощурив глаза. Валюшко стоял, расставив ноги, чуть наклонив голову.

Гросснер взмахнул короткими толстыми руками.

— Бог свидетель — не виноват! — испуганно забормотал он. — Они нашли их по рации. Они, как это… запеленговали вашу радиостанцию… Девушку и того… другого… убили. — Гросснер втянул голову в плечи.

— Убили?! — воскликнул Валюшко.

— Гладыша убили?.. Рассказывайте!

— Сколько ваши немецких солдат уложили, мне рассказал Курт, он из нашего города. Девушка убила одного и троих ранила. Ее хотели взять в плен, так она выстрелила себе в голову. В канаве защищалась… А тот самого оберштурмфюрера Блюмена убил, пятерых солдат. И еще нескольких ранил… Как это один человек может столько беды наделать!.. Он держался, как говорили солдаты, два часа и пятнадцать минут на ферме Ганса Бауэрштейна, это у которого дочь и сын погибли на фронте.

Гросснер говорил быстро, не сводя с Шохина глаз.

— А мне что теперь делать? — вдруг осмелел он. — Все наши бегут в Пилау, там, говорят, приготовлены корабли…

Разведчикам было известно, что советские войска, разбив тильзитско-инстербургскую и пшаснышско-млавскую группировки, преследуя фашистов, взяли их в огромные клещи. С севера и юга была отрезана вся центральная группировка в Восточной Пруссии и прижата к морю.

— Езжайте к своей матушке на взморье, — посоветовал Шохин. — Идем! — поднял он на Юрия тяжелый взгляд и добавил, когда вышли во двор: — Вот и остались мы с тобой одни, Юрко. Без оружия нам нельзя, придется пробраться ко второй землянке.

Январский ветер, пронзительно завывая, проносился над обледенелой землей.

Надвигался вечер.

— Конечно, надо посмотреть запасную землянку, цела ли? — сквозь зубы сказал Юрий, останавливаясь у калитки.

Кругом не было ни души.

— Дворами пойдем, — решил Шохин.

За всю дорогу они не сказали ни слова.

Вот лощина, поросшая сизоватым можжевельником, за ней чернеет голыми стволами деревьев рощица. Там их землянка. Сиротливым все было кругом. Не хотелось верить, что никогда они не встретят Гладыша, не пойдут с Надей на разведку.

Прошло несколько дней. Ко второй землянке разведчики не подходили, опасаясь засады. И только убедившись, что гитлеровцы не заподозрили ее существования, решили забрать оружие.

Вот их «запасной склад». Он не тронут. Осторожно сняв доски, спустились в яму. Приемо-передатчик… но ведь батареи остались там, в другой, взорванной землянке. Забрав автоматы и четыре магнитных мины, вновь замаскировали «склад».

Предстояло решить: что делать дальше?

Шохин посмотрел на товарища, нахмурив брови:

— Передавать сведения мы теперь не сможем — и не радисты мы, и батарей нет. А бить гитлеровцев, подрывать и поджигать военные объекты — наше дело! Будем снова партизанить.

Спрятав под пальто автоматы и мины, пошли к ближайшей железнодорожной станции… Опять стал спускаться густой туман, он перекатывался волнами, то сгущаясь, то обнажая землю. Разведчики шли ощупью, опасаясь пройти станцию. Где-то впереди слышался гул голосов.

— Беженцы, — определил Шохин. — Эх, проклятый туман навалился! Черт-те знает, куда тут зайдешь. Давай посидим, покурим, да и двинемся к железной дороге.

Отдыхая, подробно обсудили план взрыва воинского эшелона — их столько шло на Кенигсберг с боеприпасами и техникой.

Невдалеке послышался короткий гудок паровоза, из тумана выплыли два желтых пятна. Они медленно приближались. Шохин вытащил из кармана электрический фонарь, отцепил от пояса магнитную мину. Потом скинул пальто, накрылся им с головой, зажег фонарик и поставил стрелку часового механизма мины на сорок минут.

— Пошли.

Валюшко немного задержался, заряжая свою мину.

В тумане поезд шел очень медленно.

Разведчики легли на насыпь почти рядом с рельсами. Прошел паровоз с двумя фонарями, проплыли товарные вагоны, загруженные площадки, цистерны. Ухватившись за подножку, Шохин повис на ней, приставил мину к цистерне. Так же быстро соскочив, стал ждать товарища. Громыхая на стыках рельсов, поезд полз с глухим шумом, изредка подавая отрывистые гудки. Мимо все проплывали товарные вагоны. Вдруг кто-то упал рядом с Шохиным на насыпь. Шохин тихонько свистнул. Никто не отозвался.