Вдоль стен внутри барака тянутся двухэтажные нары. На них в строгом порядке разложены покрытые серыми одеялами матрацы. На окнах бумажные занавески, на столе такая же бумажная скатерть. Человек пятнадцать финских солдат занимаются каждый своим делом: вернувшиеся из наряда спят, трое сидят за столом — двое пишут письма, один читает книгу.

Микко Райта, в короткой куртке и низко заправленных в мягкие сапоги шароварах, рассматривает у окна красиво отделанный нож — на сегодняшних лыжных соревнованиях он получил первый приз.

Урхо Хитонен сидит на стуле почти у самых дверей и старательно чинит сапог. Приземистый, широкоплечий, он похож больше на плугаря, чем на солдата.

— Через месяц я поеду на соревнования в Хельсинки, слышишь Урхо? — Микко прикрепил нож к поясу. — Недаром я сегодня старался.

Урхо не ответил, он был зол: больше двух недель нет от жены писем. Солдаты говорят: жена может не ждать мужа и не писать ему — немцев везде полно.

— Что ты к нему пристал, Микко? — раздался с верхних нар голос. — Видишь, человеку черт на сердце наступил. У тебя нет жены, тебе можно веселиться в Новый год.

— Ты думаешь, я бы не веселился, если бы у меня дома жена осталась? — Микко посмотрел на нары, свистнул. — Не такой у меня характер, чтобы нос вешать.

Дверь распахнулась. В барак в маскхалатах, с опущенными на глаза капюшонами вошли Чаркин и Зубиков. На них никто не обратил внимания. Зубиков остановился с автоматом у двери. Чаркин выдвинулся шага на два вперед.

— Kädet ylös![1] — крикнул Зубиков.

На финнов этот возглас не произвел никакого впечатления, каждый продолжал заниматься своим делом. Затягивая дратву, Урхо проворчал:

— Автомат держи выше, или пусть меня черт возьмет, если ты кого-нибудь из нас не продырявишь!

Всего ждали пограничники, но не такого приема. Очевидно, финские солдаты даже не могли предположить, что перед ними русские разведчики. Да и откуда им взяться в таком глубоком тылу, в финской казарме, рядом с которой происходят состязания в лыжном беге и стрельбе. Просто вернулись свои и валяют дурака…

— Руки вверх! Сдавайтесь! — уже по-русски, еще громче крикнул Чаркин.

Урхо выронил сапог, вскочил со стула, обвел глазами помещение, ища оружие. Увидев направленное на него дуло автомата, он, пятясь к стене, медленно поднял руки. Рядом с ним с поднятыми руками стали Микко и еще четыре солдата.

С верхних нар, пытаясь свалить Чаркина, спрыгнул молоденький безусый солдат. Отскочив в сторону, Чаркин выстрелил из автомата.

Выстрел, стон упавшего вывели из оцепенения финских солдат. Они кинулись к двери: за нею было их оружие. Чаркин и Зубиков, закрывая собою дверь, отбросили их выстрелами. Со звоном полетели стекла, два солдата успели выпрыгнуть в окно, но смерть настигла их за казармой — там ждал Марин с другими пограничниками…

Схватка в казарме закончилась. Чаркин и Зубиков вывели пленных.

— Отлично! — увидев их, воскликнул Марин. — На лыжи! Наши выстрелы соберут сюда весь гарнизон.

— Как, товарищ старший лейтенант, с этими? — Чаркин показал на пленных.

— Дайте им лыжи, смотрите, вон там они — указал Марин на стойку возле казармы. — Возьмите шесть пар, остальные поломайте. — Он повернулся к пленным: — Не пытайтесь бежать, — предупредил он по-фински. — Идите вперед.

Финские солдаты послушно выполнили приказание. Микко чуть слышно шепнул:

— Подойдем, Урхо, к спуску, а там — я в сторону, ты в другую…

Группа тронулась в путь. Едва отошли от казармы, двое пленных, шедших впереди Микко, быстро побежали в разные стороны. Микко обернулся и только что хотел крикнуть: «Бежим!», как прозвучали выстрелы и бежавшие упали в снег. Микко, не оборачиваясь, пошел вперед.

Марин подозвал Чаркина:

— Примите командование группой. Не задерживайтесь, избегайте вступать в бой, доставьте пленных в кратчайший срок. Я останусь замаскировать следы. — Он повернулся к идущим позади: — Товарищ Синюхин, замаскируйтесь у лыжни. Через пятнадцать минут догоняйте.

Синюхин остановился. Перед ним были густые кусты, с переплетенными ветвями, с шапками снега, стволы сосен, темные снизу и красноватые вверху, и между деревьев небольшая цепочка разведчиков в маскхалатах. «Будто гуси крыльями машут…» — подумалось ему. Он проследил, как скрылся за деревьями Марин со своими бойцами, и тревога за командира вдруг овладела им. Тревога эта была так сильна, что Синюхину стоило большого труда остаться на месте, не броситься вдогонку за своим командиром.

Он залег в кустах перед поляной. Зубиков улегся рядом. Синюхин деловито осмотрел свой пулемет, проверил диск.

Вдали, возле сопки, показалось несколько фигур.

— Финны, — тихо предупредил Синюхин. — Зубиков, забирай скорей диски, догоняй начальника, — приказал он.

Зубиков повернул к нему голову:

— А ты, когда был вторым номером, уходил?

— Не уходил, — признался Синюхин.

— Ну так и я не уйду.

— Ладно, оставайся.

Финские солдаты группировались у подножия сопки.

Прошло минут десять.

— Чего же они? — недовольно буркнул Синюхин. — Наши, пожалуй, далеко уже…

— Догоним! — уверенно сказал Зубиков.

Синюхину это понравилось: не вздорный, рассудительный…

— Гляди, Зубиков, сколько их подвалило! — воскликнул Синюхин.

На вершине сопки появились лыжники. Они сталь соскальзывать по склону.

— Человек семьдесят, а то и больше, — определил Синюхин, осматривая густой кустарник. — «Прятаться здесь хорошо, а вот уходить будет дрянно. Надо бы раньше подумать. А еще первый номер», — упрекнул он себя. — Зубиков, вон те кусты закроют нас, если мы за ними станем? — Синюхин показал вправо.

— Как же ты, стоя, из пулемета стрелять будешь? — покосился на него Зубиков. Но, оглядев кусты, согласился: — А оттуда уходить куда способнее.

— Ползи туда!

— А пулемет?

— Я с него, как с автомата, — усмехнулся Синюхин, — я уж так стрелял… да еще на ходу…

Они осторожно переползли к кустам, встали, поправили крепления на лыжах.

— Так-то сподручней будет, — удовлетворенно сказал Синюхин и подумал: — «Был бы я один — можно бы и с той позиции, а раз со мной второй номер — должен и о нем заботиться».

Финны уже двигались по следам пограничников. Впереди, на небольшом расстоянии от основной группы, шли три солдата. Каждый из них толкал перед собой привязанные к полозьям грабли.

— Мины ищут, боятся… — догадался Зубиков. — Зря мы лыжню не заминировали.

— Приготовься! Подпустим их метров на полтораста… Они у нас все как на ладошке… — Синюхин подался чуть влево — ему мешал ствол дерева, почти на уровне лица он раздваивался. Выругав себя за недогадливость — ведь это хороший упор, он положил ствол пулемета на развилку. Теперь пулемет был устойчивым.

— Красиво идут, — не выдержал Синюхин. — Надо поломать им красоту.

Зубиков не отвечал. Он боялся ранения — раненому уйти невозможно. На всякий случай зарядил гранаты.

«Ишь, черт, и не боится! — с завистью думал он, наблюдая, как Синюхин спокойно и деловито прилаживает в развилке ручной пулемет. — А у меня всякий раз внутри холонет».

Финны шли не особенно быстро.

«Только бы пулемет не отказал», — почему-то подумал Синюхин, готовясь к стрельбе, хотя пулемет у него ни разу «не отказывал».

В двухстах метрах финские солдаты вдруг сделали крутой поворот и вытянулись изогнутой цепью.

Треск выстрелов показался Синюхину оглушительным. Пулемет заплясал в его руках. Эти толчки отдачи наполнили Синюхина уверенностью и гордостью. Он видел, как упали передние, как заметались остальные. Не в силах сдержать охватившего его восторга, Синюхин громко рассмеялся. Быстро меняя положение пулемета, он стрелял то короткими, то длинными очередями.

— Вот, черт, дает жизни! — воскликнул Зубиков и сделал несколько очередей из своего автомата по уже залегшим солдатам.