— Ясно мне все. Наконец-то нашелся тот, кто в тебе бабу разбудил. А я все думала, когда, когда… Я же говорила, не в тебе дело. Ну и хорошо! Дальше — легче. Хорошеньких мальчишек и в Москве хватает, если тебя на молоденьких только тянет. Собирай вещички, пиши заявление, и домой! Ты и так молодец: кобеля проучила, характер показала, внимание тестя к себе привлекла…

Аня молчала.

— Анют, ты что? Так сильно влюбилась? В пацана?

— Ты его не видела, Ника. Он … такой…

— Ну какой, Анют? Что у него есть, чего у других мужиков не имеется? Ага, понятно, добрый, милый, улыбка, глазки задорные, ручки шаловливые, да? Сформулирую по-другому: что он может тебе дать? Это в двадцать лет девчонкам много не надо, но тебе не двадцать. Я сама не без греха, было, что уж скрывать: мальчики-зайчики, аудитории, лаборатории, столы жесткие, кафедры… потом вся в синяках… эх, молодость аспирантская… Но не всерьез же!

— Между нами ничего нет!

— Тем более! Хотя зря. Тебе практикум не помешал бы, раз теорией уже прониклась. Короче, пиши заявление, отрабатывай, и домой. Только Кена-дебилена предупреди, а то отчается парень и ускользнет.

Аня рассказала о болезни отца.

— Видишь? — с упреком сказала Ника. — Сейчас бы забрала его в Москву, хорошая палата, современный уход. Кешу за грудки — раскошелился бы. Что ты все по-скромному?

— Я сама об этом думала.

— А ты не думай! Ты делай! Будешь резину тянуть, лично за тобой приеду!

— Верю, Ник, верю, — сказала Аня, чувствуя, как наворачиваются на глаза слезы.

Вероника была немного вздорной, любвеобильной и влюбчивой, капризной, как принцесса, но всегда, еще с их университетской дружбы, начавшейся на первом курсе, поддерживала Аню. Иннокентий пытался убедить Аню, что Ника ее бросила, уехав в Америку и прервав дружбу. Но Аня знала, что виной необщительности подруги был страстный роман, очередной, закончившийся, как всегда, ничем — своего «того» Вероника еще не нашла.

— У тебя все равно нет выхода, — с жалостью сказала Ника. — Ты там замерзнешь, умаешься или все сразу. И заболеешь.

— Знаю. Я знаю, — вздохнула Аня, глядя на ненавистную кровать-монстра.

… Аня шла на лекцию, злая и настроенная на месть. Она не хуже этой ребятни владеет искусством троллинга. Пусть почувствуют, каково это, когда троллит преподаватель. Когда Аня вошла, в глаза ее сразу бросилась парочка, ставшая в последнее время неразлучной: Матвей и Оксана. Оба, как всегда, сидели на третьем ряду, подняли на нее глаза. Аня скользнула по ним взглядом. Фил ей подмигнул, прикрывшись рукой, но она равнодушно отвернулась. Равнодушно — это было правильное слово.

— Как я и обещала, — сладким голосом проговорила Аня, — сегодня у нас анализ ваших работ по практикуму. В целом, результаты неплохие. Хочу отдельно отметить работу Рожковой, Громова, Тарченко и Мещеряковой, Кочубей и Ибрагимова. Проект Громова и Рожковой — нет претензий, по 12 оценочных баллов. Тарченко и Мещерякова — неудачный выбор шаблона. Задумка хорошая, но шаблон не дал вам проявить возможности на все сто. Вы поняли?

— Поняли, — грустно сказала с места Анжела, — но когда поняли, было уже поздно. Мало времени. Как минута пара пролетела.

— Веб-работа — времяпожирательное занятие. Всегда ставьте промежуточный дедлайн. На сей раз вы выкрутились. На 10 баллов.

— Кочубей и Ибрагимова перегрузили сайт графикой. 9 баллов. Отдельно хочу отметить, — Аня хищно прищурилась, — работу Костаревой и Мехрина. 11 баллов.

Оба вскинули на нее взгляд, переглянулись. Остальные группы не отреагировали. По лицам студентов Аня поняла, что Фил был прав: Оксана и Матвей действовали сами и никому о своей атаке на преподавателя не рассказали, иначе сейчас из зала посыпались бы смешки и комментарии.

— Такую высокую оценку ставлю… за скорость, — невинным тоном продолжила Аня. — Там, где остальным потребовалось полтора часа, вы справились за сорок пять минут. Результат стандартный, заурядный, но дополнительная работа… выше всяких похвал.

Оксана задрала кверху изящный подбородочек и с вызовом сказала:

— Вы ошибаетесь. У нас ушла вся пара и…

— О, не скромничайте, — любезным тоном подхватила Аня. — Могу поминутно разобрать вашу работу. Предварительный этап, основной… Нет? Ну нет, так нет. Теперь перейдем к теме сегодняшней…

У нее зазвонил телефон. Аня увидела на экране имя тети, сердце ее забилось. Она вывела на экран лекцию с университетского ресурса и вышла из лекционной.

— Нюрочка, ты только не волнуйся. Сережу повезли на операцию, кровотечение открылось… некроз…. Все хорошо, Нюрочка, все хорошо, не волнуйся! Мы обо всем позаботились!

Аня как-то закончила лекцию, смогла даже дать материал, правда, не весь. Она действовала на автомате. Все отошло на второй план, раздосадованные лица Оксаны, Матвея и встревоженное Фила растворились среди других… пятен в зале. После лекции Фил двинулся за ней, но она зашла в деканат. Нога болела, она хромала, ловя удивленные взгляды. Ей дали четыре дня отгулов. По лицу Маргариты Марковны Аня догадалась, что это ей еще припомнится. Аня забронировала билет на утро и начала собираться, роняя вещи, по десять раз перебирая документы.

Она проснулась в пять утра, вышла из блока в шесть. Проскочить незамеченной мимо Фила она все-таки не смогла. Тот стоял в своем аппендиксе, словно на посту. Побежал за Аней, выхватил сумку из руки. Лицо его было взволнованным, вокруг глаз залегли круги:

— Аня, пожалуйста, если это из-за меня…

— При чем здесь ты?

— Ты в Москву? Ты уезжаешь? Я спрашивал в деканате. Никто толком не знает…

— У меня заболел папа. Я вернусь в понедельник.

— Что с ним?

Аня сухо и очень коротко рассказала о диагнозе отца. Фил остановился посреди дороги, мелко заморгал, покачал головой:

— Я ночь не спал. Тебе позвонили… Ты же ничего мне не сказала, а я боялся к твоему блоку подходить.

— Да, мне позвонили, — сказала Аня, — и что? Тебя это каким боком касается? Я должна тебе отчет предоставлять по каждому звонку?

— Я подумал, это твой бывший. Ты так в лице изменилась.

— А хоть бы и бывший. Я разберусь. Вон такси.

— Я поеду с тобой на вокзал, проведу.

— Не стоит.

— Твой папа поправится! Не волнуйся! — крикнул Фил вслед такси.

Аня зашла в скупку возле автовокзала. Мамин кулон удалось сохранить, но почти все украшения, купленные ею за последние годы (Аня любила скромные, но элегантные драгоценности и каждый год покупала себе хоть одну золотую вещицу), ушли. Словно судьба решила окончательно избавить от всего, связывающего ее с «эпохой Кена». Аня вспомнила о примете: если теряешь золотую вещь, это к добру — золото имеет свойство вбирать в себя все дурное и иногда «уходить», унося зло. Это была смешная и глупая примета, Аня с удовольствием оставила бы себе кое-что из "зла", многие драгоценности были ей дороги, особенно кулончик с ониксом, купленный в Италии. По ее подсчетам, денег должно было хватить на то, чтобы компенсировать небогатым теткам хотя бы часть расходов, оплатить дополнительный уход и лекарства.

Первое, что сказал Сергей Борисович, придя в себя после операции, было:

— Подвел я вас.

— Папа! — сердито воскликнула Аня.

— Это ж сколько я времени потерял? И когда теперь работать смогу в полную силу?

— Пап, прекрати!

— Сережа, бога благодари, что жив остался, — строго сказала тетя Инга. — Запустил здоровье, дальше некуда.

— Бога, — проворчал отец, — я с ним еще поговорю при встрече, есть мне, что ему сказать.

Аня провела в больнице все оставшееся время, один раз даже ночевала там, возле постели отца, которому стало хуже. Однако врач сказал, что так всегда бывает перед началом выздоровления. И действительно, перед отъездом Ани Сергей Борисович посвежел и повеселел. Тетки заботились о нем, но Аня уезжала с тяжелым сердцем. Она приняла решение. Если бы она была совсем одна, судьей ей был бы только Бог. Но на ней ответственность за отца, такого родного, капризного, упрямого. И нужно учиться принимать ответственность, ей уже не двадцать лет, чтобы порхать и влюбляться.