- Слушай, какая муха ее укусила? – допытывался Тинос у Ксанфа. – Что там тебе твоя телепатия подсказывает, а?

В ответ криган только развел руками:

- Выходит, не такой уж я и хороший телепат. Ума не приложу, что с ней творится. Вижу только, что она в смятении, что-то ее гнетет, но что именно? Чтоб это понять, надо читать мысли, а этого-то я как раз не умею.

Лишь мудрая и наблюдательная Каури догадывалась, в чём дело – видя, как светлая эльфийка краснеет и отводит взгляд при каждом упоминании о Магнусе, это было не так уж и сложно. Однако матриарх предпочитала молчать о своих предположениях и, слушая разговоры своих товарищей об Улиссе, лишь загадочно улыбалась.

Перелом в состоянии Гэйвина наступил на двенадцатый день лечения. Проснувшись утром, он долго и пристально смотрел на лежавшую рядом Улиссу, а затем вдруг изрек:

- Ты не Фархана.

- Совершенно верно, - подтвердила эльфицйка, облегченно улыбнувшись. – Я не Фархана.

- А я думал… У тебя руки как у нее – мягкие, нежные. И глаза…

- Нет-нет, Гэйвин. Я Улисса, дочь Элдриха Парсона.

- Улисса, - медленно повторил он, как будто пробуя имя на вкус. – Дочь Парсона… Какого Парсона? Ах, да, эльфы… АвЛи…

Внезапно Магнус вскочил, встревожено оглядываясь по сторонам:

- Маятник! Где мой маятник?!

- Его нет, Гэйвин. Он тебе больше не нужен – ты свободен.

- Свободен? – растерянно переспросил он, будто не зная, что ему делать с этой свободой.

Затем, испустив тяжкий вздох, схватился за голову:

- Что со мной, а? Ничего не помню – кто я, где я… Я чем-то болен, да?

- Ты был болен, а сейчас выздоравливаешь, - заверила его Улисса. – Не беспокойся, со временем ты всё вспомнишь. Я со своими товарищами сделаю всё, чтобы ты скорее поправился. Только, пожалуйста, забудь всё, что между нами было, ладно? Нам с тобой не следовало…

- Нет! – Гэйвин до боли впился ногтями в ее локоть. – Не оставляй меня!

- А я и не оставлю. Буду рядом, буду заботиться о тебе, пока ты окончательно не придешь в себя, но… Я ведь не Фархана, хватит себя обманывать.

- Не оставляй меня! – повторил Гэйвин.

Его глаза были полны такой отчаянной мольбы, что у Улиссы сжалось сердце. Она понимала, каким одиноким и несчастным чувствует себя Гэйвин, истосковавшийся за долгие годы без женской ласки. Прекрасно понимала, ибо и сама уже не первый десяток лет жила в безрадостном одиночестве, согреваясь лишь воспоминаниями о тех счастливых временах, когда рядом был любимый Николай.

- Я буду заботиться о тебе, как сестра о брате, - прошептала она, нежно целуя Гэйвина в лоб.

Память возвращалась к Гэйвину урывками, внезапными озарениями, высвечивающими из застелившего его прошлое тумана отдельные моменты. Вот он, визирь на службе у императора, сидит в пышно обставленном кабинете дворца и смотрит в окно на раскинувшийся вокруг большой и богатый город – столицу Империи. Стальной Рог – кажется, так он назывался. Вот тот же город, но охваченный пожарами, наводненный толпами вооруженных варваров, озверело крушащих статуи, грабящих дома и храмы, убивающих людей. Гэйвин стоит на улице и пытается навести портал для спасения мирных жителей, но прямо на него, подначиваемое азартными криками врагов, несется грузное мохнатое чудище, с диким ревом замахивается передней лапой – и два длинных отточенных когтя, подобно стальным кинжалам, вонзаются в грудь. Встав на дыбы, монстр поднимает его в воздух, с размаху сбрасывает себе под ноги и принимается яростно топтать, обрушивая на него всю массу своей огромной туши. Дикая боль, хруст ломаемых ребер, соленый вкус крови во рту – и темнота. А наутро он очнулся среди догорающих развалин, весь в крови, изломанный, насквозь истыканный железными когтями, но живой, и так впервые узнал о своем бессмертии. Выплывавшие из глубины памяти эпизоды постепенно складывались в более или менее ясную историю его прежней жизни – пусть пока и не вполне цельную, но всё время дополняемую новыми подробностями. Он вспомнил, как уцелевшие маги Империи, бежавшие от варваров в пустыню, избрали его своим предводителем; как он поклялся превратить эту пустыню в цветущий край, где обездоленный народ вновь обрел бы достойную жизнь; как постигал высшие сферы светлой магии в прекрасном поднебесном городе, среди ангелов; как рыцарь Рион по прозвищу Грифоново Сердце, восстав против владычества варваров, предлагал объединить силы во имя восстановления Империи – а он отказался, ибо устал от потрясений и хотел мира. Однако вспоминалось Гэйвину и нечто такое, что никак не укладывалось в воссоздаваемую им картину. Например, зачем-то созданный им волшебный маятник, порабощающий волю и разум любого живого существа. Войско, отправляемое им на штурм столицы Великого Аркана – и как только ему, при его-то миролюбии, могла прийти мысль об агрессии против безобидного королевства светлых магов?! Как он вообще оказался в Аксеоте? Этого Гэйвин, как ни старался, вспомнить не мог. В сознании возникала лишь невероятная, фантасмагорическая картина, похожая на кошмарный сон: текущая по земле лава и огненные сполохи в небесах; треск рушащихся зданий и истошные крики; жаркое пламя, терзающее, но не способное испепелить его бессмертную плоть; чьи-то сильные руки, подхватывающие его и куда-то волокущие… Что это было – болезненный бред или отражение каких-то реальных событий? Гэйвину предстояло еще многое вспомнить и во многом разобраться. И всё это время рядом с ним была чуткая и заботливая эльфийская женщина, так похожая на Фархану – восьмую или девятую из многочисленных жен, которых он имел за свою долгую жизнь, и единственную, которую по-настоящему любил. Она терпеливо ухаживала за ним, поила зельями, снимала головную боль легким касанием ладони и парой произносимых вполголоса магических фраз, вела с ним долгие разговоры, утешая и ободряя, пробуждая его память наводящими вопросами и ненавязчивыми подсказками. Но когда он допытывался, зачем она это делает и что ей от него нужно, эльфийка лишь мягко улыбалась и поглаживала его по голове, приговаривая: «Всему своё время».

Пока Улисса и другие лечили Гэйвина, Тарнум проводил время в ознакомительном путешествии по Новой Эрафии, которое устроил ему Мануил Второй. Этому предшествовала долгая беседа с королем в тронном зале замка Хармондейл. Новоэрафийский правитель рассказал Тарнуму, что происходило на Антагарихе после Судного дня, а тот поведал ему о подробностях своего участия в ключевых событиях истории Эрафии. Бессмертному герою было что рассказать: он лично знал троих из пяти великих королей, чьи портреты красовались на самом почетном месте этого зала, рядом со статуями богов. С Рионом Первым он полтора десятка лет вел ожесточенную войну, которую, к счастью для Эрафии и всего мира, проиграл; с его дочерью Алиссон спускался в кишащие демонами подземелья, дабы не только раз и навсегда устранить угрозу, исходящую от этих извечных врагов Света, но и спасти душу Риона, которую они, по мнению Алиссон, похитили из рая – Тарнум не особенно верил в возможность подобного похищения душ, но все же согласился на этот поход, ибо не мог отпустить королеву одну в столь опасное место. А восемью веками позже он встретился еще с одной великой королевой, Катериной – пытался объяснить ей, сколь губительной может оказаться идея Джелу уничтожить Ледяной Клинок Клинком Армагеддона, но, к сожалению, не преуспел… Обо всём этот и о многом другом Тарнум в деталях рассказал Мануилу. Тот слушал с горящими глазами, жадно ловя каждое слово, а присутствовавший при их беседе летописец неутомимо скрипел пером. Затем знаменитого гостя ожидал торжественный прием в ратуше и устроенная на главной городской площади встреча с народом, а после этого его посадили в карету и провезли по всему Главному тракту, от Хармондейла до Килдара, с остановками в каждом встречающемся на пути селении. И везде в его честь устраивались молебны в храмах и всенародные пиры на площадях, везде он выступал перед толпами местных жителей, восторженно внимавших его повествованию о давних событиях и великих королях. Тарнума радовало, что новоэрафийцы не забывают свою историю и испытывают к ней столь сильный интерес, но в то же время ему было как-то неловко: его-то за что так чествовать? За пролитые в войне с Рионом моря эрафийской крови, за то, что не сумел спасти страну от Судного дня? Ведь сами Предки до сих пор не прощают ему давних грехов… Само собой разумеется, ему показали и священные руины Мирхема, а когда он поинтересовался судьбой прежней столицы, свозили в Вольные пустоши на развалины Стедвика.