Подполковник едва взглянул на бумаги и отложил на край стола. Оглядел меня с ног до головы и скучающим голосом проговорил:

– Нарушаем, товарищ капитан?

Мысленно вспомнив все свои проступки, небрежнее, чем следовало, ответил:

– Никак нет, товарищ подполковник.

Тот нахмурился. Хотел что-то добавить, да не успел. Зазвонил телефон, причем не один из наших сотовых, а стационарный, стоящий на столе.

– Слушаю, – проигнорировав дернувшегося Тарасова, он по-хозяйски поднял трубку.

Его невидимый собеседник затараторил со скоростью пулеметной очереди, не давая вставить и слова. Интересно, у кого-то это отсутствовал инстинкт самосохранения?

Дослушав, Скворцов покосился на меня и подал трубку.

– Это вас, Волков.

С трудом сдержав удивление, принял трубку.

– Волков, говорите.

– Здравствуйте, Александр Кириллович, это Глеб Павлович. Мириченко. Директор школы, в которой учится ваша дочь Дарья.

– Да-да, Глеб Павлович, я помню, – ответил я, судорожно ища сотовый в карманах брюк. Нашел, выключенный. Включил, увидел уйму пропущенных звонков: от Дашки, от Софьи Ильиничны, классной руководительницы, ну и Мириченко. Что стряслось?

– Что-то случилось?

– Случилось, Александр Кириллович. Безобразие. На вашем месте я бы…

– Дочь в порядке? – перебил я.

Директор подавился фразой, сбился, поэтому ответил не сразу, заставив понервничать.

– Да, Дарья цела, но у нее большие неприятности. Она зверски избила одноклассницу, Машу Реутову. Я прошу, нет, требую, Александр Кириллович, чтобы вы немедленно приехали в школу.

Все, амба. Вашу мать.

– Буду, без меня ничего не предпринимайте, – бросил в трубку и отключился.

Все взгляды в кабинете были направлены на меня.

– Дочь? – спросил майор.

– Она.

– Иди давай. Быстрей уйдешь, быстрей вернешься. Григорий Иванович, не возражаете?

Я приготовился бодаться со Скворцовым до пены изо рта, в конце концов, я единственный опекун дочери, и обычно мне давали некоторые поблажки, но тот неожиданно махнул рукой.

– Проваливай, Волков.

– Я быстро, – пробормотал вполголоса, абсолютно уверенный, что быстро разобраться с этим делом не получится, и вышел за дверь.

Звонить Дашке не стал, лучше встретиться и переговорить с глазу на глаз. Надеяться на лучшее тоже не было смысла, уж если дочь пустила в ход кулаки, дело дрянь. И это только моя вина.

Мать Дарьи умерла слишком рано, оставив меня одного с шестилетней девочкой на руках. На приходящих нянь, гувернанток и прочих загадочных существ банально не хватало денег, а работа забирала почти все время, поэтому дочь часто оставалась одна. Соседка изредка присматривала, но без особого рвения. Винить за это ее я не мог, у старушки на попечении было шестеро внуков.

Посовещавшись, мы с Дашкой поняли, что паниковать рано, нужно решать проблемы по мере их поступления. Первым делом техника безопасности. К семи годам дочь знала о большинстве чрезвычайных ситуациях дома, на улице и способах, как с минимальными потерями выйти из них. К восьми без труда могла приготовить поесть, при этом не спалив квартиры дотла.

Перед Дашкиным девятилетием я решил, что пора заняться ее физическим воспитанием, заодно показать несколько приемов самообороны. Через пару месяц понял, что либо останусь в роли любящего отца, либо требовательного инструктора. Выбрал первое. Пришлось обратиться к старому сослуживцу, который не особо долго проработал в органах, но приятельские отношения у нас сохранились. Сейчас Васек занимался тренерской работой.

Дарью он взял со скрежетом, но через полгода души в ней не чаял. У дочери обнаружился талант.

– Знаешь, Санька, – сказал он мне недели две назад. – Как зовут нашу крошку мои парни?

– Неа, откуда.

– Анаконда. Прикинь!

– Странно. Почему это? – я даже немного оскорбился. Какому отцу понравится, когда его дочь сравнивают с ползучим гадом.

– А потому что быстрая, умная, резкая, фиг оступится, пока на лопатки не уложит. Из себя вылезет, но победит.

– Хм.

– Я к ней в пару ставлю самых провинившихся, чтобы, значит, урок усвоили.

– Ну ты даешь, Васек.

Приятель махнул рукой.

– Я это к чему, Сань, Дашка уже сейчас, в пятнадцать, способна взрослого мужика уделать, а дальше сила и умения только возрастут. Ты это, профилактические беседы с ней проводи, чтобы знания только в крайнем случае применяла. А то знаю их: возраст, гормоны, все дела, только руку подняли, а противник с разломленной черепушкой на полу. В общем, ты меня понял. Я со своей стороны тоже поспособствую.

– Конечно, как скажешь, – пообещал я, а через день забыл. Как же, моя дочь умница, она подобное не допустит. Ни за что.

Сейчас тот разговор возник в памяти сам собой. Тут же в животе сжались кишки в один комок. Не к добру. Ядрена вошь! Не к добру.

Припарковался через двор до школы. Можно было и ближе, но мне требовалось пройтись, привести мысли в порядок. Не входить же в директорский кабинет с дрожащими руками и глазами навыкате. Никто б не оценил, особенно Дашка. Уж если ее железный батя похож на истеричку, все, амба, можно заказывать катафалку.

Ничего, мы еще потрепыхаемся.

В директорской, кроме Дарьи, ее классной, ну и директора, никого не было. Хорошо, значит, Мириченко сдержал слово, без меня никаких бесед, читай допросов, не проводили. За одно это можно его уважать.

– Александр Кириллович! – всплеснула руками Софья Ильинична. – Вы появились как раз вовремя. Нас уже осаждают.

Выглядела женщина напуганной. Обычно гладкий пучок седых волос растрепан, под глазами неопрятные комочки туши, пальцы подрагивают.

– Кто может осаждать директорский кабинет? Никого не видел.

– Репортеры, – буркнул хозяин осаждаемой территории. Сам Мириченко напоминал осунувшегося больного старика. – Налетели, ироды.

Репортеры? Все страннее и страннее. Не знаю, радоваться возросшей популярности дочери и огорчаться.

Перевел взгляд на Дарью. Она сидела на стуле, прямая, как палка, напряженная, как струна. В глазах вызов, подбородок задран, на лице гримаса отвращения. Вот только пальцы сжали сиденье, да на щеках румянец.

Переживает.

Силой воли отвел от нее взгляд и, добавив голосу рычащих ноток, сказал:

– Рассказывайте. По порядку.

– Да что рассказывать! – вскочил директор. – Все рассказал по телефону.

– Мне нужны подробности.

– Давайте я, Глеб Павлович, – влезла Софья Ильинична. – А вы лучше присядьте, таблеточку выпейте.

Мириченко кивнул и упал обратно в кресло. Выглядел он неважно.

– Во время перемены после второго урока у Дарьи и Маши Реутовой случилась ссора. Девочки поругались, а потом Дарья сильно избила Машу.

– Неправда! – вскинулась дочь, наткнулась на мой взгляд и закрыла рот.

Умница, лучше пока помолчи.

Классная продолжила.

– Маша дошла до дома, там ее увидели мать и отчим. Испугались, понятное дело. Тут же отправились в больницу. А там и до заявления в полицию рукой подать. Сами понимаете, Даша, можно сказать, профессионал. Бить она умеет.

– Понятно. При чем здесь журналисты?

– Отчим Марии крупный бизнесмен, планирует баллотироваться в депутаты…

– Ясно, не продолжайте. Свидетели?

– Да полкласса! Кого ни спрашивали, все подтвердили.

– Запись с камер, надеюсь, сохранилась?

Софья Ильинична порозовела и отвела глаза.

– Понимаете, Александр Кириллович, сколько камер мы туда не ставили, но дети… В общем, угол тот дальний, от глаз закрытый, дети… старшеклассники там курят. И камеры постоянно выходят из строя.

– Куришь, значит? – бросил дочери.

Та судорожно сглотнула. Все ясно.

– Получается, кроме показаний школьников, других доказательств нет? – подытожил я.

– Вы бы видели фотографии Маши! – воскликнула Софья Ильинична. – На ней места живого нет. Бедная девочка. А Даша… она ведь умеет. Может!