— Но Ваша милость, — сказал Гарри Стрикленд. — Если брак будет расторгнут, ваш ребёнок родится бастардом…

— Ни в коем случае! — запротестовал Квиберн. — Ребёнок был зачат в браке…

— Так все, кто был в Белой Гавани, знают… — перебил его Бронн, но сразу замолк, поймав испепеляющий взгляд королевы. — Все знают, что Джон обещал не принимать короны, пока не возьмёт столицу. И он её не взял!

— Вот именно,— поддакнул Квиберн.

Дейнерис поджала губы.

— Мы по-прежнему ждем ответа, кто устроил беспорядки в городе на нашем пути, — ледяным тоном обратилась королева к Совету.

Квиберн и Стрикленд переглянулись.

— Допросы братьев Кэттлблэков и их сообщников уже производятся, — заговорил Стрикленд. — Пока они запираются. Но скоро заговорят, обещаю вам, Ваша милость.

— Мы будем справедливы, но беспощадны к врагам государства, — объявила Дейнерис.

— Ваша милость, у меня в городе остались люди, которые слушают и смотрят за всем, что происходит, — заговорил Квиберн. — Они подтверждают мое предположение о крайней неблагонадежности служителей Р’Глора. В своих проповедях красные жрецы и жрицы прямо называют лорда Джона своим мессией, избранным, победителем самой смерти…

— И палачом своего родного дома! — продолжила Дейнерис.

Бронн закашлялся.

— Деятельность красных жрецов представляется мне опасной для короны, — закончил Квиберн.

Дени хотела что-то ответить, но вдруг почувствовала… Нет, не может быть… Хотя почему, время ведь уже пришло… Неужели она дождалась? Она боялась пошевелиться. Но вот еще раз…

Королева ощутила едва заметный толчок под сердцем. Ее ребенок дал о себе знать.

— Ваша милость? — прервал затянувшееся молчание Квиберн.

Дени вздрогнула. Она забыла обо всем, что только что говорилось за столом Малого Совета.

— Что? Ах, да. Что вы предлагаете, мессир?

— Немедленно истребить красную заразу, Ваша милость! Вы знаете, как они могут быть опасны!

Дейнерис ненадолго задумалась.

— Что из нас за королева, если мы будем менять веру каждые полгода? — неожиданно мирно спросила она.

— Они могут стать большой проблемой, — настаивал Квиберн.

Дейнерис подняла руку.

— Отловите служителей Владыки и вразумите их. Самых упертых казните для острастки. Но не всех! — Дейнерис выразительно посмотрела на Квиберна.

— Слушаюсь, Ваша милость, — неохотно согласился Лорд-Десница.

Совет был окончен.

“Как ты мог приставить ко мне свою сестру-отравительницу? Как ты мог устроить заговор против меня, Джон? Как ты мог спутаться с черномазой шлюшкой?” думала Дени, возвращаясь в королевские покои. “Почему ты сейчас не со мной, Джон? В этот счастливейший день?”

У Тириона Ланнистера появился товарищ — нахальный мышонок, который поселился в его камере. Мышонок быстро выучил скрежет открывающейся решетки, когда Тириону приносили миску с баландой. Он вылезал из норки и принимался настойчиво пищать. Тирион всегда оставлял кусочек своему сокамернику, единственному живому существу, с которым мог поговорить. Он назвал мышонка Варис.

— Ты молод и полон надежд. Ты думаешь, что жизнь — отличная штука. Когда-то я тоже так думал, — откровенничал Тирион перед мышонком. — Я любил повторять: “Жизнь полна возможностей, лишь смерть ставит точку.” Как я был самонадеян! Как мало я понимал… Нет никаких возможностей. Только повторения одного и того же дерьма. Наша жизнь — это круговорот дерьма.

Когда королева предъявила Тириону обвинение в заговоре, он даже не пытался защищаться. Дейнерис ведь давно искала повода, чтобы от него избавиться. Теперь повод представился, и повод железный.

Потянулись унылые дни заточении. Сначала Волчье Логово, потом корабельный трюм, где он быстро потерял счет дням…

Тирион пережил сильнейшее потрясение, когда его вновь вывели на палубу и он увидел перед собой квадратную цитадель Сумеречного Дола. С пришвартованных кораблей на берег сходили пехотинцы. Дотракийцы выводили измученных плаванием коней. На причале распоряжался Бронн, которого нельзя было не узнать по бессовестно-пышному плюмажу на шлеме.

“Сумеречный Дол? Но как? Она решила захватить столицу сама? Без Джона? Даже если Квиберн произвел столько же Дикого Огня, сколько было взорвано в Винтрефелле, этого недостаточно. А он сделал меньше. Дейнерис решила покончить жизнь самоубийством?”

Тирион терзался неизвестностью несколько дней, пока кувыркался и гремел кандалами в закрытой повозке. Ему просовывали еду, приоткрыв полог. В один момент, Тириону показалось, что в просвете мелькнули очертания Красного Замка. Но такого не могло быть!

Однако, ему не показалось.

Темницы замка он узнал бы даже в темноте и с завязанными глазами. Нигде в мире не пахло гнилью и плесенью так мерзко. Королева Дейнерис обошлась с ним милосерднее, чем королева Серсея: Тириона посадили не в каменный мешок, а в просторную камеру, где имелось даже оконце. Человек обычного телосложения смог бы даже выглянуть наружу. Тириону приходилось довольствоваться возможностью ловить свежий ветерок.

Он мог слушать, как во внутреннем дворе оглашают приговоры бунтовщикам и изменникам. На тот свет отправились знакомые ему братья Кеттлблэки (“туда им и дорога!”) и многие городские старшины. Среди приговоренных оказалось немало людей с эссосскими именами, что весьма удивило Тириона. Но ему уже не хотелось размышлять, кто эти люди. Ему вообще мало чего хотелось.

“Дейнерис решила посостязаться с Джоном в жестокости?” думал он. “Бедная девочка… Она озлобилась на весь мир и дала волю душегубу Квиберну… Кажется, во время похорон леди Болтон на нем красовался знак Десницы. Каким же ослом я был, что не понял очевидного: он тоже хотел обратно. На место, которое он тоже считал своим.”

Сколько сил Тирион приложил, чтобы вернуться в столицу Семи Королевств! Джейме однажды сказал, что он даже устроил войну ради этого. Не он один, конечно, устроил войну… Дейнерис мечтала добраться сюда не меньше… Но брат был прав. Он бы не остановился перед тем, чтобы начать войну. И вот он здесь.

— Как странно выглядят наши мечты, когда становятся действительностью, — посетовал Тирион, обращаясь к мышонку.

“Хорошо сказано”, похвалил он сам себя.

Тирион понимал, почему до сих пор жив. Он заложник, способ давления на Джейме. Но раз на Джейме надо давить, значит, Джон и его брат не сдались? А значит, надежда, пусть и совсем призрачная, ещё есть?

— Откуда? Даже если Джейме попытается, меня успеют прикончить… Да и Вариса больше нет, чтобы найти выход из подземных лабиринтов. Я говорю не о тебе, юноша, — сказал он мышонку, который сосредоточенно подъедал крошки у его ног. — Когда-то я решил, что у меня есть друг… Но друг меня предал, моя королева от меня отвернулась … Когда наступит мой последний час, я уйду налегке.

Мышонок Варис закончил свою трапезу, пискнул и убежал.

Тирион хмыкнул.

— Это так пошло и фальшиво, что ты не захотел меня слушать? Что ж, ты прав, — Тирион замолчал. Потом негромко добавил: — Вся моя дерьмовая жизнь состояла из пошлости и фальши…

Поздней ночью, закончив с текущими делами (а их у десницы Её Величества было ой как много) и уложив свою царственную подопечную спать, Квиберн принимался за красных жрецов. В сопровождении четверых Безупречных, которых королева отрядила для охраны Лорда-Десницы, он приходил в заброшенный трактир в переулке у подножия Красного замка. Здесь “вразумляли” служителей Владыки Света.

Днём солдаты (королева не желала пока создавать заново городскую стражу) хватали на улицах проповедников или просто рьяных последователей новой веры. Их выслеживали “пташки” Квиберна. Задержанных сгоняли в этот самый трактир.

После полуночи приходил Лорд-Десница и начиналась простая процедура. Задержанных по одному заводили в комнату на верхнем этаже, где их ждали сам Квиберн и жрец Владыки по имени Аврелио. Он был в первой партии пойманных и приглянулся Деснице беззаветным сребролюбием и готовностью пойти на что угодно ради звонкой монеты. Аврелио задавал один вопрос: “Признаешь ли ты Дейнерис Бурерожденную матерью веры и воплощением огня?” Символ веры придумал сам Квиберн, немного покопавшись в книгах о разных верованиях. Если вопрошаемый соглашался, ему предлагалось принести клятву перед священным огнём на общем и валирийском языках. После чего его (или её) выпроваживали на улицу.