– Ну, здравствуй, дружище! – весело смеется мужчина средних лет в безупречном суконном костюме молочного цвета, бледно-розовой рубашке с золотыми запонками и претенциозном шелковом галстуке. Эдакий офисный мажор родом из лета.

– Здравствуй, Санёк! – улыбается в ответ Ник, крепко сжимая протянутую руку.

Они молча изучают друг друга. Когда им было лет по девять, они точно не знали, кем станут, когда вырастут. Но оба были полны невероятных желаний и мечтаний, самых смелых и необузданных. Все вокруг им ужасно нравилось, особенно колхозная техника. Друзья хотели вместе все попробовать. Но так вышло, что на протяжении многих лет каждый из них путешествовал по жизни сам. И вот довелось встретиться.

– Ты откуда взялся? – первым заговаривает Ник.

– Да, собственно, из Южной Америки, – заявляет Санёк, сверкая белозубой улыбкой.

– Шутишь? – недоверчиво прищуривается Ник.

– Нисколько! Нам, дипломатам, по статусу шутить не положено, – Санёк стоит и смеется. Среднего роста, круглолицый, светленький, веселый, симпатичный, обаятельный. Он всегда был таким. И сейчас беззаботная улыбка наполняет его сиянием неведомого праздника, позитивный настрой передается собеседнику, влетает в душу, побуждает к озорству.

Ник всматривается в знакомые черты, и воспоминания тревожат память.

Южная Америка – их с отцом мечта, одна на двоих, мечта с рваного календаря в колхозном гараже, где они мальчишками пропадали, крутя гайки стареньких «Уралов», давно списанных и заброшенных.

Южная Америка и Колумбия… Сколько времени они с Саньком провели, слушая рассказы отца о чудесных землях его родины и приветливых людях. А потом мальчишки, сидя на чердаке сарая звездными ночами, планировали исколесить всю Южную Америку на мотоцикле подобно команданте Че Геваре! И вот – у одного из них, похоже, получилось… Нику любопытно.

– Ну, рассказывай! – просит он.

– Э-э-э, обо всем по порядку. Да пошли, сядем уже, – Санёк указывает рукой на столик у окна, где по окуркам в пепельнице и початой бутылке можно догадаться о времени, проведенном в ожидании встречи.

Занимая собой внушительное пространство, Ник усаживается на жалобно скрипящий под тяжестью тела стульчик, снимает перчатки, расстегивает косуху и кое-как протискивает ноги под тесным столиком. Санёк изучает большие кулаки с содранными костяшками, переводит взгляд на неоднократно перебитый нос собеседника, коренастую фигуру, обилие металла и кожи в облачении.

– «Он был байкером. Он был мужественен, свободен и длинноволос…», – с улыбкой цитирует Санёк и добавляет: – Здоровый вымахал, чертяка! Давай, что ль, выпьем за встречу? А то сидим, как сухие листья. Что пьешь?

Ник вспоминает про вчерашний коньяк, слегка морщится и закуривает.

– Водку.

Санёк зовет официантку. Ник смотрит через стекло на улицу. Там Бывалый сторожит его шлем. Поздний закат окрашивает хром мотоцикла бледным багрянцем. Вдоль улицы мигает, просыпается шеренга фонарей. В заведении уютно, тепло. Меж столиков разносят чешское пенное. Пахнет жареным мясом.

– Добрый вечер! Что кушать будете? – спрашивает молодая девушка с приятной улыбкой.

– Водку, – отвечает ей Санёк.

– Две, – поправляет Ник.

– Да, и закусить чего-либо принесите. В тему.

– Одну минуту! – и девушка растворяется в теплом полумраке пивного ресторана.

Санёк располагается напротив, аккуратно поправляет стрелки на брюках, машинальным движением проверяет, в порядке ли галстук.

– Не ожидал я, что ты вот так найдешься! – говорит он. – Я ведь работаю в Колумбии, в нашем посольстве… так вот. А тут недавно в базу данных заглянул. Там у нас накладка с прошлогодними отчетами вышла. Ну, неважно. И фамилия знакомая на глаза попалась. Открыл – и на тебе! Смотрю дальше, вроде ты. И год рождения совпадает. И на фото знакомые черты. Обрадовался несказанно! А потом, опа: дата прибытия стоит, а прибытия нет… почему? Не вылетел. Что такое – непонятно! Я думал встретить доброго друга… в общем, задался тогда целью связаться с тобой. Да только сейчас удобный случай сам выдался…

Санёк осекается и стихает. Вроде бы говорить что-то надо, а все не то. Оба вспоминают сейчас детство. У обоих перед глазами проносятся яркие моменты их пацанского счастья. Душа требует выплеснуть это наружу, все скопом, но что- то мешает. Наверное, годы.

Официантка очень кстати ставит перед ними две запотевшие бутылки водки, мясную нарезку, свежеиспеченный ржаной хлеб и разносолы на закуску. Санёк одобрительно потирает руки. Ник тянется за бутылкой, открывает и разливает содержимое по маленьким стопкам.

– Вот и свиделись! – выдыхает Санёк, занюхивая водку теплым хлебом.

Ник молча наливает по новой, изучая друга.

– Ах! Хорошо пошла! – замечает Санёк. – А я в Питере первый раз в жизни оказался. Из-за тебя, можно сказать. Я ведь после школы в Москву подался. К двоюродному дядьке. Тот через знакомых меня в институт пристроил, ну потом много всего случилось. А ты давно здесь обретаешься?

Ник утвердительно кивает. Они выпивают по второй и принимаются уплетать закуску. Санёк машет рукой в сторону окна.

– Красивый город! Холодный и грязный только. И серый. Солнца, солнышка, света и тепла нет! Это угнетает. Особенно нас, изнеженных завсегдатаев жарких южных стран, – смеется он. Санёк много говорит и смеется, сверкает легкомысленным летом далеких земель. На плечах его живет ветер дальних странствий, цветочный, пёстрый, благоухающий, задорный и красочный, похожий на танцы бразильских карнавалов.

Ник сидит и молчаливо слушает. Одни черные глаза горят огнем воспоминаний и еще бог знает, чего неуловимого. Только ветер его темен. Ветер Ника – ночной, резкий и холодный, беспощадный и острый, как лезвие клинка, угрюмый и голодный. Его нужно постоянно кормить.

– Ты чего? – спрашивает Санёк, заглатывая дольку лимона. Уж больно странно ему наблюдать, насколько изменился друг детства. Сразу не понять, что он там себе думает.

– Рад тебя видеть! – отвечает Ник.

– И я… рад! – смеется Санёк, хлопая Ника по плечу.

Санёк много ест и болтает без умолку. Радуется встрече. Ник иногда слабо улыбается. Он очень давно не был тем пацаном, но Саньку хотелось думать, что годы не преграда и можно по-прежнему быть тем беззаботным ребенком, коего в нем самом, видимо, осталось намного больше, чем в угрюмом байкере.

– Не забыл еще свой испанский? – усмехается Санёк.

Ник кивком головы дает понять, что не забыл.

– Как ты живешь, Ник? – прямо спрашивает Санёк. Открытый дружеский взгляд светится добродушием. Блики играют на ресницах, коротких и светлых.

– Как хочу, – просто отвечает Ник, – а ты?

– Да, как все: работа, жена, двое детей, ничего выдающегося,– улыбается Санёк. – А ты у нас знаменитость! Я тут слышал, ты отказался от боя и ушел с ринга… – неожиданно осведомляется он, стараясь смотреть мимо Ника в проем между рядами столиков.

Ник прекращает жевать. Взгляд утрачивает теплоту. Он утирает губы и угрюмо смотрит в окно на ночную улицу.

Санёк некоторое время наблюдает за ним, про себя отмечая спокойную уверенность и обстоятельность в характере Ника, а потом заговаривает снова. Голос звучит беззаботно, а глаза выдают настороженность.

– Совершенно случайно узнал, – он перекидывает ногу на ногу и сшибает ударом пальца невидимую пылинку с брюк, – мое московское начальство, оказывается, подобными вещами балуется. Я приехал, а здесь только разговоров, что о тебе и бразильском чемпионе Саморе. У нас в Колумбии мало-мальски понимающие люди знают, насколько важный человек стоит за Саморой. Ты, видать, и впрямь без шурупа в голове! – хихикает Санёк и быстро приговаривает: – Не обижайся! Я так.

Ник теряет интерес к разговору. От последних событий накатывает усталость. Где-то внутри шевелится и пропадает новая боль. Санёк выжидательно смотрит на друга детства.

– Просто я хотел сказать: круто вот так взять и запросто сорвать о-о-очень большой проект!

Ник молчит. Он умеет громко молчать. Санёк фальшиво смеется.