Вчера примерно на этом месте наблюдала она двоих стариков. Оба одеты в потертые драповые пальто. На обоих вязанные вручную потрепанные шерстяные шарфы и шапочки. Старушка дотолкала коляску со своим супругом, и они остановились неподалеку, рассматривая, как и она сегодня, мутное течение.

«Хорошие такие старички, – подумалось ей. – Вместе доживают век. Гуляют вон. Без умиления и не посмотришь».

Девушке нравилось наблюдать пожилые пары. Их единодушный консерватизм в одежде, морщинистые улыбки, одинаково посеребренные волосы, спокойные жесты, то, как они говорят и смотрят друг на друга. Столько лет вместе – это многое значит! Она подошла ближе.

– Поехали домой, старая кошелка! Доконать меня решила своими идиотскими прогулками? – брюзгливо заворчал дедок мечтательного вида.

– Ладно, возвращаемся. Только замолчи, не доставай хоть здесь! – произнесла милая старушка злым желчным голосом.

– Приступ начинается. Даже не знаю, от чего именно – от мерзкого климата или твоих идей. Или ты стараешься, чтоб я быстрей сдох?

– Как я тебя ненавижу! – отозвалась его супруга.

– Это пройдет. Мы же не бессмертные, – заметил старик и закашлялся.

Долго еще брюзжала старушка, роясь в сумочке, а ее старый муж размахивал баллончиком спазмолитика и безбожно матерился. Дальше они мелочно ругались, припоминая недостатки друг друга, вспоминали старые обиды.

Дисгармония в семейных отношениях – совершенно обычное дело. Варьируется лишь степень взаимного раздражения. Но девушке то откуда это знать? От подслушанного разговора взяла оторопь. Затем неожиданно разобрало на смех. Воскресли воспоминания о Байоне. Смех перерос в слезы. Она сникла, безвольно опускаясь на каменную набережную, прижалась лопатками к ограде и беззвучно зарыдала, закрыв лицо руками.

Мир без Таро слишком громаден и ошеломляюще пуст…

Пока она плакала, поток прохожих с холодным безразличием скользил мимо. Толпа враждебна личности. Личность растворяется в ней, перестает мыслить и действовать по-своему. Прекрасный случай заполнить готовой программой душевное одиночество, замаскировать, подменить жизнь на существование. Но девушка даже с уличной толпой слиться не в состоянии.

Вспоминая отступают. Она сама не замечает, как слезы текут по щекам. Сгорбившись у парапета, девушка закрывает лицо ладошками.

– Вам плохо? – какой-то прохожий в грязно-желтом плаще останавливается, чтобы взглянуть на нее из-под очков с толстыми линзами.

Девушка отнимает руки от заплаканного, перепачканного тушью лица. Капли дождя текут по щекам.

– Мне очень хорошо! – несколько с вызовом заявляет она, а взгляд изображает отчаяние.

– Вредно сидеть на земле. Холодно, – смущенно мямлит прохожий и спешит уйти.

Под налетевшими порывами ветра и дождем чуть отпускает. Постепенно она успокаивается. Престранная мысль заползает в голову в ответ на неожиданный и ясный вопрос: почему у нее все так мерзко складывается? Может статься, она неверно понимает действительность?

Везет же другим женщинам! Умудряются же они в молодом возрасте найти себе партнера по душе, выйти замуж, обзавестись потомством, домашней живностью, кругом общения и прочими атрибутами наполненной жизни. И отлаженная машина где быстрее, где медленнее едет по рельсам из года в год. Каким образом они это делают??? В ответ накатывает пустота, немая и тихая, как огромное лесное озеро.

Замкнутый круг. Вчера шел дождь. И позавчера. И неделю назад. Идет он и сегодня. Моросит противно и пакостно. Мелкий, колкий, холодный. Несколько чаек застывают на темном граните каменных изваяний. По реке плывут обрывки газет, окурки, пластик и яркие опавшие листья. Липы за спиной стоят облетевшие, редкие листочки могут удержаться под напором ледяных ветров. Дождь заметно усиливается. Пахнет мокрой листвой. Девушка любит увядание природы. Осень учит умирать красиво.

Одежда начинает промокать. Ноги давно промокли и подмерзают. Посиневшие губы и серый цвет лица придают ей нездоровый вид. Пора уходить, возвращаться под крышу одинокой бедной комнатенки в коммуналке. Девушка морщится, вспоминая тусклые стены, перепачканные несколькими слоями старой побелки. Они, эти стены, никогда никого не ждали, принимали и провожали временных постояльцев с одинаковым брезгливым безразличием спившейся престарелой проститутки.

Девушка сутулит плечи, окидывает взглядом ближайшие коробки домов, безлюдные тротуары и мокрую набережную реки. Город не видит ее, смотрит мимо. Она понимает его отрешенность, молчаливо и податливо подчиняясь.

У нас вошло в привычку ругать Москву и хвалить Питер. Наверное, в этом есть доля истины, раз так повелось. Питер умеет влюбить в себя и мстить с хладнокровностью столичного ловеласа, умеет давать атмосферу и взимает плату за расцветающие в ней иллюзии неопытных, умеет молчать, тем самым превращая жалобный шепот сердца в крик. Он умеет быть невероятно прекрасным в своей правоте.

Услышав мерный рокот мотоцикла на низких оборотах за спиной, девушка вздрагивает. Наверное, тот байкер, что швырял мусор в реку. Мотоцикл проезжает очень близко, даже слишком. С недавних пор она может отличить от других этот раскатистый утробный неповторимый звук. Он присущ только одной в мире марке – Harley Davidson. Запатентованный метод построения V-Twin-овского двигателя никто до сих пор не повторил.

Затылок холодеет, волна дрожи пробегает по телу. Рокот «Харлея» разрывает тонкую паутину блуждающих по кругу мыслей. Больно хлещет, освежив в памяти неизгладимые минувшие события бурного испанского лета, а затем безжалостно возвращает в российскую осень. Мотоцикл удаляется. Девушка дрожит, ежится и глотает слюну. Обернувшись, она уходит под арку, спотыкается на выщербленном асфальте. Дальше ей – пробуждающимися дворами и замусоренными переулками.

Во дворах прогреваются автомобили, чадя выхлопными трубами. За гаражами под самодельным навесом ворочаются бомжи. Впереди темнеет стиснутая слепыми стенами подворотня. Толпа неопрятного вида мужчин идет навстречу, по всему видно – узбеки-гастарбайтеры. Их краткая характеристика: скрытные, работящие, озабоченные. Их около десятка. Все впились в нее испытывающими взглядами. Руки в карманы, идут тяжелой поступью, перекрывая собой проход по всей ширине. Глухой стук ботинок посекундно наращивает напряжение.

Лицо девушки выражает неподвижную безучастность. Она продолжает движение. Мутное колебание во взглядах гастарбайтеров – и ее пропускают, обтекая резкими поворотами. Она проходит мимо узбеков тенью. Тень ни задеть, ни прикоснуться. Смешки и посвист несутся в спину. Девушка не боится узбеков, у ее страхов другие имена.

Прижиться в Питере не удается. Условности делового общения, общепринятые нормы, прописной порядок действий и прочие атрибуты организованного социума после глотка испанской свободы вытерпеть, конечно, можно, а смысл? Понимая всю ненужность затеи, спустя десять дней она бросает новую работу в крупной компании, ставит точку в карьере юриста, забивается в угол и не желает больше искать свое место среди людей.

Отсутствие нормального человеческого общения и резкий уход в себя сказываются деструктивно. Без конкретной цели бродит девушка по городу, убивая время день за днем, ночь за ночью. Спустя несколько месяцев пропасть отчаянья затягивается тонким слоем выстраданного. Она чаще балансирует на грани тоски и безразличия. Но призраки прошлого неуклонно поднимают головы, в немом укоре смотрят пустыми глазницами в сердце. За ними приходят совсем нехорошие мысли.

«Все всегда начинается с надежды, надежды на лучшее. Главное – не доживать до мига расплаты, до той капли горечи, которая всегда таится на дне», – думает девушка, зябко шевеля замерзшими пальцами в мокрых кожаных перчатках.

Мысль звучит подленько, малодушно. А если додумать дальше, то призывно. Она крепко задумывается и сильней дрожит от сырого холода улиц. Ноги окоченели совсем. Чтобы согреться, приходится прибавить шагу и бежать, без разбору сворачивая в стороны.