– Видный мужчина, – соглашается она, стараясь, чтобы сказанное было услышано. – Заметила, какая фигура?!

Первая мечтательно проводит перчаткой по волосам на виске, дальше по цветастому шарфику на шее – жест врожденного женского кокетства. Лицо загорается румянцем. На губах играет восхищенная улыбка.

– Таких в реслинге показывают, – нараспев произносит она. – Они там красуются крепкими мускулами и молотят друг друга. До чего привлека-а-а-тельные!

Ник краем уха засекает женский разговор. Реслинг… Разве ж там бьют? Просто постановочный бой с качками-актерами. Вот в «клетке» дела обстоят по-иному. Люди пробуют самих себя и жизнь на прочность. Впрочем, каждому свое.

– А ведь ты права, может, он – один из них? – улыбается прохожая. – А скорее всего, бандит какой-нибудь, – добавляет неожиданно.

– Слушай, давай подойдем и познакомимся! – предлагает другая, не слушая подругу. Вид взвинченный, в глазах – озорство. Она ждет ответа, осознавая обреченность затеи. Никогда-никогда не решится она подойти к подобному мужчине. Проклятое домашнее воспитание!

Подруга ехидно улыбается и тянет за рукав. Та упирается. Они стоят поодаль и толкают друг друга локтями.

– Не сходи с ума! – едко кривится женщина, силой увлекая за собой размечтавшуюся подругу. – Он на таких, как мы с тобой, не посмотрит. И потом, что ты ему скажешь? «Привет»? Может быть, «прокатите меня до первой подворотни, потому что дома у меня свекровь, дети и муж-неудачник»? Пошли уже!

– Дура! – обижается женщина, виновато моргая. Бросив на спутницу взгляд, полный немого укора, она прибавляет шагу, пряча лицо.

– Бежим! Наш троллейбус, – дергает ее за локоть подруга. Забыв про байкера, они бегут к остановке, перескакивая через лужи.

На востоке тонкая полоска неба очищается от туч. Встает солнце. Ник отвлекается от бессмысленного созерцания реки. Он переводит взгляд на небо и быстро отворачивается. Не желает видеть бледные проблески нарождающихся солнечных лучей, пусть и довольно редкие здесь в осенне-зимний период. Взгляд скользит мимо одинокой худой фигурки, стоящей у парапета. Рука машинально нащупывает в кармане скомканный листок с заключением врачей. Он поспешно швыряет бумагу в Неву.

Дождь меняет интенсивность, барабаня по мутной воде с удвоенной силой. Ник возвращается к мотоциклу и рывком надевает шлем. Бывалый дрожит переливами света на спицах. Он тонко ловит настроение, готов быстрей увезти Ника отсюда. Убирая подножку, Ник седлает не успевший остыть Harley. Оба понимают, что хотят домой.

Ночью Ник катал один. Несколько раз по полному баку, серая лента трассы то вперед, то в сторону, и огни большого города вдалеке. Ночью он брал от жизни главное. Еще остается привкус ветра на губах. Голод скорости ненадолго утолен.

Байкер матерится себе под нос, сбрасывая нервное напряжение, поворачивает ключ в замке зажигания, машинально топает ногой по мокрой мостовой. Один удар есть, значит второго не будет. Заводится и плавно выруливает из-под арки, быстро набирая обороты.

Его перспективы мрачны. Страха и сожаления нет. Досада. Да, именно досада от необходимости подчиниться обстоятельствам тяготит больше всего. Не умеет он подчиняться. Ник играет скулами. Опять вернулись, неуверенно застыли на месте мысли об отце и далекой стране. Желание исполнить давно задуманное неуклонно усиливается. Успеть бы! Время приобретает буквально материальный облик и наваливается со всей тяжестью.

Вместе с переключением передачи Ник переключается на преступно забытый ящик коньяка. Презентованный одним из ошалевших от счастья заказчиков, коньяк ждал его очень кстати. Необходимый вектор задан. Дальше пошло лавирование меж стоящими в пробках рядами машин.

* * *

Ночью заснуть не удается. Стоит тусклому рассвету залить окно, девушка вскакивает с постели, судорожно одевается и тихо уходит в город, стараясь не скрипеть рассохшимися половицами. Соседи по коммуналке спят. Спят даже те, кому вставать рано и ехать далеко. Она не знает их имен. Не имя определяет человека.

Питер предлагает полюбоваться им. Девушка старается не смотреть на величественную историческую архитектуру, современные облагороженные фасады, рекламные вывески и щиты, стильные витрины и многочисленные дорогие автомобили. Она проходит улицу и спешит затеряться во дворах. Провожая ночь, долго блукает по спящим задворкам. Нарочно выбирает неказистые виды – под внутреннее душевное состояние.

Подгнивают остатки жухлой листвы, сносимые сквозняками в кучки. Щели на домах, потрескавшихся от времени и дрянной погоды, извилисто убегают вверх. Неприметные стены узких темных переходов полосатятся следами стекающей дождевой воды. Жестяные склоны крыш сбрасывают крупные капли на подвальные козырьки. Голые ветви деревьев мокро топорщатся едва приметными почками. Мрачность, серость, сырость. Старый Питер – неисчерпаемая «кормушка» для поэтов, философов, любителей депрессивного настроения, психов и самоубийц.

Дух прошлого услужливо вторит разрухе в душе. Аналогичной особенностью обладают старые книги, дарящие щемяще-приятные ощущения от возможности наблюдения за судьбами людей. В книгах герои вынуждены по воле фантазии авторов нести бремя бродяжничества, беспризорности, бедности и беспросветного искания лучшей доли в классически-туманном Лондоне. В жизни каждый блуждает в своей ловушке из иллюзий и страхов. У нее иллюзий не осталось. Девушка облегченно вздыхает, почти довольна нарастающим оцепенением чувств.

Она одна в большом городе. Никому ничего не должна. Никого не ждет. Ни к чему не стремится. Ее одиночество разделяет лишь музыка. Но заряд батарейки в плеере исчерпан, любимая подборка рока умолкает. Вот теперь точно одна!

Почти совсем развиднелось. Спускается дождь. Она задирает голову. Мелкие капли вихрятся в воздушном потоке, летят в лицо. Она жмурится и вздыхает, становится легче. Девушка благодарна дождю. Вспоминаются прожитые годы. Не все, конечно, а самые знаковые и яркие. Отродясь не думала она оказаться в неуютном сыром мире, который выбрала сама в надежде подменить новыми заботами старую необходимость существовать дальше.

Меж тем город просыпается, с каждой минутой шума и движения больше. Прохожие заглядываются на печальное лицо с тонкими чертами и глазами, непривычно одухотворенными силой страдания. Девушка не видит никого, шагает вперед. Ей неважно, куда, лишь бы идти, двигаться. Троллейбусные провода тянутся вдоль и поперек улиц. Их сетка набрасывает силки на окружающее пространство. «Вот оно – твое место, – говорит сердце. – Довольствуйся».

Изменчивое небо отгорожено. Границы передвижений определены. Устав от долгого внутреннего монолога, она и сейчас старается пресечь поток осаждающих ее эмоций. Выходит к реке, прислоняется к чугунной ограде набережной и отчужденно смотрит на течение. Лицо стынет, нос краснеет. Спокойно. Холодно. По-зимнему тоскливо.

По другую сторону реки в ряд выстроились монументально-величественные памятники знаменитой питерской архитектуры. Новый день раскрашивает фасады благородной старины. Здания кажутся нереальными, напечатанными на качественном картоне конфетной коробки.

Подходит здоровенный байкер. Лица не видно. Профиль скрыт за длинными черными волосами. Он резко бросает что-то в реку, разворачивается и уходит. Байкеров в Питере много. Этот факт бередит незаживающую рану постоянным напоминанием. Девушка тяжело переводит дыхание, тоже хочет уйти, но остается на месте и вглядывается в течение.

Серая, мутноватая, отчужденная, бежит Нева к новым берегам, к широким горизонтам. А разве сейчас можно сказать, что впереди ждут ее прекрасные морские просторы? Вон она жалобно плещется внизу о гранитные стены, не в силах выбросить плавающий по поверхности мусор – след человеческой безответственности. Девушка дрожит и до крови кусает губы.

Переезд ничего не изменил. Она сдается, признает несостоятельность попыток справиться со своими проблемами, по-прежнему сожалеет об упущенных возможностях, ругает себя за трусость, упрекает в пагубной нерешительности. Единственное новое событие – она перестала себя жалеть. В ней почти ничего не осталось от жизнерадостной, чувственной, впечатлительной красавицы с обворожительной улыбкой и детской непосредственностью. Девушка осунулась, сильно похудела и замкнулась в себе.