Мальчик поднялся и вежливо протянул Гарри руку.

— Здравствуй, Гарри, — серьёзно произнёс он, когда младший робко пожал её. — Очень приятно познакомиться.

— Мне тоже, — промямлил Гарри, ощущая, как зарумянились его щёки. Он сел на стул напротив Перси. Новые люди всегда настораживали его, и он никогда раньше не бывал в такой большой компании, а здесь все ещё и разговаривали с ним. Ну, кроме Джинни, конечно, которая снова умолкла, как только его заметила. К счастью, большая тарелка с омлетом, беконом и сосисками и стакан тыквенного сока, поставленные перед ним миссис Уизли, избавили его от необходимости вести беседу с Перси.

Только Гарри начал расслабляться, слишком часто засовывая вилку с едой в рот для того, чтобы с ним пытались говорить, как вдруг случилось это. Сперва он почувствовал, как по телу разлилась тупая боль; его организм потихоньку начал неметь, словно его окунули в холодную воду. А после он ощутил самую острую, пронзительную боль за всю свою жизнь, и прямо перед его глазами предстала яркая, страшная картина.

Это был Сириус, и он прощался.

Гарри закричал.

***

Элеонора Брисби уставилась на дверь перед собой. Она, как и всегда в подобных случаях, нервно тёрла большой палец правой руки об указательный и кусала губу. Миссис Брисби была женщиной средних лет, некогда, прежде чем тяжёлая жизнь оставила неизгладимый отпечаток на её лице, весьма привлекательной. Она ещё немного потопталась на месте, потом сделала глубокий вдох и позвонила в дверь.

— Да? — донеслось ворчание из кабинета. Миссис Брисби на секунду заколебалась, но после открыла дверь и вошла внутрь.

— Мистер Скримджер, — начала она, глядя в пол. — Я… я только что навестила узника. И он в ужасном состоянии! — она подняла взгляд и остановилась, увидев в кабинете главы Аврората самого министра. — Ой. М-министр, — слегка заикаясь, произнесла миссис Брисби. — И вы здесь… Я не знала. Прошу прощения, что прервала вашу встречу, но… в общем, как я уже говорила, состояние узника не улучшается, — она взглянула на Скримджера и отчего-то вдруг стала увереннее, расправила плечи. — Я вам говорила, что он не готов к вашим допросам. И в этой камере он не сможет выздороветь. Там слишком холодно и сыро. Ему даже не дали тёплой одежды — мне пришлось просить охранников принести его мантию! — она упрямо, почти дерзко продолжила: — Как его лечащий колдомедик, я протестую против такого обращения! У него развились осложнения, конкретно — пневмония! Вы не можете дольше держать его здесь, его нужно поместить в Мунго.

— Ну, к вечеру это уже не будет иметь никакого значения, — поднял бровь Скримджер, отвечая взволнованной женщине. — Пневмония будет последней в списке его проблем. Может, она даже пойдёт ему во благо.

— Ч-что это значит? — спросила целительница с ещё более тревожным выражением на лице.

— Сегодня вечером его подвергнут Поцелую, — Скримджер опустил взгляд на пергамент. — По всей видимости, он сознался.

— Вы уверены, что он вообще понял, что именно подписал? — миссис Брисби расширила глаза. — Этот человек полумёртв!

— Судя по всему, он был достаточно живым, чтобы написать своё имя, — прозвучал холодный, властный голос позади неё, и она удивлённо обернулась. Взглянув в ледяные серые глаза обладателя голоса, она отшатнулась и нервно сглотнула. Ей явно стало очень неуютно под пристальным взором нового посетителя.

— О, Люциус! — поприветствовал того Фадж. — Вы уже слышали! Да, немногое проходит мимо вас.

— Вы правы, немногое, — улыбнулся министру Люциус Малфой, но взгляд его остался всё так же холоден. — Однако поздравляю вас, министр. Вы разрешили эту ситуацию со скоростью и осмотрительностью истинного лидера.

Явно забытая всеми женщина тихо фыркнула. Фадж демонстративно отмахнулся от комплимента, гордо выпятив грудь.

— Ну что вы, Люциус, вы мне льстите. Всё-таки это моя работа.

— И вы делаете её превосходно, — отметил Люциус. — Так значит, казнь произойдёт сегодня вечером? Если вы того пожелаете, я могу быть свидетелем.

Скримджер нахмурился, услышав слова блондина, но Фадж согласно кивнул.

— Отлично, отлично! Не уверен, что сам смогу поприсутствовать. Знаете, столько всего требует внимания министра… Если я не смогу, оставлю за себя Долорес. Скримджер, вы, естественно, в любом случае там будете, как глава Аврората, верно?

— Конечно. Я возьму с собой одного из своих подчинённых в качестве второго свидетеля, — кивнул Скримджер, по-прежнему хмурясь.

— Чудесно. Возможно, вы сможете привести ещё кого-нибудь из Визенгамота, Люциус? — спросил Фадж, повернувшись к Малфою.

— Я попрошу Яксли.

— Прекрасно. Не могли бы вы тогда доставить дементоров, Скримджер? Процедура будет назначена где-то на десять часов. Толп к тому времени уже не будет. Всё-таки дементоры — не самое приятное зрелище. Не следует пугать население.

Трое мужчин разошлись. Никто из них не обратил внимания на столбом застывшую в кабинете шокированную целительницу.

— Кажется, скоро вас избавят от своих обязанностей, милочка, — бросил на прощание Люциус Малфой, даже не глядя на неё лишний раз.

***

Ремус сидел за старым обшарпанным деревянным кухонным столом и нервно постукивал по нему пальцами. Стоявший перед ним чай давно остыл, но он не обращал на него внимания.

С тех пор, как он поговорил с Дамблдором после того, как оставил Гарри с Уизли, он не находил себе места. Заглушить беспокойство не удавалось. Пусть до полнолуния было ещё далеко, он чувствовал внутреннего волка, который словно пытался завладеть его разумом, занять собой его тело, вылезти из тени. В его голове носилось столько мыслей, что его мозг просто взрывался; сейчас он и без волка легко мог сойти с ума.

Хуже всего было то, что он не мог увидеть ни Гарри, ни Сириуса. Он искал их целую вечность, а теперь, когда он наконец их нашёл, они вновь были недосягаемы.

Самым понятным было его беспокойство о Гарри. Он всегда волновался за мальчика, хотя последние годы он старался реже об этом думать, не переживать так сильно. Когда он принял тот факт, что сами звёзды против того, чтобы он позаботился об отныне единственном члене своей стаи, он заглушил в себе это чувство. Он убедил себя, что ему хватало просто знать, где ребёнок, знать, что о нём заботятся. Больше он ничего не мог сделать. Конечно, теперь, когда он знал, что заботились о нём лишь на бумажке, он сожалел, что тогда, давным-давно, не поступил, как типичный Сириус. И вот он вновь встретил Гарри, ощутил, как возрастает доверие мальчика к нему, и их связь, которую он всегда чувствовал, только усилилась. Гарри был его стаей. И Лунатик страстно желал защитить своего детёныша.

Такие мысли всегда смущали Ремуса. Он ненавидел всё, что напоминало ему о волке. Ему и так было нелегко раз в месяц превращаться в дикого зверя; он не хотел иметь с ним больше ничего общего. Ремус безрадостно хохотнул, вспомнив реакцию Сириуса на те редкие случаи, когда он озвучивал такие свои чувства. Сириус никогда не понимал, почему он так яростно отделял себя от волка. Для Ремуса он был дьявольским созданием, живущим в его теле; для Сириуса — маленькой проказливой частью Ремуса. Он часто подозревал, что Сириусу волк даже нравился. Очень похоже на Сириуса — думать о свирепом чудище как о невоспитанном питомце. Это выглядело даже мило — примерно как попытки Хагрида вырастить дракона на грядках с тыквами, но Ремуса это в основном пугало, потому что это вело к идиотским, опасным, почти смертельным розыгрышам — таким, как «послать Снейпа в Визжащую хижину в полнолуние».

Глупый, беспечный Сириус. Да, думая о нём, он испытывал ещё большую тревогу. Он был очень рад, что министр, похоже, начинал рассматривать идею с судом всерьёз, он знал, что в министерстве работало много компетентных целителей, и всё равно чувствовал себя ужасно беспомощным посреди этого беспорядка. Сириус смог прорваться через линию ненависти и веры в предательство друга, которой Ремус оградил себя от правды. Он просто не мог продолжать цепляться за образ Сириуса-убийцы после всего, что тот сделал во время их последней встречи. Но Ремус знал, что для Министерства его слова и кната не стоят. Возможно, даже слова Дамблдора не имели значения. Нужны были доказательства, и для этого они должны были поговорить с Сириусом, он должен был его увидеть, посмотреть ему в глаза и… вернуть его. Он остро нуждался в лучшем друге, которого считал утраченным.