Топот стал ещё громче. Дверь распахнулась. За ней стояла низкая полная женщина с растрёпанными огненно-рыжими волосами и покрасневшим лицом. Гарри предположил, что это она всего пару секунд назад на кого-то орала, сделал шаг назад и спрятался за Ремуса.

Как только женщина взглянула на гостей, её выражение лица сразу растеряло всю свою ярость и потеплело. Она остановила свой взгляд на Гарри и приветливо улыбнулась.

— Ты, должно быть, Гарри. Я очень рада, что ты к нам пришёл, — сказала она и одарила той же тёплой улыбкой Ремуса. — Пожалуйста, проходите, мистер Люпин. Гарри, дорогуша, проходи! Я уже поставила горячий шоколад… — женщина провела их внутрь, и Гарри оставалось только проследовать за Ремусом.

Его сердце быстро-быстро колотилось. Осмотрев дом снаружи, он решил, что эти люди, должно быть, совсем непохожи на Дурслей, но теперь он не был в этом уверен. Женщина казалась жутко разозлённой. Он снова ужасно захотел к Сириусу. Сириус никогда не орал. Только один раз, и он тогда извинился. В уголках глаз Гарри выступили слёзы, и он мысленно приказал себе прекратить вести себя как плакса. Теперь он должен был быть храбрым. Сириусу наверняка было куда хуже. И если крёстный был способен с этим справиться, то Гарри уж и подавно мог.

Он робко осмотрел комнату, куда их провели. Это оказалась кухня. В огромном камине плясали весёлые языки пламени; их тусклый свет придавал комнате уюта. В центре комнаты стоял большой деревянный стол с кучей разных стульев, а все полки в шкафчиках вокруг были заняты различными кастрюльками, банками, коробочками и горшками со странными растениями. Всё на этой кухне гласило, что в доме живут волшебники. Тарелки, мывшие сами себя в раковине. Фотографии на стенах и вырезки из газет на, вероятно, магическом аналоге холодильника, изображения на которых двигались. В их доме тоже были волшебные штуки, но здесь их было так много, что Гарри слегка побаивался этого места. Он чувствовал себя не в своей тарелке. Хотя, наверное, этого следовало ожидать. Эти люди были чужими, у них было ещё меньше причин хорошо относиться к нему, чем у Дурслей, которые хотя бы были его родственниками. А в доме номер 4 на Тисовой улице он точно не был желанным, он это хорошо усвоил. Он нужен был только Сириусу.

Но миссис Уизли всё же казалась приятным человеком. Это подтвердилось, когда она протянула Гарри чашку горячего шоколада. Он сделал пробный глоток и признал, что напиток оказался очень вкусным — при этой мысли где-то внутри кольнуло чувство вины перед Сириусом. Миссис Уизли часто ему улыбалась, продолжая говорить с Ремусом, и Гарри, не привыкший к такому вниманию, краснел и утыкался взглядом в кружку, но продолжал слушать беседу.

— Не волнуйтесь, мистер Люпин. Мы хорошо позаботимся о Гарри. Я уверена, что ему здесь понравится, — она одарила Гарри ослепительной улыбкой и добавила, понизив голос: — В окружении семьи и других детей он наверняка сможет оправиться после всех невзгод. Бедный малыш… — а затем немного громче: — Ещё горячего шоколада, дорогуша?

Гарри посмотрел на Ремуса, чьё лицо, как ни странно, выражало неловкость. Однако, поймав его взгляд, мужчина ободряюще кивнул.

— Да, пожалуйста, — прошептал Гарри. Миссис Уизли вновь ярко улыбнулась ему.

— Какой ты вежливый мальчик, Гарри! Хорошо бы мои дети взяли с тебя пример. Буду надеяться, что они так и сделают… — заметив его неуверенность, она покачала головой и протянула руку, чтобы погладить его по спине. — Ну, не волнуйся. Они все очень хотят с тобой познакомиться, я уверена, что вы пола… — она умолкла и замерла на месте, когда Гарри вздрогнул и отшатнулся.

Зелёные глаза-блюдца встретились с грустными глазами женщины.

— Извините, — промямлил он. — Простите…

— Ну что ты, не волнуйся, милый! Конечно, тебе нужно сначала к нам привыкнуть. Но здесь тебе нечего бояться, Гарри, я обещаю, всё будет хорошо. И этот ужасный человек больше никогда тебя не тронет.

Ремус прочистил горло. На его лице застыло выражение неловкости.

***

Солнце медленно подползало к горизонту. Ремус устало тащился по извилистой тропке от Хогсмида до Хогвартского замка. Снег был утоптан, но после недавней бури пробираться сквозь сугробы было по-прежнему трудно. Но прогулка по старой, такой знакомой дороге вызывала приятную ностальгию. Он глядел на школьный двор и огромное замёрзшее озеро, а впереди маячил сам замок. Он видел обширный лес и склоны, по которым они бродили давным-давно — до того, как война расколола их дружбу. Они были так молоды, так беспечны, даже он сам, пребывающий в вечной борьбе с ликантропией. Здесь Сириус был свободен от своей семейки. А потом на их головы обрушилась невообразимая трагедия, принеся с собой тоску и одиночество.

Но теперь Ремус нашёл ниточку надежды. Может быть, теперь его одиночество наконец закончилось. Может быть, он ещё не всё потерял. Он собирался бороться за свой мизерный шанс. Не потому мизерный, что он до сих пор сомневался в невиновности лучшего друга. Он больше не мог сомневаться. В ту ночь в доме Альфарда Блэка он видел старого друга, не убийцу, и теперь в его сердце поселились боль и страх — страх потерять его снова, вина за то, что он сам к этому привёл, что недостаточно доверял ему тогда, семь лет назад.

Почему он так легко поверил в вину Сириуса? Неужели у него был повод сомневаться в его верности? Он вспомнил то происшествие в Визжащей хижине и вздрогнул. Это был всего лишь один случай, и он знал, как Сириус потом раскаивался. Он целый месяц рассказывал ему о своих сожалениях, молил его о прощении — никогда до этого Ремус не видел умоляющего Сириуса. Но тот так никогда и не рассказал ему, почему. Они просто решили, что темперамент Сириуса взял верх над ним. В конце концов, милосердный по природе своей Ремус его простил. Больше они об этом не вспоминали. Но теперь, оглядываясь назад, Ремус понимал, что упустил что-то важное. Что никогда даже не пытался взглянуть поглубже. Сириусу вечно было на всё плевать. И ничто-то не могло его, неуязвимого, задеть. Но теперь Ремус знал, что глубоко внутри он скрывал ужасные, противные секреты, но никогда не подпускал к ним своих близких. Он всегда пытался казаться неотразимым. И однажды это причинило Ремусу жуткую боль. Тогда он посчитал, что Сириус никогда его не поймёт. Не поймёт, как унизительно бывает узнать, что твою самую тёмную тайну выставили на всеобщее обозрение. Как страшно бывает осознавать, что ты потерял контроль над собой, что ты совершенно беспомощен. Потому что, как он считал, его друг этого не знал. Он жестоко ошибался… Но поступок Сириуса, непростительный поступок, нельзя было этим оправдать. Нельзя… Ремус замер на месте. Возможно, он так никогда и не простил Сириусу его предательство. Тогда, когда он рассказал Снейпу его секрет, Ремус едва не стал убийцей. Стоя под пасмурным зимним небом, глядя на место, где один из его самых страшных кошмаров чуть не стал явью, Ремус думал, не это ли было причиной его недоверия другу. Размышлял, что именно он так и не смог простить. То, что его чуть не сделали убийцей, или сам факт того, что самый близкий ему по духу человек предал его доверие.

С этими мыслями он и подошёл к кабинету Дамблдора. По всей видимости, у него появился ещё один вопрос к Сириусу. Этот разговор обещал быть долгим, и Ремусу оставалось только надеяться, что Сириус вскоре оправится и сможет честно ему ответить. Он постучал в массивные деревянные двери.

— Пожалуйста, войдите, Ремус, — послышался голос из кабинета.

Ремус зашёл внутрь. Он знал Дамблдора слишком долго, чтобы удивляться его шестому чувству или тому факту, что его уже ждали. Он уже привык. Правда, иногда Ремусу казалось, что директор делает такие вещи специально, пусть тот ничем себя и не выдавал. Он покачал головой. На лице его расцвела и тут же, когда он взглянул в усталые глаза директора, исчезла слабая улыбка.

— Что случилось, Альбус? — обеспокоенность спросил он. — С Сириусом всё в порядке? Что с ним сделали? Вы поговорили с министром?