Бобров улыбнулся и монету отдал. И уже совсем собрался было уходить, но мальчишка сказал ему в спину:

— Чужеземец, ты недослушал, — и когда Бобров заинтересованно повернулся, выпалил: — Ее продадут завтра. Эконом отведет ее на рабский рынок с утра. А вот про цену я ничего не скажу — не знаю, — и посмотрел исподлобья.

Бобров не стал ничего говорить, он достал из мешочка тетрадрахму и вручил обалдевшему пацану. Потом резко отвернулся и заторопился домой.

У лавки стояли всего два каких-то мужика с накинутыми на плечи гиматиями и спорили с Никитосом, стоящим за прилавком, на чистом греческом, поэтому Бобров ничего не понял и, постаравшись сделаться незаметнее, постучал в дверь. Искар открыл сразу же и Бобров проскользнул мимо него, спросив только:

— Серегос дома?

— Дома! — крикнул ему уже вслед привратник.

Однако, в спальне Сереги не оказалось. Бобров сплюнул в досаде и пошел в лавку. Серега оказался там, он как раз ревизовал товары на складе позади полок, за которыми Никитос отбивал атаки покупателей.

— Серега, — прошипел Бобров и, когда тот поднял голову, сказал. — Выйдем, дело есть.

Серега прервал свое интересное занятие, вытер руки о хитон и пошел за Бобровым в спальню. По дороге им попалась Дригиса, и Серега не преминул шлепнуть ее по попке. Девчонка зашипела как змея подколодная и Серега, смеясь, впереди Боброва забежал в андрон, куда Дригиса входить постеснялась. Бобров повернулся к девчонке и посоветовал:

— Аты его веником.

Войдя следом за Серегой, Бобров сходу огорошил его вопросом:

— Мне завтра с утра нужно примерно шестьсот драхм.

— Ну ты, шеф, даешь, — поразился Серега. — А меньшая сумма тебя не устроит?

— Может и устроит, — не стал отрицать Бобров. — Только я не знаю пока.

— Ага. А ну-ка колись, давай, шеф, что ты там задумал?

Бобров не стал жеманиться.

— Рабыню надо выкупить. А цену я не знаю.

Надо отдать должное Сереге, он не стал злорадствовать, злопыхать и всячески измываться, а сходу подошел к проблеме по-деловому. Он для начала воздел взгляд к потолку.

— Блин, потолок еще надо настелить. В общем я сейчас пойду, прикину, что у нас в кассе и оповещу. Аты пока сиди здесь и переживай.

Вопреки просьбе, Бобров сидеть не стал. Он мерил шагами невеликий андрон сначала по диагонали, потом по периметру, сам себе удивляясь. Никогда еще, наверно со времен его скоропалительной женитьбы, Бобров не испытывал столь сложного чувства к лицу противоположного пола. Ведь, ежели судить беспристрастно, то она обычная девчонка каких много во всех временах, взять вон ту же Дригису, которая в Боброве никаких чувств не возбуждает, симпатична. Сложно все. Бобров вздохнул, прерывая размышления, потому что в дверь вошел Серега.

— В общем так, шеф. Ревизия кассы дала на сегодня семь тысяч девятьсот двадцать драхм. Никитос там еще торгует, но сотню точно не наторгует.

Бобров оживился.

— Ты смотри, еще не все потеряно. А что у нас с товаром? Получение ведь только послезавтра.

— Ну что с товаром. Могу сказать, что сахара осталась всего половина…

— Что, — перебил его Бобров, — от пятидесяти килограмм? Неужели дешево продаем?

— Шеф, сто драхм килограмм, — начал, было, Серега.

— Да знаю я, — отмахнулся Бобров. — Что еще?

— Дорогая ткань почти вся, ножей пять штук, пряностей примерно две трети, половина зеркалец… Шеф, бумагу начали брать и удивляются при этом, мол, где такой папирус растет. Остальное все тоже есть. Да, свечи пошли, в общем, я даже не знаю пока какие приоритеты назначить. Все берут. Из фаворитов пока только сахар.

— Это значит, что получается. Нам надо на закупку масла пятьдесят драхм и все. А нам, получается, отвалят товара на несколько тысяч. Но не говорить же об этом Никитосу. В общем, я в раздумье.

— Шеф, чего тут раздумывать. Берем семь тысяч девятьсот двадцать и тупо делим на два. Законная наценка в сто процентов, тут комар носа не подточит и у Никитоса никаких подозрений не вызовет. А вот если ты скажешь, что меняешь полтинник на несколько тысяч — точно вызовет. Идем дальше. Четыре тысячи делим на пять. Получается восемьсот драхм. Ты же Никитосу двадцать процентов обещал?

— Нуда, — подтвердил Бобров.

— Ну вот, — обрадовался Серега. — И отдадим ему восемьсот. Да он нам сандалии целовать будет. И вся семья его. Тем более, что мы и дом содержим. И рабов, — тут Серега прервался, и глаза его замаслились, а Бобров не рискнул лезть с обычными нравоучениями.

— Так вот, о чем это я? Ага, отдадим, значит, восемьсот и у нас остается целы семь тысяч сто двадцать, из которых, если вычесть ваши пятьдесят «масляных», останется семь тысяч семьдесят. Продолжать дальше или ты уже усек.

Бобров, слушая Серегины рассуждения, уже давно пришел к выводу, что он располагает вполне приличной суммой на завтра. Действительно, не будут же строптивую рабыню с явными следами побоев, а Бобров не сомневался, что девчонка строптива, продавать за тысячу драхм. А коль так, то и дальнейшие планы остаются в силе.

Бобров сразу повеселел и сказал Сереге:

— Да все я усек. Так ты пойдешь со мной утром?

— Обижаешь начальник, — сказал Серега. — Куда ж я денусь. Кстати, а не отужинать ли нам по этому поводу?

— А давай, — не стал противиться Бобров.

Вечером же, сразу после плотного ужина, выпроводив женщин, которые, по общему мнению, и здесь Бобров, Серега и Никитос были солидарны, ничего не смыслили в финансах, Бобров приступил к справедливому дележу. На стол была вывалена груда серебряных монет.

Бобров поморщился и заявил, что всегда был против того, чтобы менять товары на вес металла. А на удивленный вопрос Никитоса, мол, а на что же их менять, только махнул рукой.

— Номинал он имел в виду, — пояснил Серега, но распространяться не стал, чем вверг Никитоса в еще большее недоумение.

Которое, однако, быстро прошло, когда Серега, согласно раскладу, обсужденному с Бобровым, придвинул ему груду монет. Бедный грек, еще несколько дней назад практически нищий как церковная мышь, а теперь имеющий во владении, пусть и номинальном, приличный дом и вдобавок большую кучу серебра, просто онемел.

— Ну что, доволен? — спросил Серега, аккуратно сгребая остальные деньги в специальный ящик.

Никитос истово закивал, не в силах вымолвить слова.

— Это еще чего, — сказал Серега многообещающе, закрывая крышку. — Завтра после обеда пойдем с тобой к одному человеку договариваться насчет виллы. На том самом мысу, что я тебе показывал. Помнишь? Ты же у нас гражданин Херсонеса, не так ли? Так что готовься, будешь еще и владельцем виллы. Номинальным конечно, но, представь, как изменится твой статус.

На бедного Никитоса невозможно было смотреть. Он едва держался на стуле и был бледен, как хитон.

— Ладно, иди, — милостиво разрешил Серега. — Порадуй жену и дочек. Деньги не рекомендую все светить. Заначку оставь.

Никитос, прижимая к груди мешок с деньгами, попятился к дверям, как будто был на приеме у царя персидского. Бобров все это время сидел молча. Потом сказал устало:

— Ну и цирк ты здесь устроил.

Серега ухмыльнулся.

— А правда, здорово получилось. Теперь Никитос и его семейство наши преданные сторонники.

— За такие деньги любой твоим сторонником станет.

— Что поделать, — деланно вздохнул Серега. — Идеи-то подходящей у нас нет. Вот и приходится за деньги.

— Идеи нет, — словно бы про себя сказал Бобров.

… Утром Бобров проснулся чуть свет. Окно их спальни выходило на запад и только слегка посерело, но каким-то шестым чувством Бобров знал, что на востоке уже занимается заря. Серега спал со вкусом, съехав с высокого изголовья местного ложа так, что ноги свисали. Но ему это было до светильника. Бобров даже позавидовал, потому что сам так не мог. На цыпочках, чтобы, не дай Бог, кого разбудить, он прокрался к местному «санузлу» и, когда оттуда выходил, столкнулся с зевающей Зиаис, которая ему удивилась, но поклонилась и вопросов задавать не стала.