– Нет, я сейчас курить пойду, потом.

Днем у Анны работа случалась редко, поэтому она всячески убивала время. Зато вечером, когда торговые подтянутся в офис с заявками, она сначала не будет ничего успевать, потом начнет громыхать штампом по счетам-фактурам, носиться с ними по офису, периодически озвучивая все эти действия отборным матом, и кофе уже не попьет.

– Анька, бросай. Хочешь испытывать привязанность – заведи собаку.

– Я не смогу ее курить.

Она никогда не советовала бросить курить людям, к которым была равнодушна, а Еременко, хоть и напоминала махровую ПТУшницу, пошутить умела к месту.

К кофе девушка пристрастилась в офисе. Даже стала его покупать. Отвратительный растворимый кофе. Ну а сахар для чего? Не только гадкое вино можно сделать удобоваримым с помощью сахара. В растворимый кофе – сахар, в магазинные пельмени – кетчуп с майонезом, дырявые колготки – в красивые туфли, и хочется жить, даже на зарплату.

Ей всё время не хватало денег. Половина зарплаты уходила на съемную квартиру, а остальное тратилось так быстро и бездумно, что нельзя было сказать наверняка, осталась ли в кармане мелочь на проезд. Между ней и деньгами была неодолимая пропасть. Это случилось еще в детстве: когда живешь в постоянном дефиците – привыкаешь настолько, что другого образа жизни уже и представить нельзя. Она свыклась с тем, что очень редко получала желаемое и перестала верить, что бывает легко и просто так. Разумеется, основная причина всех бед, по словам матери, это отец-алкоголик, от которого она ушла, когда дочери было шесть. Еще мать говорила, что выбрала не ту специальность, после техникума вынуждена была бросить институт, что их небольшой городишко – это бесперспективная дыра, где невозможно найти ни достойную партию, ни приличную работу.

О любви и самореализации ей никто никогда не рассказывал. Из чего не по летам сообразительный ребенок сделал вполне логичные выводы: нельзя рано выходить замуж и рожать, необходимо выбрать «ту» специальность, непременно получить высшее образование и, во что бы то ни стало, убраться из бесперспективной дыры. Иными словами, «хочу» и «надо» навсегда стали для нее взаимоисключающими.

Не стремясь вникать ни в один предмет глубже школьной программы, она окончила ее блестяще. Матери этого было вполне достаточно, чтобы не думать о развитии других её талантов. Вряд ли корочки об окончании художественной или музыкальной школы помогут отпрыску преуспеть в жизни…

Самому отпрыску это было только на руку: с одной стороны – матушка-лень, с другой, чтобы чувствовать себя ребенком из бедной неполной семьи – хватало и одной школы.

Кроме матери любить ей было некого. Эгоистический страх остаться совсем одной раздувал детский страх за жизнь матери до размеров фобии. А та, в свою очередь, не считала нужным складывать свою молодую и очень привлекательную голову на алтарь материнства.

Несбывшиеся любовные надежды и отчаянное желание матери-одиночки устроить личную жизнь в маленьком провинциальном городишке периодически брали верх над родительским тактом. Это был тяжелый удар по неокрепшей, но уже изрядно потрепанной, психике ребенка. И не то, чтобы она не могла этого понять. Ей тоже хотелось иметь семью, пусть даже с чужим и уже «бывшим в употреблении» папой. Однако же страшное, душераздирающее сомнение поселилось в маленькой душе. А что, если мать её не любит? Может быть, мама вообще не хотела рожать, а она, как на грех, оказалась еще и отцовской копией. Или еще хуже: мать ненавидит ее за то, что жизнь, полная надежд и амбиций молодой красавицы, рухнула и разбилась вдребезги об пол родильной палаты в день её рождения …

Хотя всё было неплохо, когда они жили только вдвоем. Но если у старшей появлялась личная жизнь – у младшей развивался невроз.

Уже к 20-ти годам ярчайший букет комплексов владел её натурой безгранично и всецело. Романтичность и изящество, не растраченные этой натурой, камуфлировали этот багаж под темперамент, а притягательность и гибкий ум, в сочетании с уже приличным житейским опытом, научили её тонко манипулировать чувствами тех, кто попадался в ее паутину соблазнения: телом ли, умом ли…

Но коварство было присуще вовсе не ей. Бессмысленно судить марионетку за её действия, и она была не больше в ответе за свои. Девушка страдала ничуть ни меньше тех, кому причиняла боль, страшно мучаясь угрызениями совести от осознания беспомощности в попытках защититься от болезненной реальности, единственным способом, которому ее обучила жизнь.

Она утешала себя тем, что нет ничего плохого в том, чтобы ждать принца, который одарит всем, чего она была лишена, и полюбит за родителей, которые не смогли… А достойна ли она этого? Она очень надеялась, что достойна, иначе жизнь потеряла бы всякий смысл…

«Мама потрогает лоб, вскипятит на плите молоко. Где эта девочка, после которой мне будет легко-о-о…? – Задавался риторическим вопросом лидер группы «Конец фильма», Евгений Феклистов. Он слышал эту песню давным-давно и помнил только припев. А теперь открыл ее по-новому:

«…Дед Мороз умер, я знал разных женщин, бывал не трёзв. Где эта девочка, где, ведь иначе вся жизнь не всерьез. Где моя девочка, где моя ясная. Белая девочка с длинной и острой косой…». И он проникновенно, с чувством и удовольствием, которое можно испытать только от песни со смыслом на родном языке, неожиданно для себя подхватил: «У меня же-о-о-лтые глаза…».

Сашка, привычный к подобным неожиданностям, только сдержанно улыбнулся. Настолько сдержанно, насколько ему подсказывали чувство такта и статус подчиненного. Хотя «хозяин» частенько вел себя так, что другой, на Сашкином месте, мог бы соблазниться фамильярностью, но только не Саня. За это его и ценили. А еще за сообразительность, преданность и неболтливость.

Официально Сашка числился в его фирме юристом – таков был уговор. Фактически же он был и водителем, и помощником, и, пожалуй, единственным абсолютно надежным человеком из его близкого окружения. А еще Саша никогда не пытался его с кем-нибудь знакомить. Александр Стрельников на самом деле был гораздо амбициознее должности водителя или помощника и намного сообразительнее своих сокурсников по юридическому факультету. Когда те только начинали задумываться о практике, по протекции или без оной, Саня уже работал на него. Причем, юридическая сторона дел фирмы волновала парня далеко не в первую очередь. Саня отчаянно пытался раскрыть секрет успеха своего молодого босса и сплагиатить его. Не обошлось и без романтики невероятных и очень полезных знакомств, халявных ужинов в дорогих ресторанах, початых бутылок французского коньяка и отличного скотча, которые ему перепадали с барского плеча. И возможности подплывать к институту на одной из двух роскошных иномарок почти каждый день.

– Я в администрации пробуду не больше часа, ты пока забери документы от нотариуса. Очередь не жди, заглянешь, спросишь Юлию Сергеевну. Эдакая фрекен Бок с клоунскими губами. Скажешь, что от Дульщикова, за документами.

– Дульщиков? Это который с Гольдбергом тогда был, судья? – Саня старательно запоминал имена, фамилии и должности.

– Ну ты даешь, Джордано Бруно! – Он дружественно похлопал Саню по плечу.

Не разобравшись в мыслях с Джордано Бруно и судьей Дульщиковым, парень ляпнул:

– А что, Джордано Бруно имел отношение к суду?

– Непосредственное, – Он понял, что Сашка знал Джордано Бруно, только как продвинутого звездочета, – самое прямое отношение к суду. Инквизиционному. Самому гуманному суду в мире! – Ему сразу стало стыдно за неудачную попытку самоутвердиться, и Он ретировался:

– Шучу, сам недавно узнал, что Бруно, оказывается, был еще и известным мнемотехником, а я всегда завидовал людям с отменной памятью. Вот как у тебя.

Но Саня тоже был не промах:

– Да Бог с Вами, – парень опять перешел на «Вы», хоть они и были вдвоем, – я все фамилии записываю. У меня в ежедневнике уже все популярные буквы кончились – приходится вклеивать. А перед сном я их все прочитываю и повторяю. Вчера на букве «К» остановился. Этому приему «мнемотехники» меня научила Снежана, одногруппница. Ей так фамилии преподавателей легче запоминать. Мужского пола. Вот уже до третьего курса дотянула. А мы все над ней угораем: твоего, Снежка, третьего с половиной размера хватило ровно на три с половиной курса, а дальше, как говорится, либо больше – либо слово юриспруденция научись выговаривать.