Петр Михайлович негромко разговаривал с Пашкой и, казалось, не замечал Соколова. За весь вечер Петр Михайлович вообще больше не обращался к старому товарищу. И Соколову стало не по себе.

Прошло несколько дней, Луговой все время думал об огромных и непонятных ему блоках, тех самых блоках, что без конца поступают в цех из других корпусов. Пашка как-то высказал предположение: «Это, по-моему, генераторы. А при них вроде приемники, но совсем новые, я таких не встречал». В другой раз Пашка дополнил: «Аппаратура, наверное, предназначена для подводных лодок». Но это были только предположения.

Соколов не вмешивался в разговоры Лугового с Пашкой. Правда, молчал Соколов не потому, что не хотел помочь своим товарищам разобраться в производстве. Производство было загадкой и для него. В то же время он полагал, что в тех условиях, в которых находится он сам и сотни таких же рабочих, излишнее любопытство может привести к неприятности.

Между тем Луговой все еще терялся в догадках, он думал… думал и все никак не мог ответить на вопрос: «Что же это за блоки? Для чего они предназначены?»

Однажды мастер послал Петра Михайловича отнести слесарный инструмент в другой конец цеха. Луговому впервые пришлось проходить мимо конвейера, на котором беспрерывным потоком двигалась аппаратура, приборы, Петр Михайлович шагнул ближе к широкой ленте. Но тут же раздался громкий окрик.

— Куда лезешь! — охранник погрозил автоматом.

— Мастер приказал… — подбирая немецкие слова, Луговой стал объяснять, что выполняет поручение. Спокойно выслушав, охранник сильно ударил его кулаком. Стиснув зубы, Петр Михайлович отошел в сторону. Инструмент он понес другой дорогой.

После случая у конвейера Петр Михайлович понял, как трудно ему одному разобраться в этой загадке. А товарищи? Нет, вряд ли смогут они помочь ему узнать секрет производства. Ведь они в недалеком прошлом гражданские люди. Но что же тогда делать?..

Как-то вечером, незадолго перед сном, к Луговому подошел Аркадий Родионович Органов. С тех пор, как произошло первое знакомство его с Луговым в Каунасе, Аркадий Родионович почувствовал расположение к этому высокому широкоплечему человеку. Правда, они не успели еще познакомиться настолько, чтобы вполне доверять друг другу, однако между ними установились хорошие отношения.

Аркадий Родионович последнее время находился в таком нервном состоянии, когда становится уже невмоготу держать про себя даже самые заветные думы. И вот после некоторых колебаний, подойдя к Луговому, он спросил:

— Вы знаете, на каком заводе мы работаем?

— Догадываюсь, — насторожился Луговой.

— М-да. Догадываетесь… Ну и что?

Петр Михайлович подался вперед, этот пожилой и порою слишком неосторожный в действиях человек заговорил сейчас как раз о том, над чем так долго ломал он голову в последнее время.

— Не знаю, — откровенно признался Луговой.

Аркадий Родионович дотронулся до бородки, рука у него чуть заметно дрожала.

— Мы должны заявить протест!

Луговой в недоумении посмотрел на товарища.

— Протест?

— Да, да, коллективный протест! — торопливо подтвердил Органов.

— Но против чего?

— Немцы нарушают международную конвенции об использовании пленных на работах в промышленности. Они заставили нас работать на военном заводе, — все больше волнуясь, продолжал Органов, — работать против своей Родины! Вы понимаете, это абсолютно недопустимо.

— Аркадий Родионович, а ведь им до сих пор удается скрыть от нас, что выпускает завод, — напомнил Луговой. — Как видите, все гораздо сложнее, чем кажется.

— Позвольте, чего же тут неясного? Завод выпускает радиолокационные станции. Нам надо заявить категорически…

— Категорически… — Луговой задумался: «Так вот оказывается в чем дело, радиолокационные станции!»

— А вы не ошиблись? — переспросил Луговой.

— Я… ошибся?! — Органов рассердился, — здесь уж позвольте мне положиться на свои знания. В таких вещах я не могу ошибаться.

Петр Михайлович очень внимательно, словно видел человека впервые, посмотрел на Аркадия Родионовича. «А ведь я мало его знал!» — с сожалением подумал Луговой. Правда, из разговоров с Органовым Луговой помнил, что Аркадий Родионович из Москвы, что он — ученый, кажется, даже — профессор, но в какой области науки Аркадий Родионович работал, Луговой не имел представления. И только сейчас Луговой понял, с каким специалистом свела его судьба.

Вместе с тем Петр Михайлович видел и другое — Органов встал на неверный путь. В порыве благородного возмущения он не учел главного — нацизм не считается с международными соглашениями, он втаптывает в грязь всякое понятие о человеческом праве.

— Значит, протест? — повторил свой вопрос Луговой.

— В самой решительной форме!

— А вы знаете, к чему это приведет? — Луговой старался говорить спокойнее.

— Но наш долг… — убежденно начал Органов.

— Нет, Аркадий Родионович, долг советского человека не в этом! — несколько резко перебил Луговой. — Протест приведет к тому, что нас отправят в один из лагерей смерти. А может быть просто расстреляют тут же, на месте. Вот и посудите, Аркадий Родионович, какой в этом толк? Ведь сюда привезут других людей, таких же, как мы, и, конечно, их тоже заставят работать. Нацисты не остановятся ни перед чем, им важно не допускать перебоев в производстве.

— Мы не можем быть пособниками врага! — с возмущением сказал Органов. Однако уже через минуту в голосе его послышались нотки растерянности. — Я согласен с вами, протест бесполезен. Да, да, гибель людей… — Аркадий Родионович опустил голову, сжал руками виски. — Что делать? — спросил он тихо, — что делать? — повторил он громче, — вы понимаете, что такое радиолокация?

— Представляю.

— Представляете… По-видимому, очень мало, — нахмурился Органов. Он замолчал, зачем-то посмотрел вокруг себя. А через минуту уже снова с раздражением заключил: — Но молчать мы не имеем права, ведь это — сделка со своей совестью и неважно, в силу каких причин. Мы обязаны быть честными даже наедине с собой.

— Правильно, Аркадий Родионович. И я убежден, что можно найти способ выполнить свой долг, — твердо проговорил Петр Михайлович.

Утром в цехе Пашка обратил внимание на то, что Алексей Смородин — широкоскулый, коренастый парень, с которым он обычно проводил уборку возле автоматных станков, несколько раз, будто случайно, подходил к платяному шкафчику мастеров главного конвейера. Алексей поминутно оглядывался по сторонам — ясно, он чего-то остерегался. Необычное поведение Смородина возбудило у Пашки любопытство, он решил тайно понаблюдать за ним.

Вот Алексей снова у гардероба. Он кивнул кому-то головой и, сделав едва заметный знак рукой, проскользнул к дверце шкафчика. Рядом с ним, словно из-под земли, выросла высокая фигура человека в засаленной спецовке. Сомнений не было — это Николай Красницин, друг Алексея.

…Два приятеля попали в плен вместе с Органовым. Они везли из Бронска архивные материалы, но неожиданно были захвачены на дороге. Пользуясь ночной темнотой, они успели сбросить в снег тюки с документами, иначе им пришлось бы трудно — гестаповцы, безусловно, заинтересовались бы архивами, а затем могли установить и личности комсомольских работников.

В Каунасе, в ночь перед отправкой в Германию, Пашка лежал в огромном сарае бок о бок со Смородиным. И случайно ночью услышав разговор своих соседей, понял, кто они такие. Ефрейтор Алексеев и подружился с ними. Но сейчас Пашка был крайне удивлен, что товарищи не сообщили ему о своих замыслах.

…Смородин, прикрываемый Николаем Краснициным, быстро открыл дверцу шкафчика. Пошарив там рукой, он вытащил газету и тут же спрятал ее за пазуху. В следующую минуту друзья, как ни в чем не бывало, отошли на свои рабочие места. Пашка, будто ничего не замечая, продолжал собирать возле автоматных станков металлическую стружку.

Вечером, после ужина, выждав, когда из барака ушли охранники, Пашка спустился с нар. Ему не терпелось поговорить с ребятами. «Зачем они стянули газету? Все равно ведь ничего не поймут. Чудаки, стоило из-за этого рисковать!..» Пашка уже совсем было направился к друзьям, но тут подумал: «Может быть, они для дела… Что если…» — И он подошел к Луговому.