— Герр профессор, — обратился гестаповец к доктору, — получен приказ об аресте Органова.

Немецкий ученый побледнел. Он сделал несколько шагов к Органову и, заслонив его, обернулся к Шницлеру:

— В чем дело?

— У меня приказ, — официальным тоном проговорил гестаповец.

— Оставьте до утра… На мою ответственность… Я поеду к вервиртшафтсфюреру[5] фон Леру.

— Не могу, — коротко ответил Шницлер.

Русского ученого привезли в отделение гестапо только к ночи. А утром Шницлер, вспоминая, как вел себя руководитель центральной лаборатории, помрачнел. Он знал, доктор, безусловно, будет жаловаться, хлопотать. «Как же быть? Доктор скажет, что профессора арестовали на его квартире! Проклятье, последнее время мне просто не везет. И во всем виноват этот русский… Да, да, не случайно специальная следственная комиссия из Берлина начала работать на заводе. А тут еще ожидается другая, какая-то научная комиссия! Значит, дело совсем дрянь. Даже его, майора, дважды уже расспрашивали о режиме для русского профессора, о его работе в лаборатории».

Особенно интересовались члены комиссии совместной работой профессора Органова с ассистентом доктора Майера, Эрнстом Генле. Один из следователей сообщил Шницлеру, что Генле — коммунист и от него не смогли ничего узнать. Ассистента расстреляли.

Майор Шницлер знал, что русского ученого тоже будут допрашивать в высших инстанциях, и он решил попытаться прощупать, не намерен ли профессор сказать начальству что-либо из того, что может дискредитировать службу гестапо на заводе. Вместе с тем Шницлер понимал, что узнать обо всем этом он едва ли сможет. И все-таки его тянуло еще раз увидеться с Органовым и побеседовать с ним.

Чуть свет майор отправился в заводскую тюрьму. Там его встретил лейтенант Меллендорф. Майор никогда не доверял этому следователю и даже подозревал, что Курт настроен против него и только ищет случай напакостить ему, Шницлеру.

Направляясь в тюрьму, майор полагал, что Курт сейчас отсутствует, и был неприятно удивлен, увидев его так рано на службе. Меллендорф, уже изрядно выпив, развязно спросил:

— Прибыли для беседы с ученым? — Он ухмыльнулся, блеснув стеклышками пенсне. — Это первый человек, который вторично попал в мои апартаменты…

И Меллендорф был прав. Тот, кто побывал у него «в работе», не возвращался живым. Шницлер понимал, что сейчас методы Курта не пригодны.

— На этот раз я сам буду беседовать с профессором.

— Не доверяете? — ехидно спросил Курт.

— Вы не сможете ничего добиться от русского ученого, — уклончиво ответил Шницлер.

Лейтенант Меллендорф не ожидал такого ответа. Он воспринял это как личное оскорбление. Выпрямившись во весь рост, лейтенант рывком открыл шкаф и, схватив бутылку, выпил полный стакан.

— Бетси!!! — гаркнул лейтенант. Из-за шкафа высунулась уродливая морда собаки. Выпученными глазами она уставилась на своего хозяина.

— Сюда! — Меллендорф хлопнул ладонью по столу и четвероногий урод послушно уселся напротив его. Курт влил в пасть Бетси добрую порцию шнапса, тут же отхлебнул здоровый глоток сам и зло посмотрел на своего начальника.

Шницлер скрипнул зубами, но промолчал: «Черт с ним, пусть побудет здесь, потом вытурю», — решил он и приказал солдату привести русского ученого. Но тут раздался телефонный звонок.

— Лейтенант Меллендорф слушает — следователь схватил трубку. С минуту он молчал. На его физиономии появилось что-то похожее на удовлетворение, скрытое торжество. Коротко бросив в трубку: — Гут! — он обернулся к майору.

— Герр майор, вас вызывают в Берлин, в рейхсканцелярию. Приказано быть немедленно.

Шницлер с беспокойством взглянул зачем-то на свои часы, хотел что-то сказать, но снова встретив насмешливый взгляд следователя, выбежал из тюремного помещения. Меллендорф, пошатываясь, подошел к окну. Он видел, как майор вскочил в машину, стоявшую у подъезда, и сразу умчался.

Оставшись один, Меллендорф привалился к креслу. Хотелось спать. Но он вдруг вспомнил, зачем пожаловал сюда начальник местного отделения гестапо, и почувствовал, как в груди снова поднимается ярость. «Это я-то не смогу ничего добиться от старика?! Ну, хорошо же, посмотрим!..»

У лейтенанта на какую-то долю секунды возникло опасение: «А не подымет ли бучу Шницлер, что я самостоятельно решил допросить старика? — и тут же заключил: — Ерунда… Это моя прямая обязанность».

Меллендорф ждал минуту, другую. Все больше распаляясь, он крикнул в дверь:

— Что там копаетесь?! Быстро волоките этого русского. — Гестаповец плюхнулся в кресло и заплетающимся языком добавил: — Он у меня сейчас заговорит…

Аркадий Родионович вошел в комнату. Увидев, кто его ждет, он тут же вспомнил первый допрос… И ученый понял, что этот допрос, вероятно, будет последним в его жизни. Однако Органов не боялся за себя, его встревожило другое — он не успел передать свои труды Луговому! «Несколько листов, но как они важны…»

— Ну, русская свинья, — подступив вплотную, прохрипел Меллендорф…

Пытка продолжалась долго. Несколько раз, когда ученого обливали водой, он приходил в сознание, но все равно не произносил ни слова. Лишь изредка глухой стон вырывался из его окровавленного рта, и снова он терял сознание. Последний раз, открыв глаза, Органов увидел около себя выпученные глаза какого-то маленького уродца, его отвратительную морду и снова вспомнил: «Я не успел передать Луговому свои бумаги! Сумеет ли он взять их в условленном месте?..»

Когда Органова унесли, лейтенант Меллендорф долго еще сидел около шкафа, потягивая прямо из бутылки. Он бессмысленно смотрел на дверь и ему все чудилось, что она вот-вот упадет на него. Наконец, пошатываясь, лейтенант направился из комнаты. Он сделал несколько нетвердых шагов, и в эту минуту раздался продолжительный телефонный звонок. Гестаповец с трудом повернулся, бессмысленным взглядом уставился на аппарат. Потом, все же поняв, почему звенит у него в ушах, взял трубку:

— Слу…у…шш…аю — больше говорить лейтенант не мог. Он привалился к столу, трубка выскользнула из его рук. В это время в помещение вошел охранник. Услышав, что из валявшейся трубки раздается чей-то голос, он прислушался.

Через минуту, испуганно положив трубку на место и пытаясь растормошить окончательно опьяневшего лейтенанта, сильно побледневший гитлеровец срывающимся голосом выдавил:

— Герр лейтенант, герр лейтенант… Звонил майор Шницлер. Герр лейтенант, приказано срочно доставить русского профессора в Берлин, — и уже шепотом, пугливо озираясь по сторонам: — Из канцелярии рейхсфюрера эсэс Гиммлера приказали доставить…

Охранник в сильном замешательстве трясущимися руками схватился за голову — он знал, что в это время в тюремной камере умирает русский профессор…

Вечером Рамке зашел к доктору Майеру. Немецкий ученый недавно вернулся от вервиртшафтсфюрера фон Лера. Нацист принял доктора необычно холодно. Несмотря на настойчивую просьбу ученого помочь освободить из-под ареста русского профессора Органова, гитлеровец категорически отказал.

У Майера сейчас все еще звучал в ушах резкий голос фон Лера: «Вы, доктор, и так зашли слишком далеко в своих взаимоотношениях с русским профессором. Им сейчас занимается гестапо. Советую не вмешиваться».

Рамке привез Майеру еще более печальную весть. Только что он разговаривал по телефону со Шницлером и тот сообщил оберст-лейтенанту, что профессор Органов по ошибке «допрошен» следователем Меллендорфом и жизнь ученого в опасности!

— Умирает… в тюрьме… после пытки… Возможно, профессор пожелает видеть вас, — глаза Рамке чуть сузились. — Идиоты, до чего довели старика… — Рамке заторопился: — Поедемте, доктор, пока не поздно…

Тюремный врач не хотел впускать Рамке и Майера в палату к Органову.

— Не могу, надо разрешение, — твердил врач. И только после того, как Рамке показал ему гестаповское удостоверение, врач заговорил другим тоном.