Хорошая версия, удобная… Вот только, что-то мне подсказывает, что в корне неправильная. Не принимает её у меня душа. Очень хочет принять, а не может. Печалька. Другие то версии гораздо хуже будут. По одной из них выходило, что я попал в другой мир, причём ещё и не в своё тело. (Иначе с чего бы меня тут братом называть стали?) Ну что тут сказать? Звучит, конечно, бредово, но если это так, то я действительно попал! Судя по обстановке, живётся тут моим "родственничкам" не очень весело. Вернее, выживается. И участвовать, в этом семейном мероприятии, мне что-то совсем не хочется! Есть правда и положительный момент. Меня же, вроде, магии учится, посылают. А это уже круто! Всегда магом мечтал побывать. Стихиями там повелевать, могущественные заклинания произносить. Маг — это сила и власть. Вот уж я тут дел наворочу! Но и в этой версии были свои нестыковки. Если я попал в другой мир, то почему местных понимаю? Никогда не замечал у себя способности к изучению языков. Особенно, к мгновенным изучениям. Да и мир этот очень уж на мой родной похож. Я его, правда, не помню совсем, но нутром чувствую — похож и всё тут!

Вот по другой версии — это и есть мой родной мир. А значит, я и в самом деле этот, как его — Вельд. Забрёл в какую-то там зыбь, вот мне по мозгам и стукнуло. И Толик, с его самогонкой — это плод больного воображения. Сам виноват. Нечего шляться, где ни попадя!

Ну и последний вариант, который меня уж совсем не устраивал, так это то, что я умом тронулся и всего происходящего вокруг, на самом деле не существует. Ну а я, сижу, сейчас, где-нибудь в дурке, пускаю слюни и всем радостно улыбаюсь. Если это так, то тут я поделать уже ничего не могу, так что отбросим этот вариант как не существенный. А существенно на данный момент то, что не важно, кем мне этот мужик, на самом деле, приходится: родным отцом или подброшенным. Главное, что он-то в том, что я Вельд, нисколько не сомневается. И, если верить Маришке, собирается этому Вельду всё лишнее поотрывать. В возможность осуществления данного мероприятия, я нисколько не сомневался. Порвёт и не вспотеет. Такими лапищами только подковы гнуть, да с медведями бороться. Я поёжился. Перспектива, однако. Этот Вельд, значит, успел изрядно тут насвинячить, а мне, теперь, за него отдуваться?

Хриплый вздох новоприобретённого папаши взорвал тишину похлеще шумовой гранаты, заставив сердце, в панике, скакнуть куда-то в нижние участки тела. Я, на всякий случай, огляделся, в поисках путей отступления и обречённо вновь облокотился на стенку. Бежать было некуда. Выход плотно перекрывался "отцом", а в единственное узенькое оконце, разве что Маришка пролезет, да и то не факт.

Наконец, перестав буравить меня взглядом, мужик оглянулся вокруг. Занявший единственную лавку, старик и не подумал потесниться, продолжая, с явным интересом, ожидать дальнейшего развития событий. Тогда, не спеша, повесив шапку, на один из многочисленных сучков над дверью, отец присел на край кровати, рядом со мной.

— Ты уж прости меня, сынок, — произнес "отец", даже не глядя в мою сторону. — Так уж вышло… Сам знашь…

Ошарашенный неожиданными просительными нотками в его голосе, я ещё сильнее вжался в стену. Жалобный тон так не подходил к грозному виду мужика, что пугал не меньше, чем громкий рык. Говорят, что так часто Иван Грозный со своими жертвами разговаривал, перед тем как казни их предать. Чуть ли не на коленях перед ними ползал и поклоны бил. Стоп… А кто такой Иван Грозный? И откуда я его знаю? Может староста местный?

— Ты чего молчишь, сынок? — Мужик положил свою лапищу мне на плечо и неожиданно ласково его сжал. — Ты пойми, не мог я по-другому поступить. Нужда заставила. Земля второй год подряд не уродила. Тебе ли не знать?

— Батюшка! Он не помнит ничего! — Высунулась из-за двери Маришка и, вытаращив глаза, добавила. — Он даже нашего бычка Степана не помнит! Вот!

— Умом тронулся! — Радостно оживился дедок, привстав с лавки. — Ну, ещё бы! В пустошь сунуться! Главное чтоб старейшины не узнали. — Старик перешёл на громкий шёпот, заговорщицки подмигнув моему папаше. — Могут не отпустить! В бега уже подавался? Подавался! Раз! — С воодушевлением загнул он палец. — Память потерял — два! — Последовал второй палец за первым. — Да и пришибленный он какой-то стал! — Обличительно добавил дед. — Явно пустошь постаралась! Вот получит он стимгу на шею, а до города не дойдёт! Беда будет!

Вот к гадалке не ходи, если он него же все и узнают. И не только эти… старейшины. Вон как обрадовался, хрыч старый. Как будто в лотерею бульдозер выиграл!

Мужик мрачно кивнул, соглашаясь, цыкнул на дочь, отчего её вновь вынесло из дома, и уставился на меня, что-то обдумывая.

— А может, и отпустят, — дружелюбно оскалившись, продолжал рассуждать старикашка. — Колдунам много ума и без надобности. Баловство одно! Им сноровка нужнее, чтоб, значитса, от пинков уворачиваться успевать. А ум что! — Дед ощерил беззубый рот в довольной улыбке и задорно махнул клюкой, чуть не задев при этом отца. — Потеря небольшая! А до города добредёт как-нито! Чай Силантий присмотрит!

— Да погоди ты, сосед! — Досадливо отмахнулся отец от словоохотливого старика и, повернувшись, вновь вперил в меня тяжёлый взгляд. — Ты что сынок и меня не помнишь?

— Нет, — ошалело мотнул я головой и скороговоркой добавил, — Я вообще ничего не помню. Даже как меня зовут.

— Так Вельдом и зовут, — мужик почесал своей лапищей затылок и добавил. — Сын крестьянина Велима. То есть мой сын, значитса. — Он для верности ткнул пальцем в свою грудь и удивлённо вопросил. — Как такое забыть то можно?

— Ещё как можно! — Навис надо мной, с другой стороны, старик, забрызгивая слюной. — В ту зиму, когда у дяди Микулы телка волколаки задрали. — Дед оценивающим взглядом окинул Вилима и категорически заявил. — Ты не помнишь. Ещё в штаны по нужде ходил. Так вот. Пастух Веласий, да примут его душу Трое, занял у соседа мешок зерна, а как срок отдавать пришёл, тож, вон как этот. — Кивок в мою сторону, — Не помню, мол, ничего. Не брал, значитса. Они ж свояки были и по рукам без видоков ударили. Только дядька Игнат, пожалуй, даже покрепче тебя будет, Вилим. — Старичок довольно захихикал. — Вмиг память Веласию вернул!

Вилим с сомнением посмотрел на вредного старикашку, затем на меня и жёстко заявил. — Потерял память али нет, а в город идти, всё равно нужно. Я уж думал, что Славуту отправлять придётся. Калистрат, отрыжка волколакская, так и орал на всю деревню. Мол, не одного, так другого сына посылай. Ряд, мол, заключён. Откуп получен. — Отец осуждающе взглянул на меня. — Дед Паткул дело говорит. Испугаться могут старейшины, коли узнают, что с тобой что-то не так. За то, что вчера сбежать пытался, спрос тока с тебя и с семьи. А как стигму оденут, со всей деревни будет. Так что, когда к людям выйдем, ты помалкивай себе знай. Только соглашайся, да головой кивай. И тебя сосед очень прошу, языком не болтать, — внушительно повернулся Вилим к старику. — Если Славуту, заберут, обоим не прощу. Мал он ещё. Не выживет в ушлёпках.

— А почему магов ушлёпками называют? — Не смог я сдержать любопытства.

— А как же их называть то? — Не понял отец. — Ушлёпки они и есть.

— Губами много шлёпают, когда волшбу свою поганую творят! — Паткул вновь вольготно расположился на лавке, прихватив по пути парочку сушёных грибков. — Ну и их за это тоже… того… частенько шлёпают. — Старик смачно прожевал грибок и резюмировал. — Так им и надо, злыдням проклятым!

— Не пугай ты его сосед, — отмахнулся Вилим. — Оно, конечно, судьба твоя незавидная. — Мне показалось или в глазах здоровяка промелькнуло сочувствие? — Крестьянствовать, оно, конечно, не в пример лучше будет. Зато в городе жить будешь. — Отец задумался, чем бы ещё меня ободрить и, с сомнением, добавил. — И сытый каждый день. Служба то княжья.

— Будет он сытым, как же, — не удержался дед Паткул. — Бывал я, значитса, в Виличе в молодости. Мир, дураку, охота посмотреть было. Так там энтих ушлёпков, как свинушек недорезанных. Во все стороны так и снуют. И от дерьма очень ловко уворачиваются. — Старикан прикрыл глаза и, с видимым одобрением, добавил. — Шустрые!