Вот только нам от этого легче не стало. Заклятье, наложенное Мефодием на быков, и впрямь подходило к концу. Кристаллы начали стремительно белеть, возвращаясь к своему первоначальному цвету. Скорость пошла на убыль. Грязно выматерившись, Русин яростно пнул ногой один из уложенных в телегу мешков и, потрясая мечом, развернулся к нам.

— Сигайте с телеги, дети проклятых! В капусту порублю, к Лишнему! — Проорал он, вращая налитыми кровью глазами.

— Прыгай! А то точно зарубит! — Дёрнул меня Гонда за рукав. — И, со всех ног, к воротам беги!

Я кубарем соскочил с, ещё довольно быстро несущейся, телеги, каким-то чудом устоял на ногах и рванул что есть мочи к, уже таким близким, воротам. Впереди мелькали спины Гонды и Марка с Лузгой, сзади натужно сопел Силантий. Сил, после никому ненужного забега, в начале преследования, у него, судя по всему, почти, не осталось. Телеги неумолимо уходили вперёд, одна за другой проскакивая через ворота. Хитрый Гонда, соскочив на землю, сообразил ухватиться рукой за край телеги, и какое-то время бежал так, пока совсем осатаневший Русин не кинулся к нему, заставив отцепиться и, теперь, немного опередив остальных, тоже подбегал к воротам. Я начал выдыхаться. Пот заливал глаза, ноги стали точно ватные, но я упорно продолжал бежать, глядя себе под ноги, отлично понимая, что если упаду, то подняться уже не смогу. До ворот оставалось всего пара десятков метров, когда дорогу перегородил очередной зверь, с, почему то опаленной с одного бока шерстью. Пасть ощерилась в хищном оскале, обнажив крупные клыки. Задёрнутые паволокой бешенства глаза, с лютой ненавистью уставились на меня. Время встало, прекратив свой неумолимый бег. Все звуки исчезли, растворившись в глубинах подсознания. Мир сузил свои рамки до крохотного пространства, внутри которого были только я и моя смерть. Волк ощетинился, поджал задние ноги, изготавливаясь к прыжку, прыгнул, распластав в воздухе своё мощное тело, и тут же рухнул, как подкошенный, в бессильной ярости пытаясь, дотянутся до торчащего в боку болта.

— Беги, дурак! — Пронзительный крик Гонды, выдернул меня из ступора. — Беги, Лишний тебя забери!

И мир вновь взорвался, наполнившись натужным рёвом быков, злобным рычанием оголодавшей стаи и скрипом закрывавшихся ворот.

Я охнул и бросился вперёд. Раздавшийся сзади полный боли и непередаваемого ужаса вопль Силантия, придал сил на последний рывок. И всё же я не успевал. До ворот оставалось буквально несколько метров, но массивные створки уже почти сошлись, оставляя между собой лишь небольшую, стремительно уменьшающуюся, щель.

— Что же вы, гады! — Со свистом хватая воздух, с трудом прохрипел я, в безнадёжном отчаянии, сумев ещё чуть увеличить скорость. Внезапно движение створок замедлилось. Послышалась непечатная ругань и какая-то возня. Я как раз подлетел к воротам, чтобы увидеть, как дюжий мужик, с утробным хеканьем, припечатал кулаком в лицо вцепившемуся в него Гонды и тут же вновь потянулся к воротам. Мой друг кубарем покатился прочь, скрывшись из виду. Но мне и этого мгновения хватило! Буквально сдирая с себя одежду вместе с кожей, извиваясь ужом, я каким-то чудом протиснулся в микроскопический проём и рухнул уже за воротами, судорожно хватая губами воздух. Сунувшемуся следом волку, стоящий наготове воин, разрядил арбалетный болт прямо в брызжущую кровавой слюной пасть. Вокруг поднялся невообразимый гвалт.

— Тяните эту тварь вовнутрь! — Взревел Невронд, подскакивая к воротам и ткнув в проём мечом. — Вои! Все к воротам! Ежели ворвутся — беда будет!

Двое мужиков, схватив переставшего дергаться волка за передние лапы, с натугой потянули на себя. Получалось плохо. Зажатый створками ворот, зверь застрял намертво, а чуть приоткрыть их, перед рвущейся вовнутрь стаей, мужики не решались. Но и ворваться, сквозь слишком узкую щель, стая не могла и двое воинов, шустро работая мечами, их уверенно сдерживали. Третий, высунувшись из-за их спин, вновь разрядил в проём арбалет. За воротами обиженно взвизгнули.

— Слабомерки убогие! — К побагровевшим мужикам, на помощь, подбежал какой-то кряжистый седой дедок и, оттолкнув одного из них, рывком потянул зверя на себя. Тот лишь чуть сдвинулся.

— Нукася! — Невронд, успевший где-то раздобыть здоровенный топор, с утробным хеканьем, начал рубить здоровенную тушу. Во все стороны полетели кровавые брызги. Воздух сотрясла отборная ругань.

— Выталкивайте его наружу! — Потряс окровавленным топором Невронд, уполовинив всё-таки зверя. — Да поживей, увальни неповоротливые!

Подбежало ещё несколько мужиков и длинными деревянными шестами упёрлись в окровавленные остатки волка. Вновь гулко щёлкнул арбалет. Накинув на ворота толстенный деревянный брус, бородач облегчённо вытер обильный пот. Окрестности огласил разочарованный вой, упустившей добычу стаи.

— Вроде живи, друже.

Толчок, локтем в бок, окончательно привёл меня в чувство. Гонда плюхнулся рядом, потирая рукой лицо.

— Спасибо тебе дружище, — с чувством ответил я. Слова никак не хотели проталкиваться сквозь окаменевшие губы, язык не ворочался, а лёгкие, казалось, вот-вот разорвутся на части. — Если бы не ты, то всё, конец бы мне. Чудом выжил!

— Я бы на вашем месте не был в этом так уверен, недошлёпки поганые! — Нависший над нами дед, в окровавленном тулупе, был в ярости.

— Чего озлился, дядька? — Гонда, сохранивший сил, побольше, чем я, поднялся на ноги.

— Чего озлился, говоришь? — Потянулся к нему дед. — А по чьей вине я тулуп, почти новый, испортил? Ты чего выкормыш айхи у ворот под ногами путался? Чуть волколаков в деревню не привёл, паскуда! А ты знаешь тварь, что за такое бывает?

Гонда заметно побледнев, промолчал. К месту скандала стали придвигаться и другие мужики, заинтересовались обозники, промелькнули испуганные лица Марка с Лузгой.

— Он же меня спасал, — решил заступиться за друга я и, срывая накопившуюся злость, добавил. — Не по-людски это — человека на растерзание волкам оставлять. — И заметив, что к нам подошёл нахмуренный Невронд, обличительно добавил. — А вы даже перед целым обозом ворота закрыть норовили!

— Тебя сопляка спросить забыли! — Аж взвился дед. — Ты ещё учить меня будешь! Из-за тебя помёт нерюха, между прочим, чуть беда не случилась! Другие вон куда шустрее оказались! Вмиг ворота проскочили, а ежели такой нерасторопный, то сам и виноват! Другим наука будет! А сейчас мы с вас шкуры спустим, к Лишнему!

— Ты борода голосить то прекрати, — решил вмешаться Невронд. — Наказать бы их надо, да только не в твоей это власти. Они теперь по воле Троих господине князю принадлежат. Только он, да храм Троих, в их животах, теперича, вольны. Ты мне лучше ответь. Почему ворота перед обозом закрывал? — Невронд нехорошо прищурился. — Аль не видел, чей он?

— Троими клянусь, не распознал! — Сбледнул с лица староста. — Мало ли обозов сейчас до Вилича идут. Осень чай. Расторговаться людишки спешат. А как знак, значитса, храмовой узрели, так сразу открывать кинулись! Сами же видели! Мы Троих чтим! И пятину им платим, как положено!

— Что Троих чтите — это хорошо, — согласился десятник, не спуская глаз со старосты. — Да только, помнится, господине князь указ уж года три как подписал, о том, чтобы все караваны привечать и всяческую помощь им оказывать. Аль воля его для тебя ничего уже не значит, старик?

Что ты господине десятник! — Ещё больше заюлил староста. — Лишний попутал! Спужались мы! Стая то огромная. Всю деревню вырезать могли. А кто тогда налоги в казну княжью платить будет? — Начал канючить он. — С меня же за недоимки спросят! И Айхи с ними, с недошлёпками этими, — сплюнул он в нашу сторону. — Я из-за этих нерюхов и вас, как следует, приветить не успел! Щас живо стол накроем! Спасение ваше чудесное отметим! Вар у меня крепкий! Самолично настаивал! И воям вашим поднесём! Как полагается!

Староста проворно утянул десятника за собой. Начали расходиться и остальные: возницы засуетились возле взмыленных, еле стоящих на ногах, быков, ратники потянулись вслед за десятником, мужики, почёсывая бороды, разбрелись по своим делам и только молодёжь, вскарабкавшись на бревенчатый настил, возвышающийся над воротами, продолжала азартно пускать стрелы в подвывающую стаю.