— Кстати, — он придвинулся к ней поближе и наклонился к самому уху, — Откровение за откровение? Как тебе такой вариант, м?
— Валяй.
— Эх, — вздохнул Малиновский, достал из нагрудного кармана пиджака фляжку и вопросительно кивнул. — Сегодня домой едем на такси?
Катя улыбнулась и кивнула. Он сделал внушительный глоток, причмокнул блестящими от влаги губами и протянул фляжку Пушкаревой. Она, напротив, осторожно сделала маленький глоточек, смакуя содержимое.
— Это коньяк?
— Бинго, Екатерина Валерьевна!
Она понюхала горлышко, после чего сделала весьма торопливый глоток и сильно-сильно зажмурилась. Не то, чтобы таких напитков она не выносила, но всякий раз не предпочитала ничего крепче мартини. Более того, до сегодняшнего вечера, Катя решительно не представляла, при каких вообще обстоятельствах коньяк или виски могут быть приятны.
— Итак, Катя, — вкрадчивым голосом начал Рома, — скажите мне, сколько всего отношений у вас было?
Все еще приходя в себя от крепости напитка, открыв рот, она быстро дышала, и показала на руке два пальца.
— О Жданове ты знаешь. Да и о первом, Денисе, скорее всего, тоже. Пусть и не все.
— Что ты имеешь ввиду?
— Ну, — замялась она, — я не все рассказала Андрею. Есть кое-что, что я утаила. Наверное, потому, что мне нравилось себя жалеть.
Малина вытянулся, как струна, в сторону Кати и выглядел так, что с него можно было лепить памятник любопытству. Он пытливым взглядом смотрел Кате в глаза.
— Дело в том, что я заранее знала о его споре и вообще обо всей этой ситуации.
Она сделала еще один добротный глоток. Коньяк приятно растекся теплом по всему телу, расслабил девушку, и она почувствовала, как язык начал развязываться. Эта весенняя ночь была очень теплой, а потому, в пальто девушке стало жарко, так что она сняла его и сложила рядом. Малиновский сидел так близко, что расстояние между ними было меньше ширины ладони.
— Я узнала об этом за месяц до той ночи.
— И..? Почему ничего ему не сказала?
— А что изменилось бы? Ничего. Он сразу исчез бы из моей жизни, к тому же проиграл бы спор, а я осталась бы никому не нужной еще раньше. Хотя, в конечном итоге, все так и получилось. Не знаю. Помнишь, ты говорил, что гораздо легче ожидать своей участи, когда она тебе известна? Может, в этой ситуации так и было.
Рома прикончил фляжку последним глотком и убрал ее обратно в нагрудный карман.
— Надеюсь, тебе станет легче, если я скажу, что твои слова звучат ни капельки не глупо.
— Неужели? — Катя сняла очки и положила их рядом, затем медленно моргнула и пошатнулась, — выпитое давало о себе знать. Малиновский притянул ее к себе и заключил в кольцо из рук. Катя положила голову ему на плечо, и зарывшись лицом в ворот его пиджака, закрыла глаза.
— Иногда правда так непривлекательна, что даже если она максимально очевидна, нам все равно хочется быть обманутыми.
Не разжимая рук, он дернул плечом, чтобы Пушкарева посмотрела ему в глаза.
— Слушай, я знаю, что не заслуживаю этого, но я хотел извиниться. По-настоящему.
Ее глаза блуждали по лицу Малиновского, а тот, поддавшись то-ли трогательному моменту,
то-ли окружающей обстановке, вдруг медленно потянулся к ее губам. Возможно, стоило ожидать от него напористости, но не в этом случае. Вдруг, не сговариваясь, оба подумали об одном и том же. Своей неторопливостью он дал ей время в случае чего отвернуться и сделать вид, что ничего не произошло, и Катя это поняла. Он дал ей выбор.
И в этом маленьком жесте с его стороны было столько трепета и уважения к ее личным границам, что это тронуло до глубины души, поэтому она не отвернулась.
Нельзя сказать, что это было «слепое наваждение», или «они не понимали, почему это делают», потому что они прекрасно все осознавали, и даже алкоголь здесь ни при чем. Как иначе могут повести себя два человека, раздев друг перед другом душу донага?
Так же, Пушкарева прекрасно знала, что история, рассказанная Малиновским, может быть и выдумана. На примере Жданова она убедилась, как искусно и как правдоподобно человек может жонглировать чувствами людей, до которых ему нет дела. А Малиновский… Он был почти уверен, что общение с Катей, — это чистой воды сидение на пороховой бочке, которая может рвануть в любой момент и уничтожить все вокруг. Но вселенная имеет отменное чувство юмора, именно поэтому эти два несчастных человека тянулись за отчаянным и разбитым поцелуем, не имея при этом ни капли доверия друг к другу. Их губы почти соприкоснулись, как вдруг…
— Вот черт… Ну кому там неймётся?
Малиновский неохотно прервал так и не случившийся поцелуй и посмотрел на экран мобильного телефона, на котором, как назло, высветилось имя: Андрей Жданов.
Комментарий к Глава 6.
Пжалста, прода. Пишите отзывы, особенно, если хочется как-то пожурить за стиль письма, или сюжетный троп кажется неправдоподобным, умоляю вас, - не скупитесь на критику. Во-первых, Мне ОЧЕНЬ хочется, чтобы в их отношения верилось. А во-вторых, я в писательстве полный профан, это буквально первый раз, когда я что-то такое пишу. И спасибо всем, кто это читает, девачьки, балдеем
========== Глава 7. ==========
Виновато посмотрев на Катю, Рома пожал плечами и ответил на звонок.
— Хао, мой бледнолицый друг! Ну что, как там Прага? Уже пожал руку Яну Люксембургскому?*
— Малиновский, хорошо, что ты еще не спишь, дело важное.
— Что такое? Что-то с контрактом не клеится?
— Да если бы. Ты сейчас можешь говорить?
Рома посмотрел на рядом сидящую Катю и не знал, что делать. Она раздраженно кивнула и мягко подтолкнула его под локоть, жестом указав, что он может отойти.
— Малина, ты там с девушкой что-ли? Ну оторвись ты ненадолго.
Он отошел к другому краю крыши и приглушенным тоном сказал:
— Да здесь я. Только давай побыстрее.
— Скажи мне на милость, ты сегодня Пушкареву вообще видел? Ничего необычного не заметил?
— Да видел, Пушкарева как Пушкарева. А что такое?
— А то, что она во-первых, отказалась ехать со мной перед поездкой, во-вторых, все эти дни трубку берет через раз, а на смски вообще не отвечает. Ты бы с ней поговорил завтра?
— Жданов, ты в своем уме? Что я ей скажу?
— Ну ты что, вчера родился что-ли? Узнай у нее, как настроение, как дела с отчетом продвигаются. Аккуратненько так узнай и сразу мне позвони, ладно?
— Я конечно попробую, но если она меня пошлет, я в следующий раз лучше тебя пошлю.
— Я тебе потом пошлю! Я сейчас попробую ей позвонить.
— Так она, наверное, уже спит давно. У нас времени на два часа больше, не забыл?
— Блин, точно. Действительно, чего это я? Ладно, завтра жду твоего звонка. Малиновский, не забудь!
— Понял. Давай, ни пуха тебе!
— К черту.
Убрав телефон в карман, Рома поднял глаза к небу и тихонько выругался. Катя, сидевшая в нескольких метрах от него, вытянула ноги вперед и оперевшись на локти, смотрела в небо и почему-то улыбалась. Малиновскому это выражение лица хорошо известно, - так улыбается человек, у которого есть тайна.
Только связана ли эта тайна с ним или с чем-то еще, он не знал. Как не знал и того, что творится в голове у этой девушки.
Катя заметила, что Рома уже договорил, и просто стоит на месте, глядя в ее сторону, не решаясь подойти. Помотав головой из стороны в сторону и потерев раскрасневшиеся щеки, меньше, чем за мгновение, Катя вдруг поняла, что будет делать дальше. Наступил один из этих невероятных моментов предельной ясности. Бритва Оккама, - древнейший методологический принцип, согласно которому, самая простая, самая очевидная мысль и является верной. «Когда я слышу топот копыт, я представляю лошадь, а не единорога.» Несколько минут назад он дал ей выбор, и теперь она должна дать выбор ему.
Закинув очки в сумку, она перекинула пальто через руку и медленно приблизилась к Малиновскому. Она встала на носочки, давая ему понять, что они могут закончить то, что начали. Когда его ладони мягко обняли ее лицо, а между их губами оставался всего жалкий миллиметр, Катя вполголоса сказала:
