Интересно, что у этого человека в голове. О чем он думает по утрам, глядя на себя в зеркало, пока застегивает пуговицы на рукавах рубашки? Доволен ли он собой, или все его поведение нацелено на компенсацию каких-то комплексов, временное заживление ноющих ран прошлого? Как можно вообще дойти до такого уровня безответственности и черствости? Эти мысли роем клубились у нее в голове всякий раз после того, как она, поддаваясь его харизме, буквально на секунду забывала о инструкции и всех тех гадостях, что он о ней понаписал.

— Ты любил когда-нибудь? — ухнула Катя куда-то в пустоту.

Малиновский закашлялся и прочистил горло, не сводя с Пушкаревой потрясенного взгляда. Заметив это, она деловито пригубила бокал и спокойно сказала:

— Если не хочешь говорить об этом, можешь не отвечать. В душу лезть не буду.

Несколько недоверчивых взглядов со стороны Ромы не ускользнули от Катиного внимания.

— Это обычный интерес, — уверила она, — любопытно, в какой именно момент ты стал таким придурком.

Он осушил бокал за пару глотков. Катя отвела глаза, понимая, что отвечать он не хочет, однако, Малиновский внезапно заговорил.

— Да, было раз, — он бросил на Пушкареву неуверенный взгляд и перевел дыхание, — Она была студенткой первого курса, училась на факультете педагогического образования. Я к тому моменту заканчивал третий курс. Не могу сказать, что это была любовь с первого взгляда, по крайней мере, не с ее стороны.

Катя подперла подбородок обеими руками и внимательно слушала, периодически отпивая из бокала.

— Я очень долго ее добивался. Полгода за ней хвостом шастал, и полгода по морде получал всякий раз, когда пытался ее поцеловать. И ладошками, и цветами. И подручные предметы в меня летели. Я уже отчаялся, как вдруг она просто подошла ко мне в университетской столовой, и сказала, что хочет, чтобы я ее забрал. Я тогда с родителями жил, пришлось помимо учебы еще и на две работы устроиться, чтобы снять квартиру. Надо ли говорить, что я никогда не был счастливее засыпать и просыпаться рядом с этой девчонкой?

Пушкарева даже не шевелилась. Конечно, она уже заранее включила разумный скептицизм, - шанс, что Малиновский придумает слезливую историю, чтобы ее разжалобить, был слишком велик для того, чтобы принимать его речь за чистую монету. Тем не менее, она сидела в невероятно чутком напряжении, ловя каждое слово.

— Буквально через месяц, она объявила, что беременна. Еще через несколько дней умерла.

Отпивающая в этот момент из бокала Катя чуть не поперхнулась от неожиданности.

— Что? — выдавила она, ошарашенно выпучив глаза.

Малиновский разлил остатки вина по бокалам.

— Помню, мы с ней ругались на кухне. Она на меня жутко кричала, - из-за фундука. Она не любила в шоколаде фундук, а я все время забывал. Вдруг она схватилась за голову и начала оседать, буквально сползла на пол из моих рук. Когда приехали врачи, она была уже мертва. Кровоизлияние в мозг, — он тяжело вздохнул и допил остатки вина в один глоток, — Я целый год беспробудно пил, учебу забросил. Винил себя, конечно. А потом узнал, что она была со мной не совсем честна. И беременна была не от меня. Самое смешное, что я, вроде, должен был испытать облегчение… Но я его не испытал. Я часто вспоминал, как она пряталась от меня в ванной с телефоном. Как сидела, погруженная в свои мысли и не хотела со мной разговаривать. Она вроде и была рядом, но в то же время, она будто жила своей жизнью. Грустила, радовалась, смеялась, плакала, - все без меня. Уж лучше не привязываться. Одному спокойнее.

Оба замолчали, какое-то время просто слушая мерный гул разговоров посетителей. Вдруг Малиновский изменился в лице, хмыкнул и поднял руку, чтобы подозвать официанта.

— Не знаю, что ты будешь делать с этой информацией. Можешь меня уничтожить, - я тебя пойму, да и прекрасно знаю, что заслужил. Но прошу тебя, не трогай Андрея. Компания - это все, что у него есть.

Комментарий к Глава 5.

Брускетты - це бутичи, или по-научному, бутерброды.

публичная бета врублена если что.

========== Глава 6. ==========

— Вроде поздно уже, а домой совсем не хочется, — пробормотала Катя, сосредоточенно разглядывая вывеску ресторана через окно автомобиля.

— Да, — разбитым голосом ответил Малиновский, — Мне, если честно, тоже.

Они переглянулись и задержали друг на друге долгие, пронзительные взгляды. После чего последовал неуклюжий диалог, с перебиванием друг друга и неуместными смешками.

— Может…

— Да?

— Что?

— Что «что»?

— Я говорю, чего нам дома сидеть, погода вон какая хорошая. Поедем куда-нибудь?

— А чего бы не поехать, — неловко посмеявшись, ответила Катя, — А куда?

— Не знаю. Куда бы ты хотела?

— Ай, все равно куда, хоть на луну.

Малиновский повернул ключ в зажигании и просиял застенчивой улыбкой:

— Ну, луну я тебе не обещаю, но надеюсь, тебе понравится.

Спустя полчаса они заехали в какой-то старый квартал, в котором раньше Пушкарева не была ни разу в жизни. Целый район, состоящий из желтых четырехэтажных «сталинок», был освещен редкими подъездными фонарями. Вывешенное прямо на улицу постельное белье, «заборчики» из разноцветных автомобильных шин, натыканных вплотную друг к другу, старые чугунные качели напоминали советский союз и навевали какое-то странное чувство ностальгии.

Остановившись у очередного дома, Малиновский вышел из машины, открыл Кате дверь, и протянув ей руку, шепотом скомандовал:

— Пошли!

Пушкарева вышла и осмотрелась по сторонам.

— И куда мы приехали?

— Как куда? — весело ответил Рома и указал на ближайший дом, — Смотри, видишь вооон то окно? Там еще ковер свернутый из окна торчит.

— Ага, вижу.

— В этой квартире меня зачали.

Катя взорвалась смехом и легонько стукнула Малиновского по плечу.

— Дурак.

— Чего-ж дурак то? Ладно, это еще не все. Пойдем.

Он схватил ее за руку, и прежде, чем она задала хоть один вопрос, потащил ее в сторону подъезда.

— Ты куда? — возмущенно зашептала она, но вырваться не пыталась.

Подойдя к двери, он воровато обернулся по сторонам и со всей дури дернул ручку двери обеими руками. Катя зажала рот ладонью, сдерживая приступы истерического смеха, в то время как дверь, звонко громыхнув на весь двор, открылась. Малиновский, придерживая дверь ногой, приложил указательный палец к губам и шикнул. Ребята уставились друг на друга не шевелясь. Спустя несколько мгновений, Рома юркнул внутрь, уводя Катю за собой на четвертый этаж.

Возле закрытой двери, ведущей в общий коридор этажа, находилась металлическая лестница, а над ней — люк.

Без слов они друг друга поняли, и Малиновский, как настоящий джентльмен, полез первый, сорвав с петель люка ржавый замок, висевший там уже лет двадцать, разве что, для виду. Он подал Кате руку, и оба они очутились на крыше.

— Не видно ничего. — прошептала Катя, крепко сжимая Ромину руку.

— Это из-за деревьев. Погоди, сейчас глаза к темноте привыкнут и все разглядишь. — он осторожно вел ее вперед, придерживая за талию. — Тут вокруг дома тополей насажено видимо-невидимо. Как раз на уровне крыши и начинаются кроны, которые почти всю крышу вкруг стеной закрывают. Пришли, садись. — он присел на деревянный выступ, напоминающий скамью, и похлопал ладонью рядом с собой.

— Вот, сейчас начинаю немного различать обстановку.

Катя запрокинула голову наверх. Кроны тополей, окружающих дом, слегка покачивались, пропуская сквозь себя тонкие полоски лунного света, а над ними тускло сверкал клочок усыпанного звездами неба.

— Я когда был ребенком, любил здесь ошиваться. У меня даже шалаш был, вон там. — он указал пальцем на угол, где ствол дерева касался крыши почти в плотную, а густые ветки «обнимали» этот угол, напоминая большое гнездо, — Мама ругалась, конечно, когда я тут допоздна засиживался. Как-то раз даже сама поднялась, потому что я тут уснул. А у тебя особое место есть?

— Не знаю, — пожала плечами Катя, — Наверное, когда тебе грустно, любое место особое. Когда меня первый парень бросил, я вообще в шкафу три дня сидела.