— Не убьют же, — ответил юноша. — К тому же, тебе до шестнадцати остался какой-то там год, мы любим друг друга и хотим быть вместе, наконец, ты сама говорила, что теперь у тебя есть способ предохраняться… постой, а свой отвар ты дома хранишь?

— Да, — всхлипнула Ксюня, — в тайнике за печкой…

— Вот засада: там же, наверное, Старик… Ну, ничего: послушай, что я придумал…

Через некоторое время они тихонько вышли из бани, и прохладный вечерний воздух (солнце уже закатилось, так что их вроде бы никто не заметил…) коснулся их лиц и, забравшись под одежду, — тел. Ксюня пошла по направлению к своему дому, Лас — следом за ней на некотором расстоянии, стараясь быть как можно неприметнее.

Но прежде чем они добрались до места предстоящего конфликта, они увидели Плюща — и сразу поняли, что с ним что-то не так.

Плющ, пошатываясь и как-то неестественно хихикая, что-то писал — что именно и чем именно, не было видно в темноте ночи — на двери дома, принадлежащего, как определил Лас по его местонахождению, велку Крузу.

В первый момент Лас и Ксюня остолбенели, не зная, что делать. Но уже в следующий миг у Ласа в голове сложился новый план действий.

— Так, Ксюня, иди к себе одна, разберись там со всем сама — только не прогибайся под Старика… — сказал он, подбегая к Плющу. — И не забудь выпить эту свою шнягу…

— Не-е-ет, я не пил никакой шняги… — очевидно, услышав последние слова Ласа, ответил Плющ, — насколько ему вообще хватало сил говорить. — Только то, ч-что наш-шёл в доме С-стана… А там м-много б-было, я в-всё н-не усп-пел выпить…

— Что бы было, если бы успел?.. — пробормотал Лас, волоча вяло упирающегося Плюща к своему дому.

А Ксюня, собравшись с духом, отправилась к себе.

* * *

Добравшись до собственного жилища, Лас первым делом втолкнул Плюща внутрь, не особо заботясь о последствиях, потом заглянул в баню, схватил там бадью для воды и опрометью бросился к реке. Он твёрдо решил, что друга следует приводить в себя как можно скорее. Причём без разницы, какими средствами.

Набрал воды и бегом понёсся обратно. В темноте было трудно бежать через деревню с пундом жидкости в руках, чтобы, во-первых, не споткнуться, а во-вторых, расплескать как можно меньше, — но Лас как-то с этим справился.

Рванул дверь на себя, ворвался в помещение, поставил почти полную бадью на пол, нащупал рядом собой Плюща, уже, судя по всему, проваливающегося в пьяный сон, отвесил ему несколько оплеух, а когда юный сталкер заворочался, издавая какие-то нечленораздельные звуки, — схватил за шкирку и обмакнул лицом в холодную прозрачную жидкость.

Почти сразу же Плющ стал сопротивляться, очевидно, приходя в себя, и Лас убрал руку.

— Ты совсем, что ли, в зад Первосталку?! — ужасно недовольным голосом сказал Плющ, глядя в темноте своими зоркими глазами на Ласа. Пьяным он уже почти что не выглядел.

— Не совсем, успокойся, — ответил Лас. — Надо же было с тобой что-то делать… Что это было?

— В смысле? — не понял сначала Плющ, но тут, видимо, он вспомнил всё, что делал этим вечером, и протянул, проведя ладонью по лицу: — О-о-о-ох… Зад Первосталка, неужто всё это было со мной?..

— Вспомнил? Рассказывай, — потребовал Лас.

И Плющ, пересилив себя, рассказал.

После того, как он ушёл с охоты, он заглянул к себе — мать не обрадовало его плохое настроение и односложные ответы на вопросы, да и сам Плющ не хотел никого видеть, — а потом ему пришла в голову одна мысль. Тогда он не задумался о возможных последствиях — а стоило бы. Он пошёл в пустой дом, оставшийся от семьи Стана, отыскал там кое-какие недопитые запасы самогона и, чтобы на время избавиться от расстройства, принялся тихонько, в одиночку пьянствовать. Выпил, правда, не слишком много — но достаточно, чтобы его, что называется, «развезло» и, как ожидаемое следствие, «потянуло на подвиги». Вот и… всё.

— Да уж, ничего себе подвиги… — хмыкнул Лас. — Велку Крузу дверь хотел испоганить — за то, что накричал сгоряча?

Плющ виновато кивнул.

— И что же ты там написал? И чем?

— Всякие… нехорошие вещи, — ответил юный сталкер. — Печной сажей.

— М-да… Завтра наверняка поднимется буча… — стал думать вслух Лас. — Так как у тебя есть повод для такого поступка, ты станешь главным подозреваемым. Да и мне несладко будет: я же, когда ты, весь из себя обиженный, пошёл в деревню, — сцепился с велком, стал доказывать ему, что ты не виноват и такое на охоте — особенно одной из первых — может случиться с каждым… короче, я ему врезал. В ответ.

— Дела-а… — протянул Плющ. По голосу было понятно, что ему сейчас не очень хорошо — как морально, так и физически. — Как же мне…

Не договорив, он вдруг вскочил и кинулся наружу. По звукам, через мгновение донёсшимся до Ласа, тот понял, что Плюща рвёт. А чего, не надо было пить…

Вскоре юноша вернулся в дом друга и тяжело опустился на пол.

— Как же, к Первосталку, спать хочется… — пробормотал он.

— Подождёшь, — отрезал Лас. — Нам надо придумать, что теперь делать. Ты облажался на охоте и дважды оскорбил велка (если что, надпись тоже считается), я — вообще дал ему в глаз… Нас завтра начнут живьём есть. Прямо с утра.

— Уходить надо, — вдруг сказал Плющ. Взглянул на Ласа: — Уходить в твой долбаный поход к Трубе. Это же несколько дней будет, да? Всё малость поуляжется, мы уже сможем рассчитывать на некоторое снисхождение… а если твоя штуковина окажется не пустышкой, то нас могут и вовсе простить. Только спать ужасно хочется… хотя бы полночи…

— Нет, — отчеканил Лас. — Мы не можем ждать, пока станет поздно и к нам будет применено нечто неприятное. Наше спасение — в том, чтобы по-быстрому отсюда свалить. Подрыхнуть мы и в пути можем. Ой, а Ксюня! Как же я про неё-то забыл!..

— А что, у неё тоже есть причины удрать из деревни? — язвительно спросил Плющ. — Старика, что ли, грязью облила?..

— Нет. Тут всё пострашнее… — Лас поколебался несколько мгновений, решая, стоит ли посвящать Плюща в то, что до этого вечера было маленькой тайной, о которой знали всего двое… и сказал: — Понимаешь, у нас с ней… было.

— Что — было?.. — непонимающе спросил Плющ, у которого голова после почти полного кувшина перегонки отказывалась работать по назначению в полную силу, но вскоре до него дошло. — Что, правда? Всё — было?

— Да. Причём — несколько раз. А сегодня об этом узнала Лина. И, скорее всего, успела нажаловаться Старику. Иди велкам… хотя нет, вряд ли: те тогда, наверное, уже спали… В общем, всё плохо. Как говорится, что знают двое, знает и мут. И за эти вот дела меня могут начать есть живьём без малого в прямом смысле. И изгнание — лучшее, что ждёт нас с Ксюней.

— Тогда по-любому надо валить, — сказал Плющ. — И как можно дальше… Надо еды взять, воды про запас… и оружие. У Трубы без оружия делать нечего…

— И вредомер, — добавил Лас, доставая из единственного тайника в доме мудрёное устройство, непрерывно постукивающее с умеренной интенсивностью.

— И это тоже… Так, я сейчас всё устрою… — Плющ поднялся на ноги. — Давай флягу, а сам иди зови Ксюню.

— Надеюсь, её ещё не убили… — пробормотал Лас, направляясь к выходу.

Оказался снаружи — и бегом понёсся к дому Ксюни.

* * *

…Ксюня некоторое время боялась войти в дом, не желая даже думать, что её там ожидает, но потом всё же пересилила себя, потянула на себя дверь, открывшуюся с лёгким скрипом, и безмолвной тенью проскользнула в помещение.

— Это ты, Ксюня? — тут же раздался резкий голос Старка, в котором отчётливо слышались холодная ярость, ненависть и лёгкое безумие. — Нам с тобой надо кое о чём потолковать.

У сталочки внутри всё сжалось, но она не подала виду (хотя… в таком мраке Старик всё равно не смог бы её разглядеть), что боится. Решив сделать всё необходимое побыстрее, пока есть возможность, Ксюня, ничего не отвечая своему прародителю, прошла к печке, нашарила за ней горшок с отваром — почти полный: вчера только варила… — и, стараясь быть как можно тише, отпила три глотка — необходимую дозу.