Увидев, как его будущий соперник в борьбе за сталкерское звание и — посмотрим правде в глаза — личный недруг тискает сталочку его мечты, причём та, как видно, не особо этому рада, Лас на миг потерял голову. Совсем ненадолго, но этого было достаточно, чтобы в мгновение ока кардинально изменить ситуацию.

Кулак, закалённый на тренировках ударами о дерево (не надо забывать, что бои без правил — одно из пяти направлений сталкатлона), врезался сбоку в скулу ничего не подозревавшего Квильда и отбросил того сагни на три, не меньше. Ксюня, успевшая беззвучно зарыдать, теперь открыла рот для крика, но, к счастью для неё и Ласа, смогла издать лишь короткий негромкий писк. Рядом с ней приземлился после прыжка Лас, тяжело дыша и потирая костяшки кулака, ноющие после такого впечатляющего удара.

Ксюня тихо плакала, прижавшись к Ласу, пахнущему потом после занятий, пока Квильд медленно поднимался на ноги. Когда это всё-таки произошло и несостоявшийся насильник, прижав ладонь к скуле, с неприкрытым бешенством во взоре повернулся к подсталкру, осмелившемуся треснуть его, Лас тихо сказал, на всякий случай выставив перед собой согнутую в локте левую рук со сжатым кулаком:

— Даже не думай. Ксюня не твоя и твоей никогда не будет. Есть Лина; чем она для тебя хуже? Вали отсюда, пока ещё не схлопотал.

— Факнутый урод… — прошипел Квильд, почти в прямом смысле слова уползая с поля короткой битвы.

Когда он скрылся из виду, а Лас стоял с Ксюней на месте, настороженно провожая его взглядом, из-за деревьев вышел Стан, наконец закончивший своё неотложное дело, — и застыл, удивлённый произошедшим изменением в мизансцене.

— Что случилось? — спросил он. — Где Квильд? Что ты здесь делаешь, Лас?

— Я? Я возвращался с занятий, когда увидел, что «место встречи» перенеслось на этот раз сюда, — ответил Лас, отодвинувшись от Ксюни, которая уже почти успокоилась, и на шаг приблизившись к Стану. — А Квильд… Квильд ушёл. У него вдруг появились дела поважнее.

— Чё-то мне это не нравится, — произнёс Стан; на его лице появилось подозрительное выражение. — А не гонишь?

— Первосталк свидетель! — Ласу показалось, что в навешивании товарищу клыпа на уши лучше перегнуть палку. — Слушай, а ведь уже поздно: видишь, солнце почти скрылось? Надо бы проводить нашу сталочку до дома, а то ещё заблудится…

— Да не заблужусь я! — сердито ответила Ксюня и чуть помягче добавила: — А проводить, пожалуй, стоит: у нас же сегодня не получилось такой беседы, как вчера или позавчера…

— И не надо, — сказал Лас, трогаясь с места и призывая остальных сделать то же. — Можно ведь просто пройтись и полюбоваться чудесным вечером; к чему нам какие-то слова?

— Только не до дома! — попросила Ксюня. — У меня там…

— Хорошо, — сказал Стан. — Значит, просто прогуляемся по берегу реки.

Так они и пошли — втроём: Ксюня — посередине, Лас и Стан — по сторонам, но не в обнимку с ней, а всего лишь рядом, как хорошие друзья. И от этого молчания, будто связывавшего их в тот вечер лёгкой незримой цепью, они все получили больше удовольствия, чем за последние несколько десятков дней, вместе взятых.

Когда Ксюня решила, что ей на самом деле пора домой, и убежала, Лас со Станом остались вдвоём. Встав друг напротив друга в паре сагней от реки, они посмотрели друг другу в глаза и приготовились к серьёзному разговору.

— Может, всё же скажешь, что случилось? — спросил Стан. И на этот раз отвертеться от ответа Ласу было бы намного труднее.

— Квильд приставал к Ксюне. И я не очень вежливо попросил его уйти.

— Ну ничего себе!

— Знаешь, мне кажется, что его к сталочкам вообще подпускать нельзя. Надеюсь, я — хотя бы на время — отвадил его от них. Но… с таким придурком ничего нельзя знать наверняка…

— Я буду следить за ним, — пообещал Стан и взглянул на Ласа, как бы добавляя: «И за тобой тоже».

— Мы будем, — поправил его Лас. И подумал: «Я Ксюню в обиду не дам. Никому».

— А как ты сам к ней относишься? — вдруг спросил Стан. Причём без подсказок было понятно, о ком он говорит.

— Если ты о Ксюне, — ответил Лас, изо всех сил стараясь сохранять твёрдость в голосе, — то она мне нравится. И я хочу, чтобы в будущем она была моей.

— А если я хочу того же? Ты уверен, что сможешь мне помешать?

— Не знаю, — честно сказал Лас. — В конце концов, у Ксюни по этому вопросу может иметься собственное мнение. Да и вообще — есть ещё Лина. У кого не удастся с Ксюней, у того будет запасная возможность. И мне не хотелось бы, чтобы это был я.

— Ну смотри: я за Ксюню буду готов на всё, — проговорил напоследок Стан, собираясь уходить.

— Я тоже, — тихо ответил Лас. — Я тоже.

* * *

После той истории Квильд снова начал тренироваться отдельно от остальных подсталкров; этому способствовало и то, что велк Круз закончил свои дела, связанные с охотой на мутов в целях обеспечения деревни мясом накануне праздника.

Кроме того, Квильд перестал по вечерам появляться на берегу реки и общаться с другими юношами и девочками (Лина не приходила всего два — три дня: болезнь матери оказалась неопасной и не очень тяжёлой, так что постоянный уход уже не требовался). Лас, Стан и Ксюня молчали о том случае, и поэтому Плющ с Линой пребывали в счастливом неведении насчёт того, что едва не случилось и всё не разрушило.

Всё — в смысле складывающиеся отношения между парнями и сталочками, уже имевшие под собой некоторый фундамент. Ксюня со всё большей теплотой смотрела на Ласа, а он — на неё; Стан тоже заглядывался на Ксюню, а Лина — на Ласа, но вот это результата не приносило, зато имело последствия, которые открыто пока не проявлялись.

К примеру, Стан начинал ненавидеть Ласа. Мало того, что тот бегал и плавал быстрее его, так ещё и девочку как-то умудрялся постепенно охмурять! В общем, грядущий конфликт становился не только неизбежным, но и скорым.

А Лина стала как-то по-другому относиться к Ксюне — за то, что той больше благоволил Лас, которого тонкая черноволосая вредина мечтала сделать своим. Так что и между девчонками назревало выяснение отношений.

А случай вскоре представился — и для того, и для другого.

Деревня Сталочная, 29-й год после Звездопада, 100-й день весны (праздник Конца года).

С самого утра в деревне царило радостное оживление. В тот день все — по крайней мере, большинство — встали пораньше, чтобы побыстрее разобраться со своими делами и предаться заслуженному отдыху.

Праздник Конца года… Созданный в память о трагическом событии почти тридцатилетней давности, он за несколько лет превратился во всеобщее гулянье, как будто Звездопада, о котором следовало помнить, не случалось вовсе. Конечно, в «программе» праздника была и памятная речь велка Зора о том страшном событии, но лишь как символ, отличающий это празднество от остальных. А вообще Конец года отмечался с огромным размахом по сравнению с остальными особыми датами: обильная еда, напитки, в том числе и самогон, и связанное с этим неудержимое веселье делали его фактически одним из главнейших событий года, когда сталки, предаваясь радости перед сезоном тяжёлой работы, совершали иногда самые важные, а иногда и самые безрассудные — впрочем, одно другому не мешало — поступки в своей жизни. В этот день и, естественно, ночь создавались и распадались семьи, находились и терялись друзья; это было время больших дел и больших перемен.

…Утро и день у подсталкров прошли как обычно: Лас, Стан и Плющ бегали и кидали мачеты на северной окраине деревни ближе к востоку (Квильд занимался тем же самым немного западнее). Велк Зор сообщил им, что боями и загадками они займутся через несколько дней, когда наступление нового, тридцатого, года окончательно станет прошлым.

«Бои без правил — это будет жёстко, — думал Лас, пока его «ножик» раз за разом летел к цели. — Стан не упустит возможности отыграться за то, что я стою у него на пути к сердцу Ксюни. А если подключится и Квильд… ох… Непросто будет… непросто…»