О Катерине стоит пару слов сказать отдельно. Уникальный гиперактивный человек, по своим параметрам приближающийся к черной дыре: любые проявления энергии или материи, которые оказывались в зоне ее досягаемости, поглощались незамедлительно и без остатка. Она забирала всё: время, силы, деньги – и так же стремительно, как и появлялась, исчезала, потеряв интерес к опустошенным людям и городам. До сих пор хорошо помню это невероятное чувство облегчения, когда исчезал из вида хвост уносящего Катерину поезда.

Но всего этого я еще не знал и поэтому согласился помочь ей в организации приема группы из тридцати человек, которые были членами Optimist Club из разных городов Америки и мечтали поделиться своим оптимизмом с этими дикими и неулыбчивыми русскими. Время моих раздумий перед принятием решения сильно сократил тезис о том, что все траты и усилия будут щедро компенсированы в сумме, которая пока не известна, но уж точно не оставит меня равнодушным. «Все было впервые и вновь!» – и тесное общение с иностранцами, и новый вид деятельности. А что уж говорить о предложенных мне в качестве оплаты долларах, которых я на тот момент не только не имел в собственности, но даже и не видел. Хотя слышал о них много хорошего.

Времени до приезда заокеанских оптимистов оставалось мало, и я засучив рукава принялся за работу. Первым делом забронировал на всю братию чуть ли не пол-этажа гостиницы «Москва», проавансировал питание в кафе «Сонеты» у Зимнего стадиона, которое посещал в студенческие годы с целью различных злоупотреблений. Мои познания об американцах ограничивались сведениями из программы «Время», но я догадывался, что это немыслимо богатые люди, а стало быть, должны есть от пуза, поэтому, обсуждая меню с администратором кафе, норовил выбрать блюда побольше и пожирнее.

Еще интереснее было пробивать культурную программу: звонить директору Екатерининского дворца в Царском Селе или начальнику отдела Государственного Эрмитажа с просьбой организовать экскурсии, а директору Малого оперного – с целью приобрести билеты оптом. Это сейчас они не подошли бы к телефону, а тогда упоминание в разговоре о стране-мечте и в особенности о ее валюте творило чудеса: все двери распахивались как по мановению волшебной палочки.

После недельных хлопот я был готов к принятию делегации, которая прибывала рано утром в субботу из Москвы под предводительством моей энергичной знакомой. Группа должна была самостоятельно устроиться в гостинице, а я – подъехать попозже и проводить их в кафе на обед. Готовность к принятию долгожданных баксов, таких таинственных и желанных, также была стопроцентной.

Досматривая очередной приятный сон о своей значимости, скором богатстве и новой шубе для жены, я блаженно почивал, когда душераздирающий звонок старого телефона порвал нирвану в клочья – звонила Катерина. «Мы приехали в отель, а поселить нас отказываются, так как нет брони!» – поздоровалась она. Представьте себе глупо улыбающегося, заспанного и совершенно растерянного человека, стоящего посреди комнаты в семейниках и с телефоном в руках. Не ведая, что делать, но и не будучи готовым малодушно слиться, я наскоро оделся, прикрывшись шикарным, как мне тогда казалось, кожаным плащом почти до пят, и, прыгнув в апельсиновый «запорожец»-мыльницу, затарахтел на выручку интуристам, будя спящий город.

Неожиданно возникшая критическая ситуация помогла раскрыть неприкосновенный резерв наглости, хранящийся где-то в самом далеком углу сознания. Громко и нахраписто наезжая на администратора, не узнавая сам себя, я все-таки разрулил эту ситуацию, распихал гостей по этажам и пошел дожидаться обещанного гонорара в свой «жопик». Вскоре появилась и Катерина, собравшая дань с экскурсантов и несущая обалденную пачку долларов, с трудом помещающуюся в руке. Какие шикарные перспективы замаячили на моем утлом небосводе! Я небрежно забросил протянутую пачку в свой дерматиновый дипломат и принялся обсуждать подробности программы и графика оптимистов, после чего оранжевой стрелой помчался в офис, умирая от любопытства, каким же несметным сокровищем наградила меня судьба. Дрожащими от волнения руками я достал честно заработанный капитал и увидел верхнюю купюру номиналом в один доллар. Вторая – доллар, третья – два доллара. Долистав все до конца, дважды пересчитав и не найдя ни одной бумажки больше пятерки, я понял, что все мои титанические организационные усилия, включая оплату некоторых экскурсий, новые друзья оценили в скромные триста долларов. Действительность никак не хотела соответствовать ожиданиям. Впоследствии оказалось, что американцы специально меняли все свои деньги на мелочь, поскольку направлялись в нищую страну, где за бакс можно было купить черта, но получить сдачу – никогда.

В расстроенных чувствах я побрел в обменник на Малую Морскую, где тут же создал гигантскую очередь своим собранным на паперти, как были все уверены, валютным запасом. Хорошо, не побили, хотя некоторые выказывали это желание совершенно недвусмысленно.

Между бесконечными визитами в музеи, театры и посещениями пригородов Петербурга по просьбе моих прижимистых гостей была организована встреча с преподавателями английского языка. Отбоя от желающих не было, я даже пожалел, что не напечатал входные билеты. В маленький актовый зал рядовой школы набилось сотни полторы дам разнообразного возраста, объединенных одним стремлением – зацепиться за малейшую возможность выехать на ПМЖ куда глаза глядят. В данном случае они глядели в Америку.

Перед горящеглазой аудиторией выступил сам президент Optimist Club с речью о том, сколько добрых дел еще не сделано на планете Земля, а надо бы. После чего, намекнув на возможность подучиться добру и оптимизму непосредственно в Штатах, предложил создать отделение своего клуба в Петербурге, выбрать президента и срочно вступить в члены. Что и было незамедлительно сделано прямо на этой встрече. Неожиданно для себя, даже не успев посопротивляться, я и стал президентом сотни питерских дам и переписал их по головам. Потом зарегистрировал общественную организацию и получил большую круглую печать.

Прошло месяца три с момента облегчительного отъезда табора заокеанских гостей. Я уже начал забывать об этой странной компашке, как вдруг на мой адрес пришла огромная посылка с симпатичным фетровым флагом, украшенным эмблемой американского клуба, полусотней значков для рядовых членов, кипой проспектов и прочей пустопорожней макулатурой. Бесконечные шеренги сытых, довольных лиц, оснащенных рабочей улыбкой, смотрели на меня, как бы призывая на пустующее место в цветном каталоге профессионального оптимизма. Изучив содержимое, я понял, что в Америку никто никого звать не собирается, но зато требуют какие-то отчеты о работе в течение последних месяцев. Более того, в коробке лежала еще одна красочная бумажка с загадочным названием Invoice. Подтянутые на помощь знатоки английского объяснили: за все присланное и так бережно упакованное оптимисты требуют с меня каких-то жалких двести восемьдесят долларов. «Так вот откуда у них неиссякаемый источник этого оптимизма! Ну, это уже хамство!» – подумал я и, повесив изумительный флаг на офисной стенке, а значки раздав женщинам и детям, выкинул на помойку все остальное.

Ничего хоть сколь-нибудь стоящего мне больше уже не присылали, зато еще через пару месяцев пришел новый инвойс, содержащий все те же двести восемьдесят долларов и штраф за несвоевременную оплату – плюс сто сорок. Кроме того, в прилагающейся записке меня отчитали за жадность и напугали исключением из партии, тьфу, клуба. Тут наши однобокие отношения совершенно разладились, и за следующими счетами на почту я уже не ходил. Возможно, они так и поступают до сих пор и достигли небывалых сумм.

Вот так и вышло, что, потеряв только начавший зарождаться оптимизм и надолго расставшись с верой в бескорыстное добро, я одновременно получил пост президента Санкт-Петербургского клуба оптимистов, каковым до сих пор себя искренне считаю.

В начале девяностых Бутин и я создали хозрасчетное предприятие. Бутин, как инициатор, стал генеральным директором, а я, как реальный инженер, занял должность главного инженера. Собственно, больше никого и не было.