В ноябре наш «Гелиотроп» встал на зимовку в бухте Баутино близ форта Шевченко. Я получил радиограмму прибыть в Астрахань. Отправился на теплоходе «Колхозник», который шел в рейс с бензобаржой на буксире. В открытом море нас настиг десятибалльный шторм. Буксирный трос несколько раз обрывался, и нам приходилось с большим риском снова закреплять его.

К утру шторм разыгрался еще сильнее. Многометровые волны разломили баржу пополам. Кормовую часть с каютой, где находился экипаж, стало относить от теплохода. С трудом нам удалось спустить на воду шлюпку, но она тотчас же превратилась в щепки. Еще через несколько минут каюта баржи была сбита волнами, и люди оказались в ледяной воде. Чтобы спасти их, я и один из матросов теплохода прыгали в бушующие волны и с помощью каната помогали команде спасать оказавшихся в беде людей. Через некоторое время к нам на подмогу подошло оказавшееся поблизости военное судно.

В Астрахань я вернулся пятого декабря 1942 года и сразу же был направлен на оперативную работу в Перелазовский район, только что освобожденный от немецко-фашистских захватчиков.

Рано утром в Ленинское районное отделение НКВД пришла пожилая женщина.

— Мне надо поговорить с начальником по неотложному делу, — сказала она бойцу охраны.

В коридор вышел дежурный оперативный работник: бледный, голова перевязана. Время было трудное и тревожное. Германские армии прорвались к Сталинграду, и Заволжье, где стоит тихий, утопающий в садах городок Ленинск, стало близким фронтовым тылом. Везде войска, аэродромы, госпитали, по дорогам потоки эвакуированный…

Разговор с посетительницей сразу принял неожиданный оборот. Вытирая глаза платком, она прошептала:

— Мой сын — шпион…

Наступила пауза.

— Где он? — спросил дежурный.

— Он не один. Их трое. Ночевали у меня в доме, а чуть свет собрались и спешно ушли. Один, Тарасом его звали, немного хромает, трудно ему идти.

— Куда же они пошли?

— Не знаю. Когда уходили, мне сын, Ваня, потихоньку сказал, что они спустились ночью с германского самолета в степи. Идут взрывать железную дорогу. Ваня велел передать нашим — вот я и пришла.

Сказав это, женщина, будто свалив с плеч тяжелую ношу, зарыдала. Дежурный выяснил, что она местная колхозница, сын ее добровольно ушел на фронт, а зимой она получила извещение о его гибели в бою…

— Скажите, ради бога, его не расстреляют?

Оперативный работник понимал чувства матери. Но что можно было сказать ей в утешение?

— Как решится судьба вашего сына, я не знаю, — сказал он женщине. — Думаю, что положение его не безнадежно.

На розыск диверсантов была немедленно брошена оперативная группа во главе с опытным оперработником капитаном Пантелеевым. Однако обнаружить диверсантов по горячим следам не удалось. Прошли сутки, вторые…

Пантелеев и его помощник лейтенант Ерохин не знали ни сна, ни отдыха. Но вражеские агенты как в воду канули.

На пятый день розыска были получены данные, что подозрительные лица обнаружены недавно во Владимировке.

К утру оперативная группа была на месте. Выяснилось, что трое неизвестных в военной форме — лейтенант и двое старшин, имеющие сходство с разыскиваемыми, появились на железнодорожной станции. Остались ночевать поблизости в небольшой хате-мазанке. Хату окружили. Пантелеев постучал в дверь. Из хаты никто не ответил. Капитан постучал еще раз.

В хате послышался какой-то шум, что-то загремело.

Бойцы оперативной группы навалились на дверь, и она с грохотом открылась. Понять, что происходит в хате, было невозможно. Три человека сцепились друг с другом. Стол повален. У печки валяется наган.

— Встать! Руки вверх! — скомандовал Пантелеев. Все трое, тяжело дыша, встали, подняли руки.

Вдруг один из неизвестных в форме лейтенанта пнул в живот бойца, стоявшего рядом, и бросился к двери. Пантелеев успел подставить ему ногу и свалить на пол.

— Обыщи, свяжи руки и увези, — сказал он Ерохину, а сам подошел к старшинам. С поднятыми руками они прижались к стене. Ни злобы, ни страха в глазах не было. У одного, коренастого, мелькнула даже улыбка. «Наверное, Иван», — подумал Пантелеев.

— Опустите руки. Садитесь, — предложил Пантелеев. Старшины быстро привели себя в порядок, надели пилотки, но сесть не посмели.

— Вы его обезоружили?

— Мы, — ответил плечистый, русый старшина. — Когда постучали, он приготовился стрелять.

— Ваша фамилия Трещов?

— Да. Моя настоящая фамилия Трещов, я из Ленинска…

Второй старшина, небольшой ростом, чернявый, с живыми темными глазами от удивления приоткрыл рот.

— Вы, Тарас, радист, — обратился к нему Пантелеев. — Показывайте, где рация и ваши вещмешки.

Тарас живо заговорил, жестикулируя руками:

— Мы сами хотели этого гада придушить!

Первым на допрос Пантелеев и Ерохин вызвали задержанного в форме лейтенанта.

— Назовите вашу фамилию, имя, отчество.

— Федор Сорокин…

— Это нам известно по документам, которые у вас изъяты. Какова ваша действительная фамилия?

— Федор Францевич Недлер. Родился в Сарепте…

Недлер медленно, с остановками рассказал о себе, своих родителях, родственниках. Но вдруг умолк, опустил голову. Минуту он сидел неподвижно, неожиданно поднялся, уставился тусклым взглядом в угол и громко рассмеялся.

— Сядьте, Недлер, — потребовал капитан. Но Недлер продолжал хихикать.

Пантелеев вызвал конвойного:

— Уведите! — И, обратившись к Недлеру, сказал: — Напрасно прикидываетесь. Подумайте. Мы скоро вызовем вас.

Недлера увели.

Вызвали Ивана.

Иван рассказал, что отец его был богатым крестьянином, мать — из бедной батрацкой семьи. Красивая, гордая и честная, она не ужилась в кулацкой семье, взяла ребенка и ушла от мужа. С первых дней коллективизации вступила в колхоз. Жила одиноко, растила и воспитывала сына. Иван окончил техникум физкультуры, но работать пришлось мало — началась война. На фронт пошел добровольцем, участвовал в боях, был ранен, попал в плен.

Пантелеев без ошибки определил, что было дальше. Лагерь военнопленных, голод, медленная смерть. Фашистские разведчики, подбиравшие агентуру, обратили внимание на образованного, физически крепкого молодого парня. Вопрос стоял так: или идти на службу в фашистскую разведку, или — расстреляют. Он согласился стать агентом с единственной целью: выжить, вырваться к своим.

Иван назвал десятки фамилий, дал приметы разведчиков и агентов. Он запомнил места явок, на которых ему пришлось бывать, адреса и даже телефоны.

Готовил нас майор Остер, пожилой, лысый гитлеровец, со шрамом на правой щеке… Выбросили нас троих в степи недалеко от Ленинска. Тарас ушиб ногу, шел медленно. Федор ругался, но поделать ничего не мог: без радиста не обойдешься. Я предложил зайти к моей матери, хотя Остер и запретил нам заходить в Ленинск. Я думал, что Федор не ослушается приказа, но он согласился. Мать была, конечно, рада. Тарас и я надеялись, что поживем в нашем доме хотя бы сутки. Но Федор поднял нас рано. И повел не к железной дороге, как планировалось, а в лес, за Ахтубу. Федор иногда расспрашивал местных жителей, куда ведут дороги, есть ли мосты, можно ли проехать на автомашине, перебраться вброд и все записывал, делал пометки на карте.

— А где карта, которой пользовался Федор? Ее мы не нашли.

— Может быть, спрятана в доме, где нас задержали?

Пантелеев сделал пометку на листе бумаги.

— Какое задание получила ваша группа?

— Остер поручил нам собирать различные сведения и передавать по радио. А главное — взорвать железную дорогу, которую недавно построили в степи от Владимировки до Сталинграда. Гитлеровцы считают, что она питает весь Сталинградский фронт. Нам дали три противотанковые мины. Две носил я, одну — Федор. У него же находились взрыватели. Ну, а Тарас таскал свою рацию. У меня в вещмешке были и другие «хитрые» вещи…