— Да, — я вытерла глаза носовым платком Гомы. — Я только… — я посмотрела на Килиманджаро и подумала о белой усадьбе с зелёными качелями, затерянной в предгорьях.

— Я была в большом приключении.

— Ну, я внимательно слушаю. Вы должны рассказать мне об этом.

— Я не знаю, с чего начать, — я улыбнулась ей и уставилась в окно.

Я закончила проверять последний реферат и перевернула на первую страницу, чтобы подвести итоги. Моя ручка дрогнула, когда я заметила имя студента.

Джек.

Четыре буквы, соединенные вместе, образовывали имя. Простое. Распространённое. Обыкновенное.

Четыре знака, которые раньше не имели никакого смысла, но теперь мне казалось, что я лечу с десятого этажа и падаю на землю — шлёп — каждый раз, когда натыкаюсь на них. Сколько таких «Джеков» существует на планете? Никто не предупреждал меня о Джеке, который должен был прийти в мою жизнь, от имени которого у меня перехватит дыхание в середине дня.

В Котсуолдсе стоял июль, десять месяцев прошло с нашего дождливого прощания в аэропорту. За моим окном цвели персиковые розы. Пчелы и бабочки метались от цветка к цветку. Это был конец очередного учебного года, мой последний рабочий день перед летними каникулами. Я закончила выставлять экзаменационные отметки и оглядела свой класс.

— Ты ещё здесь? — Джереми Эванс просунул голову в комнату. Он был временным сотрудником, который заменял учителя музыки, находившуюся в декретном отпуске.

— Уже ухожу, — ответила я.

— Я тоже. Не хочешь выпить? Я иду в паб на кружечку.

— Спасибо, но я воздержусь.

Я выключила свой ноутбук и улыбнулась ему. Он был милый, с мягкими карими глазами и темными волосами, которые завивались на лбу.

— Ох, — он схватился за грудь. — Снова сразила меня наповал. Когда-нибудь тебе придется сдаться, даже если ты просто заткнешь мне рот.

— Хорошего лета, Джереми.

— Ах. Я знаю, что ты сделала. Ты просто заблокировала меня на все лето. С таким же успехом ты могла бы просто захлопнуть дверь перед моим носом.

И с этими словами он потащил себя за галстук и захлопнул за собой дверь.

Я всё ещё улыбалась, когда отстегнула свой велосипед и направилась домой. Как можно не любить того, кто заставляет тебя смеяться? Я срезала путь по мощеным улочкам, которые извивались вокруг коттеджей медовых оттенков и маленьких живых изгородей. Буртон-на-воде был популярным туристическим местом летом, а основные маршруты были заполнены посетителями. Это была небольшая плата за то, что я чувствовала каждый раз, когда приходила домой — деревянные ворота, синяя шиферная дверь, полосы желтых цветов, высыпающихся из оконных коробок, лаванда, дико растущая на фоне золотого камня.

Я пристегнула свой велосипед и забрала почту: счета, открытку от моих родителей, листовки… письмо из Танзании. Я отперла дверь и бросила свои вещи на диван.

«Я хочу начать всё с чистого листа», — сказала я. И Джек дал мне это. С тех пор как я улетела, я ничего не слышала о нём — ни звонков, ни смс, ни электронных писем. Иногда, когда я думала о нем, представляя, как он сидел на качелях и смотрел на звезды, в моей груди взрывались бомбы.

«Это ты?» — спросила я у конверта размером с письмо, мое сердце бешено колотилось, когда я разорвала его.

Это был не он. Но я засмеялась, когда увидела фотографию, которую прислал Бахати. Он был на рекламном щите, выглядя очень изящно в деловом костюме, модных и роскошных часах. На обороте он написал: «Это не настолько большой экран, как я думал, но он довольно большой»:)

Волна болезненной гордости наполнила меня. Под всеми этими причудливыми вещами Бахати был воином, таким же свирепым, как его братья и сестры в Боме. Он твердо придерживался этой традиции гордости и самодостаточности. Он не только прошел через это, когда дети и я нуждались в нем, он также сумел проложить свой собственный путь, заработав уважение своего отца и, что более важно, свое собственное.

Я поднялась по лестнице в свой кабинет с его фотографией в руке. Там я поместила ее на пробковую доску, приколов ее рядом с рождественской открыткой, которую получила от Джозефины Монтати. Она оставалась на связи, сообщая мне последние новости о детях. Я восхищалась ее упорством, преданностью и страстью. Она была из тех людей, которые меняют жизнь. И жизнь меняла миры.

Мой взгляд упал на фотографию, которую она прислала: на ней были Джек, Бахати и я с детьми. Я выглядела рассеянной. Джек улыбался.

«В чем дело? Ваш английский сад не может справиться с тропической жарой?»

Да. Это был момент, закреплённый на моей доске. «Как ты это сделал?»

Я проследила линии его лица. «Как ты потянул, растянул и вырастил моё сердце, заставляя звучать его как сладкая, сладкая музыка?»

Я открепила фотографию и опустилась в своё кресло.

«Жизнь прекрасна, Джек. Жизнь велика. Я именно там, где хочу быть, и делаю именно то, что хочу. Я люблю свою работу. Мои ученики поражают меня. Они вдохновляют меня. Они бросают мне вызов. Это нелегко, но это полезно. Я ем круассаны в постели и кормлю уток, которых не должна кормить. Я покупаю свечи по завышенной цене и экзотические чаи. На прошлой неделе я вышла за простой белой рубашкой, а вернулась домой с шелковыми сорочками. Я сплю в них. Я принимаю пенные ванны. Я думаю о тебе каждый раз, когда идёт дождь. В хорошем смысле. Только не с моим сморщенным лицом как засохшее яблоко. Я цельная, сосредоточенная и сильная. Я цельная потому, что ты любил меня из-за меня, а не из-за того, кем я могла бы быть для тебя. И, возможно, именно поэтому это так больно. Потому что твоя любовь была такой хорошей и чистой. И это отстой. Это отстой, потому что мои книжные парни больше не справляются.

Ты погубил меня, Джек. Но всё в порядке. У меня всё хорошо, замечательно, чертовски волшебно. Но ты хочешь знать что-то жалкое? Я подписалась на все виды уведомлений о полётах. Каждый раз, когда цена снижается на авиабилеты в Танзанию, я получаю уведомление. И каждый раз я смотрю на экран и ухожу со страницы, чтобы не оказаться в самолёте, чтобы снова увидеть твоё лицо. Потому что я скучаю по тебе. Потому что, что было бы, если бы ты не пригласил меня? Что, если память обо мне начинает исчезать?

Обычно я говорю себе, что ты придурок, Джек. Как ты мог отпустить меня? Как ты мог просто согласиться с этой бесконтактной фигней и не развалиться на части, как я? Так много раз в день. Да. Ты придурок, Джек. Я ненавижу, что скучаю по тебе. Здесь лето, тепло и красиво, и я скучаю по тебе. Я так по тебе скучаю».

Я поднесла фотографию к груди и закрыла глаза. Некоторые круги никогда не исчезают, некоторые раны никогда не заживают. Такова любовь. Она оставляет тебя навсегда открытым, навсегда уязвимым.

Я глубоко вздохнула и встала. Пора было двигаться дальше, время открывать дверь и позволять себе другие возможности, хотя иногда ночью, если я внимательно слушала, я могла слышать, как моё сердце шепчет: «Джек, Джек, Джек, Джек».

Джереми Эванс пришел, чтобы отвезти меня на обед, раньше, чем мы договаривались. Дверной звонок зазвонил, когда я сушила волосы, наклонив голову. Я откинула их назад, провела пальцами и спустилась вниз, чтобы открыть дверь.

— Привет, Родел, — это был не Джереми. Это был Энди, агент по недвижимости, через которого я купила коттедж. Он звонил, чтобы выразить свои соболезнования в связи с кончиной Мо, но я не видела его с тех самых пор, как вернулась из Танзании. — Я был по соседству и подумал, что зайду посмотреть, как идут дела. С домом всё в порядке?

— Да, спасибо. Всё в порядке. Я действительно довольна им.

— Хорошо, хорошо. — Энди переступил с одной ноги на другую. — Что ж. Я подумал, может, ты хочешь ещё раз попробовать сходить выпить? Последний раз был… это было ужасно — узнать о твоей сестре вот так. Я не хотел торопить тебя, но поскольку я был поблизости, то подумал… ты знаешь. Почему нет?