Однажды в Африке я поцеловала короля…

Я встала, разгладила платье и направилась к выходу, оставив Джека стоять на коленях около телёнка.

— Родел, — позвал он, когда я была в шаге от того, чтобы выйти на улицу.

Родел — ещё одна вещь, которую я всегда буду помнить, — как он произнес моё имя, протягивая мягко букву «л» дольше обычного.

Он оказался между мной и выходом, прежде чем я смогла развернуться. Он заключил меня в кольцо из своих рук и поцеловал — не мягко или осторожно, как я целовала его, а с отчаянным и требовательным голодом, вжимая моё тело в своё. Его рот дико двигался на моем, его язык изучал все уголки у меня во рту, как будто я украла кусочек его, и он хотел его вернуть. Я попробовала целую вселенную в поцелуе Джека — синюю жару вращающихся звёзд, рождение далеких солнц, атомы, жужжащие и сталкивающиеся, и плавящиеся.

И точно так же, в старом красном сарае у подножия горы Килиманджаро, я обнаружила неуловимую магию, которую видела только между страницами великих любовных историй. Она кружилась вокруг меня, как новорожденная бабочка, и уселась в уголке моего сердца. Я затаила дыхание, боясь выдохнуть, опасаясь, что она исчезнет ​​и больше никогда не будет найдена.

Когда Джек поднял голову, мой пульс тяжело и быстро бился у основания моего горла. Он ласково проследил его, с нежным очарованием, прежде чем встретиться со мной глазами.

— Родел, — он снова произнёс моё имя.

Я попыталась замаскировать волну эмоций, несущихся сквозь меня, но он заметил мерцание чего-то, потому что выражение его лица стало мрачным.

— Пойдем со мной, — сказал он, выведя меня за руку на улицу.

Мы прошли мимо дома, в мягком полумраке между днем ​​и вечером, к гигантскому дереву акации, под которым я его видела в ночь во время грозы.

— Все, кого я люблю, оказываются здесь, — сказал он, указывая на четыре надгробных камня у основания дерева. Его дед. Его отец. Его мать. Его дочь. — А вот это моё место, — он выделил область рядом с могилой Лили.

— Я родился здесь, и здесь я умру. Бог знает, есть дни, когда всё, что я хочу, это быть с Лили, где бы она ни была. Когда я встретил её мать, я был молод и наивен. Я думал, у нас всё получится. Но не многие женщины созданы для жизни на ферме, вдалеке от всего и всех. Сначала Сара была очарована фермой, потом она терпела её, затем она ненавидела её. Это отняло у нас всё хорошее. После того как она ушла, я поклялся никогда не заставлять кого-то снова проходить через это.

Он засунул руки в карманы и обернулся.

— То, что происходит между нами… — он пожал плечами, сделав глубокий вдох, — Это просто навредит нам обоим. В конце концов, мы принадлежим к разным мирам. Мой дом здесь, твой — там. Я никогда не смогу попросить тебя остаться, и ты никогда не сможешь просить меня уехать. Это было бы несправедливо. И я не обладаю теми качествами, которые впустят тебя мою душу, чтобы затем отпустить тебя. Я больше не смогу справиться с расставаниями, Родел. — Он стоял у подножия могилы Лили, когда спускались сумерки, а тени таяли под кроной старой акации. — Последнее уничтожило меня.

Мои пальцы болели от необходимости поправить самодельную корону на его голове, но я стояла рядом с ним, опустив руки вдоль тела. Моё сердце было переполнено чувством потери: его, моей, нашей. В то же время что-то прекрасное ожило при заявлении Джека, его признание нашей связи. Казалось, что крошечное семя, наполненное магией, укоренилось. И хотя оно никогда не увидит дневной свет, только тот факт, что оно сформировалось там, где раньше ничего не было, заставило меня почувствовать, как внутри меня беспрерывно что-то цветет.

Ночи на ферме были неторопливыми, с приветливыми паузами, когда всё повисало под сенью усыпанного звёздами неба. Гома сидела за своей старой швейной машинкой, её нога была на педали, издавая шум, что наполнял библиотеку мягким жужжанием. Время от времени она вставала, примеряла сшитое на Схоластику и кивала или доставала свои ножницы и мел.

— Что ты делаешь? — спросила я.

Джек, Схоластика и я уезжали утром, чтобы забрать следующего ребенка в списке Мо, а оттуда у нас была ещё одна остановка, прежде чем мы направимся к Ванзе.

— Я шью несколько тонких юбок для Схоластики, — ответила Гома. — Они продержится некоторое время.

Схоластика подняла взгляд при упоминании её имени. Мы практиковались, как писать её имя. С тех пор, как она увидела его на бумаге, она увлеклась этим.

Она нацарапала его на каждом белом листе бумаги, который смогла найти. Казалось, что она открывала свою личность, укрепляя её каждый раз, когда она писала это.

— Она выглядит измученной, — сказал Джек. Он сидел за своим столом, работая над некоторыми счет-фактурами.

— Да, похоже на то, — я погладила её по волосам, удивляясь, как сильно её явная усталость связана с тем, что это была её последняя ночь на ферме.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросила я.

Возможно, она не поняла значение этих слов, но она сняла очки и положила голову мне на колени.

— Ну, я всё закончила на сегодняшний вечер.

Гома отрезала нитку и осмотрела юбку. Она сложила её и положила на кучу другой одежды, которую сшила для Схоластики.

— Я отведу её наверх. Пойдем, — она протянула руку за Схоластикой. — Пойдем, я отведу тебя в постель. Twende kulala. Завтра будет длинный день.

Бахати издал долгий вздох, когда они вышли из комнаты.

— Что случилось? — спросила я.

— Здесь совершенно нечего делать, — простонал он. — Мне скучно, и сейчас всего лишь 8 часов вечера. Разве ты не жаждешь огней и действий, Джек?

Джек поднял взгляд, а затем вернулся к тому, что делал.

— Как насчет того, чтобы мы поиграли в книжные шарады? — спросила я.

— Что такое книжные шарады? — оживился Бахати.

— Это шарады, но с ними, — я указала на полку. — Мы выбираем книгу и смотрим, сможет ли кто-нибудь другой угадать название.

— Я никогда не играл в шарады с двумя людьми. Это глупо.

— Ой, да ладно! Я буду первой.

Я вытащила книгу с полки, прочитала заголовок и положила её обложкой вниз на свой стул.

— Ладно, была не была, — я подняла вверх три пальца.

— Книга, очевидно. Три слова.

Я кивнула и попыталась изобразить первое слово, держась за нос и высокомерно прогуливаясь по комнате.

— Пердун! Ты чувствуешь запах того, что кто-то пукнул! — воскликнул Бахати.

Я посмотрела на него и покачала головой.

— Звучит как… — Бахати интерпретировал мой жест. — Ковбой! — сказал он, когда я гордо расхаживала вокруг.

— «Гордость и предубеждение», — сказал Джек, не поднимая глаз.

Я повернулась к нему, открыв рот.

— Верно. Первое слово звучит как поездка. Вот, что я пыталась передать, — сказала я Бахати.

— Ладно, твоя очередь.

— Итак, кто победил? — спросил он, взяв ещё одну книгу с полки.

— Джек, я думаю, — ответила я.

— Но он даже не играет.

— Это не имеет значения. Просто продолжай, Бахати.

Бахати сделал вид, что проверил книгу, которую держал. Он отложил её и подумал некоторое время.

— Книга. Два слова. Первое слово…

Я колебалась, указав на его задницу.

— Умм… круп, задняя часть, задняя сторона, зад.

Бахати показал, чтобы я продолжала в том же направлении.

— Задница, жопа… — я остановилась, когда он прыгнул. — Жопа?

Он кивнул, но хотел, чтобы я расширила понятие.

— Ягодицы?

Он покачал головой.

— Зад, низ…

— Нет, что ты сказала раньше!

— Тебе нельзя говорить. Придерживайтесь правил. Так… жопа?

— Боже, твой английский! Неважно. Переходим ко второму слову, — он плавно прошёлся как дива через всю комнату, бедра покачивались, он обмахивал своё лицо и хлопал ресницами.