— Я не могу… с ней встретиться.

Моё сердце сжалось. Джек слишком винил себя, чтобы поговорить со своей дочерью. Даже в воображении. Потому что он не смог вовремя добраться до неё. Потому что она умерла одна. Я хотела что-то сказать, но закрыла рот. Говорить кому-то что-то вроде того, что нужно оставить свои переживания в прошлом было полным дерьмом.

— Если ты не можешь говорить, просто слушай, — сказала я. — Может быть, однажды ты услышишь, что она говорит.

Я протиснулась мимо него через открытую крышу и села. Мы ехали молча, пока не добрались до участка с высокими деревьями с желтой корой. Обезьяны-верветки выскочили из густого полога, а птицы порхали среди веток.

— Лес Лерай, — сказал Джек.

— О, Джек. Смотри! — я сжала его руку и указала в тенистую чащу.

Огромный слон терся о дерево, его большие бивни тащились по грязи.

— Это старый слон. Большинство слонов в кратере — самцы, — сказал Джек. — Большие размножающиеся стада только иногда спускаются сюда.

— Почему он это делает? Протирается об это дерево?

— Вероятно, чешется. Или избавляется от паразитов на коже.

Он наклонился вперед и посмотрел в бинокль.

— Может быть, он просто возбужден.

Он сказал это так деловито, что я рассмеялась.

— Ты что, посмотрел на его «шланг»?

Джек посмотрел в мою сторону.

— Ты только что фыркнула, Родел Эмерсон?

— Это был хохот.

Он сел и сложил руки.

— Ты фыркнула. И ты называешь член «шлангом».

— Мо сказала, что я должна спуститься сюда, чтобы показать мне шланг слона.

— В этом случае миссия выполнена, — он сделал мнимую галочку в воздухе и передал мне бинокль. — Продолжай. Не стесняйся.

— Нет, спасибо. Мне не нужно видеть его… его «шланг».

Я была уверена, что мои щеки стали бордово красными или, может быть, приобрели яркий оттенок спелой вишни.

— О, мой Бог. Ты стесняешься. Ты стала цветом как закат Серенгети, — Джек усмехнулся. Полноценная улыбка от уха до уха, которая была ослепительной.

— Мы можем просто поехать? — я протянула ему бинокль.

— Держись, — сказал он, снова заводя машину. — Вероятно, мы увидим еще несколько «шлангов».

Моим щекам вернулся нормальный цвет, когда мы проехали пестрый лес, но волнение не прошло, которое я ощутила, увидев его улыбку. Мы увидели бабуинов, водяных козлов и еще слонов, разрывающих ветки и набивающих ими рот.

— Не похоже, что сегодня мы встретим всю «большую пятерку», — сказал Джек, когда мы приблизились обратно к подъему на вершину кратера. — Не видно носорогов.

— Четверо из пяти — не так уж плохо, — ответила я, глядя вниз, на кратер.

Линии машин пересекали равнину внизу, взбивая пылевые облака. Прайд львов развалился под тенью дерева, а Масаи пасли свой скот в двух шагах от них. Ещё в нескольких шагах новорожденная зебра тыкалась носом в свою мать, еле держась на неустойчивых ногах. Когда туман рассеялся, кратер был виден до самого края леса. Несколько белых облаков задержалась, бросая тёмные тени на дно.

«Неужели Мо останавливалась здесь, чтобы так же рассмотреть этот вид?» — подумала я. Несмотря на то, что она ушла, я чувствовала себя ближе к ней из-за того, что побывала там. Это было, как будто прикоснуться к тени её души.

— Спасибо, — сказала я Джеку. — Я не думаю, что когда-нибудь забуду это.

Синева его глаз окутала меня на мгновение. Все казалось притихшим и обнажённым.

Прошло некоторое время, прежде чем он заговорил, и его голос был мягким, но напряжённым.

— Я тоже.

Потеря кого-то, кого ты любишь, настраивает тебя на хрупкость жизни — моментов, воспоминаний и музыки. Это заставляет тебя хотеть охватить всё глупые, неясные желания, которые затрагивают самые глубокие чувства. Это заставляет тебя хотеть взять в руки неиспользуемые ноты несыгранных симфоний. Возможно, именно поэтому мы с Джеком привязались к этому моменту: глаза зажмурены, дыхание успокоилось, прислушиваясь к чему-то, что мы могли слышать, что-то, что жило в мимолетном пространстве между приветствием и прощанием. Это заставило меня захотеть, чтобы застыла качающаяся рябь пастбища под нами и игра света на лице Джека.

Когда мы начали удаляться от кратера, деревья уступили место высокому, насквозь продуваемому ветрами плато.

— Еще одна остановка, прежде чем мы вернемся, — сказал Джек, поворачивая к въезду в деревню масаев.

Это была кучка хижин с соломенными крышами, окруженных по кругу колючими кустами, чтобы не подпускать диких животных и хищников. Джек достал из багажника дорожную сумку и перекинул её через плечо.

— Ты не путешествуешь налегке, не так ли? — заметила я, когда увидела всё, что было в его машине.

Запасные колеса, мотки толстой веревки, умывальник, кастрюли, сковородки, посуда, переносная плита, запасные галлоны бензина, вода, изолента, противомоскитная сетка, набор для кемпинга, сигнальные ракеты, аптечка, парафиновая лампа, спички, консервы, плоскогубцы, инструменты, гаджеты. И винтовка, которая выглядела как прибор ночного видения дальнего действия.

— Я готовлюсь, когда выезжаю в заповедник.

— Итак, что в сумке? — спросила я, следуя за ним по дороге в деревню.

— Кофе с фермы, — сказал он. — Для отца Бахати. Он также деревенский старейшина. Интересный парень. Мудрый, упрямый, проницательный. Он консервативен в некоторых вещах, но невероятно прогрессивен в других. Восемь жен, двадцать девять детей.

— Серьезно? Итак, Масаи полигамны?

— Да. Они определяют положение человека сначала по его храбрости, а затем количеством жен, детей и коров. У каждой жены обычно есть дом в том же боме или деревне. Деревня Бахати не так традиционна, как некоторые другие бомы Масаев. Это специальная культурная бома, что означает, что здесь останавливается множество туров, чтобы люди могли посещать дома, фотографировать, покупать сувениры. Всё такое.

Появилась группа мужчин Масаев, чтобы поприветствовать нас. Они были задрапированы в сверкающие оттенки красного и синего, их кожа была оттенка коры акации. Они были такими же высокими, как Джек, по крайней мере, шесть футов, но с худым, жилистым телом и глазами, которые выглядели желтыми — вероятно, из-за древесного дыма. Они носили длинные косы, выкрашенные красной глиной, и у них были растянутые мочки ушей, украшенные бисером и орнаментом. Увидев Джека, их походка перестала быть напряженной, а улыбки стали шире.

— Джек Уорден, вход бесплатный, — сказал один из них. — Твоя девушка? Также бесплатно.

— Asante. Большое спасибо, — ответил Джек. — Пойдем, подруга. Давай следовать за moran[20].

— Моран? — я проигнорировала часть про «подругу».

— Это те, кого они называют своими воинами.

Мы маневрировали среди куч коровьего навоза, поднимая стаи мух, и остановились у округлой хижины. Мораны представили нас достойно выглядящему мужчине с пледом в красную и черную клетку, который был накинут ему на плечи. Сережки в виде серебряных и бирюзовых колец висели у него в ушах. Он сел на низкий трехногий табурет и отмахнулся от мухи, летающей туда-сюда перед его лицом. Мужчины и женщины сидели на корточках вокруг него. Мораны стояли сбоку, опираясь на свои копья, некоторые из них балансировали, как аисты, на одной ноге.

— Джек Уорден, — сказал мужчина, плюнув на свою ладонь и протянув её Джеку.

— Олонана, — Джек пожал руку.

Я старалась не думать о плевке, скрепляющим их рукопожатие.

— Это мой друг, Родел, — Джек подталкивал меня вперед, пока я не встала перед старейшиной. — Родел, это отец Бахати.

О, Боже. Пожалуйста, пусть это будет приветствие без плевка.

Я улыбнулась и поклонилась, держа обе руки прижатыми к бокам. Он кивнул, и я выдохнула. Очевидно, его слюна была не для каждого, а только для тех, кто вызывал наибольшую симпатию. И ему, очевидно, нравился Джек, потому что он выдвинул для него еще один табурет, в то время как от меня отмахнулись.