– Было бы здорово.

Столер рассмеялся.

– Да ты артист, оружие сейчас на вес золота, товар ходовой – а ты отдай! Нет, уж оно теперь наше. Ну если конечно, ты мне какое дело стоящее посулишь, може и сойдемся в интересе.

С улицы донесся душераздирающий вопль. Начало темнеть. Матрос занервничал, скрипнул зубами – ему был знаком этот голос. Столер сам налил две стопки.

– Ты зубами не скрипи, морячек, меня этим не проймешь, мне вообще по этой жизни все по член. Твоих пытают, двоих мы грохнули при нашей встрече в степи. Тебя грохнем, если не скажешь правду. И мне, честно, будет жаль. На вид ты мужик бравый. Пойми, из этих четверых кто – то разговорится. Столер подошел с рюмками к матросу.

– Давай выпьем, тошно последнее время одному пить – нет достойных.

Михайло опрокинул чарку, даже не поморщился.

– Прикажи, чтоб ребят не трогали.

Закусывая, Столер улыбнулся.

Конечно, конечно, Михайло, но какой мой интерес?

Михайло кашлянул в кулак, не спрашивая, сел на табурет.

– Понятно, твоя взяла, нам и самим помощь нужна была – самим не справиться, дело лихое.

Столер радостно развел руками.

– Хороший хлопец, шо за интерес и где?

– Интерес в Евпатории, банк хотим взять.

Столер присел за стол, наполнил стопки.

– Продолжай, Михайло.

– В Евпатории мой старший брат работает в банке.

Столер крикнул нарочному:

– Скажи, чтоб пленных не трогали, накормили, напоили и в подвал под охрану, пока.

Михайло продолжал:

– Время сейчас смутное, толком мы жизни не видели. Один старший брат более – менее выучился и чего-то достиг. Ну вот он нам с младшим и предложил дело: банк жидовский взять.

– Насколько мне известно, сейчас в этих банках только бумажки то одного правительства, то другого. Что есть у того жида золото?

– Будет, скоро будет. Жид брату очень сильно доверяет, белые свое золото скоро будут отправлять за границу, свезут в Евпаторию. Дальше я не знаю.

Столер довольно хлопнул ладонью по столу.

– Вот це дело, сидай за стол, Михайло! Извиняй, конечно, что корешей твоих двоих порешил. Но за то ты такого хорошего другана хапнул, эх, целого атамана! Это хорошо, что на меня напоролся, ведь дальше к Сакам румыны стоят, они бы церемониться не стали. Чую, брат, мы с тобой море высушим и горы свернем! Это я тебе говорю – атаман Червоного, Столер.

Глава 3

Рядом с блиндажом разорвался снаряд. В блиндаже как всегда запахло тротилом и пылью. Полковник Устюгов поднялся со своего топчана. Позади за окопами послышалось еще два взрыва. Слышалось сплошное завывание летящих снарядов. Встав, прошел к левой стене, где стояло помойное ведро, стал мочиться в него, громко проговорил, не скрывая отвращения: «Товарищи обзавелись артиллерией».

Рядом разорвался еще один снаряд, полковник сплюнул в ведро, подошел к топчану у противоположной стены, скинул с лежащего на нем шинель.

– Князь! Магомед!

Магомед – чеченский князь, потянул на себя шинель и недовольно пробурчал.

– Дайте выспаться, полковник. Я всю ночь в тылу у красных загуливал.

– Я вам удивляюсь, князь, красные нас бомбардируют, а вам до этого нет дела.

– Иван Алексеевич , дорогой, вы же знаете мою точку зрения по этому поводу.

– Да конечно, если Бог придет и заберет тебя, то какая разница где. Главное – не кланяться врагу, трусости и глупой смерти. Что – то в этом есть.

Стряхивая с себя пыль в блиндаж вошел капитан Алешин, доложил:

– Господин полковник, красные готовятся к наступлению, нам приказано опрокинуть их.

– Как командующий отреагировал на мою болезнь?

– Он все понял, он ведь вас любит. Попросил вас впредь не злоупотреблять.

На улице стихла артиллерийская подготовка, послышались крики.

– Красные пошли в атаку! Советы идут, их мать!

Заработали пулеметы. За всю свою военную карьеру полковник Устюгов хорошо знал весь сценарий боевых действий: заработали пулеметы – значит время еще есть на приказы.

– Капитан Алешин, приказываю вам, выводите из балки сотню Астафьева, я сам их поведу.

Магомед повернулся к полковнику: «Иван Алексеевич, дорогой, зачем рисковать собой?»

Устюгов уже застегивал портупею на мундире.

– Князь, вы же знаете – я боевой офицер и люблю как и вы загулять, хочу развеяться.

Магомед поднялся на ноги.

– Я с вами.

– Отдыхайте, князь. Вы и так хорошо потрудились ночью.

– Вы, господин полковник, не только командир, но и мой друг! Для меня честь быть в бою рядом с вами.

Они вышли из блиндажа, солнце было в зените. Устюгов зажмурился, на ходу крикнул:

– Митрофан, коня!

Сидя на мешках с вещами в татарской арбе, запряженной в тощую корову, Елизавета Болобанова, дочь знаменитого фабриканта Болобанова Кирилла Митрофановича, с тоской в очередной раз посмотрела на длинную вереницу беженцев, как и они идущую впереди. Подумала: «Вот она – вся та Россия, которая бежит от своих слуг и крестьян, от своего народа, считая себя сливками, элитой этой России. Сами себя обрекли на скитания и унижение». Она не могла забыть пьяное лицо ротмистра, который со своими солдатами отнял у них лошадь возле перекопа. Конечно, лошадей отняли у всех, и им очень сильно повезло, что отец смог выторговать у одного татарина корову за мамино колье, которое стоило целое состояние. И за это она уже два часа от перекопа не говорила с ним. Молча сидела и смотрела на хвост черной змеи беженцев, конца которой не было видно, как и начала. Только гул голосов и рыжая пыль напоминали о том, что это не змея, а обыкновенный осколок Российской Империи: князья, графы, промышленники, фабриканты, врачи, ювелиры, даже художники разделяли одну участь на всех – участь мытарей. От всего этого понимания по спине Елизаветы пробежал неприятный холодок. «Что будет дальше с нами, со всеми нами?» Она от неожиданно увиденного, вздрогнула, заметив вдоль дороги слева вереницу виселиц. Виселицы были большими, сделанными из бревен и на них висело по пять человек. Дорога сейчас шла между двух сопок. Солнце скрылось справа за одной из них. Стало холодно. Братишка, идущий с отцом рядом с арбой, вслух заметил:

– Стало холодно, как в могиле.

Отец попросил:

– Дети, умоляю вас, не смотрите на эту ужасную картину.

Сам резко отшатнулся, увлекая за собой сына Сергея. Они оказались за арбой и чуть было не наступили на лежащих у обочины расстрелянных людей. Это были мирные люди, такие же, как и на виселице, по крайней мере на них была гражданская одежда. Самое ужасное, что среди убиенных были дети и женщины всех возрастов. Захлебываясь от волнения и зловонья, исходившего от трупов, Сергей спросил отца:

– Батюшка, в чем вина этих женщин и детей? Вон тот мальчик с разбитой головой – он моего возраста.

Кирилл Митрофанович горько выдохнул, давя в себе слезы обиды и страха за свою семью.

– Это гражданская война, сынок. Грязная и беспощадная, спаси и прости нас, Боже.

Они вышли в степь. Солнце уже подходило к горизонту. Где – то в километре впереди виднелась деревня. Отец предложил переждать ночь в деревне. Сильное было разочарование, когда они вошли в деревню. Она была пустынной: деревянные дома разрушены, мазанки еще держались, на некоторых были соломенные крыши. По улице разбросана кухонная утварь, Елизавета заметила:

– Видимо эти несчастные жили здесь.

Многие из колонны начали размещаться в домах и семья Болобановых остановилась у одной мазанки, двери у которой были вырваны и валялись рядом с крыльцом. К ним тут же подошла семья из трех человек, хорошо одетые, интеллигентные мужчина и женщина лет тридцати. Мужчина держал на руках девочку на вид лет трех. Голос у мужчины был писклявым.

– Прошу прощения, господа и леди. Можно нам с вами скоротать эту ночь? Думаю, в этом доме места хватит всем.

В руках женщина держала тележку, в которой лежали два баула. Первым отозвался Болобанов старший: