– Неа, – мотнул мохнатой головой леший. – Только и лесной народ в сомнениях. Не бывало такого, чтобы погода не день многажды шаталась от тепла к морозу. От дождя – к снежному бурану. И чтобы медведи не знали, залегать ли им в берлоги. А пятнистых зайцев видел? Тоже ведь не поймут, какую шкуру накидывать, летнюю, али зимнюю… И с каких это пор в лесах-то наших карельских земля вздрагивать стала?

– Когда это она вздрагивала? – подозрительно спросил Никитич. – Ну вот, в последние-то разы?

– Да тому дня два назад, – почесал затылок леший. – И буря тут пролетела средь ясна неба… Вмиг все почернело.

– Так то понятно, – отмахнулся Никитич. – То мы с Темными бились героически и доблестно, как в старину. Вот и у вас слышно стало, как мы их жесточайше побили.

– Да? – выпучил глаза леший. – Так, стало быть, это ваши деяния народ тут перепугали?

Никитич скромно приосанился, а Митромир озабоченно спросил:

– Кстати, а здесь, на поляне, Темные есть? И много ли?

Староста-леший махнул лапой:

– А кто их знает, кто тут Темный али Светлый… Тока у нас здесь перемирие, никого тронуть нельзя. Иначе камень заветный проход не откроет. Ни туда, ни оттуда не пропустит, коли вражда на поляне.

– То-то нас с дубинами встретили, – буркнул Никитич.

– Дак и прибыли вы не мирно, – парировал леший, – а с великим шумом и грохотом, народ поваляли. Да вот олигарха-то ентого ваш утопленничек еще в лесу загрыз, буйну головушку на кол посадил, ровно вора иль разбойника какого…

– На осиновый? – со знанием дела спросил Митромир.

– А ты откель знаешь?

– Так олигархи все – воры и жулики, – охотно пояснил маг. – И осиновый кол им просто необходим, чтобы не могли слезть с него. Живучи очень. Утопленничек-то знал этот народишко, потому и выбрал осину.

– Оно и для банкиров хорошо, – авторитетно сказал домовой. – У тех – вампирья порода, без осины никак.

– Очень пользительное сие дерево, – глубокомысленно согласился леший. – На нем такожде можно и чужеземцев развешивать – долго висят, не тухнут.

– Это каких таких чужеземцев? – не понял Никитич.

– Да являются тут в последние-то времена, лес валят не по закону и варварски, – отмахнулся староста. – Не по-нашенски говорят, ликом черны и воняют, однако. А теперь и желтолики да косоглазы появились.

– И здесь гастарбайтеры, – вздохнул Митромир.

– Наших-то, тех, кто лесом промышляет, мы попугаем, по чащам погоняем да покатаемся на них, они малость в разум приходят, понимают, что лес беречь нужно, – продолжал леший. – А чужеземцев – на осину… Что им втолкуешь? Беда только, что не успеваем, все новые прибывают.

– Ну, ты, однако, как наш сотоварищ вещаешь, – усмехнулся Никитич. – Скинхедом себя прозывает. Не любит инородцев. А они, поди, тоже люди…

– Я их сюда не звал, – насупился леший. – Коль пришли – пусть законы наши лесные соблюдают. И человеческие. И понимают свое место. Покуда же ведут себя как в государстве завоеванном, место им – осина.

– То знакомо, – вздохнул домовой. – И сюда Темь проникла…

– Вот то-то и оно, – резюмировал леший. – Ежели все собрать, то оно и выходит, что вроде как неладные времена приходят. Потому людишки… люди, – поправился он, бросив быстрый взгляд на Митромира, – и переполошились насчет конца света.

– А сколько в среднем здесь раньше собиралось народа перед открытием портала? – тоном бухгалтера осведомился Митромир.

Другого лешего этот вопрос поверг бы в ступор, но староста был тертым лесным жителем и бодро ответствовал:

– Ну, если на моем веку, то не больше пяти-шести всяческих личностей дожидалось… А ныне больше сотни каждый раз набирается. Да не случайные: попадаться стали богатеи разные, купчишки. С любовницами и без. Бывают и вовсе странные личности, не поймешь, кто. Дорогу сюда ведь не каждый знает.

– И возвращаются обратно? – спросил маг. – Или поток только в одну сторону? Оттуда кто приходит? Может, с товаром каким?

– Оттуда мало. То ли нравится там, то ли пропадают… А товар – что оттуда на себе принесешь? Проход ведь только пеших пропускает. Магические вещички, бывает, приносят, только они здесь как-то не так действуют. Или вовсе простыми вещичками становятся. Ходили слухи – хотели оттуда принести что-то совсем уж могущественное, но там стража, на тропе, она это дело чует и не пропускает. В страже тролли ходят, а их не подкупишь. А золото что там, что здесь в цене, какой смысл туда-сюда его таскать?

Компания у костра призадумалась. Ночной лагерь постепенно накрывала тишина, гасли костры, темные зубцы елей резче проявились на фоне ночного ясного неба.

– А когда Увал-то открывается? – спросил Никитич.

– Дак не угадаешь, – пожал плечами леший. – Бывает, в месяц по два-три раза разверстывается, а иной раз и по два месяца заперт. Вот и дичает тут народ. Кто-то не верит, уходит, а иной в загул бросается… Только у нас порядки лесные, шибко-то разгуливаться да колобродить не даем. Чуть что не так – на осину аль обратно в мир ваш пинком… В последний-то раз Увал дней пятнадцать назад открылся, так что ныне ждем, вот-вот должон.

– И что там за мир? – не отставал Никитич. – Сам-то там бывал? Говорят, туда народ наш ушел.

– Не знаю, там я не был… Кто возвращался, рассказывают, что мир как мир, только железок всяких ваших там нет, не работают оне… А наших народов много – и лешие, и домовые, да гномы разные, тролли из-за рубежья по другим проходам когда-то пришли. Да вы оба и сами знаете, когда исход народов наших отсюда пошел…

– А кто там разруливает? – спросил Митромир. – В смысле, правит?

– Дак там целых три земли, – озадачился леший. – В двух правители вроде, а в третьем не пойми чего…

Митромир и Никитич переглянулись.

– Что, три страны на целый мир? – недоверчиво спросил маг. – Так это аналог Земли или другая планета?

Астрономические тонкости были выше понимания лешего. Но и терять имидж знатока ему не хотелось, а потому он, как мог, скроил на своей корявой роже значительное выражение и пробубнил нечто вроде: «Чего пристали, вот попадете туда, сами и увидите…».

– Ты хоть скажи, – попытал его напоследок Никитич, – сей мир Раземельем кличут, али другой?

– Вроде этот, – неуверенно ответил леший. – Но слыхал я, Раземелье не одно. Приходил народ из другого места, где другой есть вход, тоже рек, что и там Раземелье… И вообще те, кто оттуда вертались, не шибко словоохотливы были, – признался он. – Вроде как не в себе являлись. Да и мало таковых было.

– Бедлам, как всегда, где магия начинается, – проворчал Митромир. – Все туманно и неясно. То ли дело людская наука: хоть ограниченно, зато доказуемо и повторяемо. Бывал я в Раземелье, а теперь поди догадайся, в каком.

Тут староста-леший зачем-то оглянулся, придвинулся к собеседникам и шепотом поведал:

– Другое тревожит нас, народ лесной… Сила идет оттуда, когда путь открывается. Магические талисманы тут, в нашем мире, начинают действовать, хотя с незапамятных времен такого не было. Чем далее от камня, тем сила ослабевает, но перешагнула она границы миров, и опасно это. Не всякому сие известно, но вам говорю истинно. Вы уж посмотрите там, чего и как. Нельзя допустить, чтобы миры открылись друг другу, а границы стерлись, ибо произойдет тогда ужасное.

– Порталы всегда на замке были, – задумчиво сказал Митромир. – Оттуда проникало что-то, конечно, но в очень малых количествах для того, чтобы воздействовать на магосферу Земли.

– Не знаю я сих словес мудреных, – сказал леший. – Но сила оттуда идет непростая… Темная. Недобрая.

– Это нам известно, – заметил Никитич. – Худое к нам идет. А из порталов или еще откуда… Неведомо сие. Однако спать надобно, други. День завтра, чую, нелегкий будет…

– Можно подумать, у нас до сих пор сплошной отдых был, – проворчал Митромир, поднимаясь.

Красное утреннее солнце еще только показало свой краешек над щеткой карельских лесов, как обитателей поляны разбудил хриплый трубный рев. Из шалашей, хижин, сараев полезли хмурые, невыспавшиеся личности, в воздухе бодряще прозвучал отборный русский мат, суть которого сводился к одному: кто устроил неожиданную побудку? И чья мама виновата в том, что на свет появился этот нехороший человек?