В своей гималайской пещере Радегаст тревожно всматривался в плавающий перед ним шар, представляющий собой Землю. По шару бежали серые тени, затмевая материки, уплотняясь то здесь, то там, и явно прослеживалась тенденция стягивания их к одной точке, которая находилась на северо-западе страны, именуемой Россия.

– И чего там происходит? – бормотал Радегаст, буравя взглядом эту точку. – И ведь не фокусируется, зараза… Какой хад помехи поставил, а?

Он заметался по пещере, взметая полы своего любимого багряного халата, хватая то одну вещь из своей коллекции, то другую, бормоча при этом: «Так, кровь василиска… Не то… Яйцо птицы Сирин… Или Мишки Пятнистого? Фу, какая гадость… Череп Вечного жида? Не может быть, как же он без черепа-то… А похож! Тогда чей это череп?».

Утомившись и вконец расстроившись, солнечный бог плюхнулся в подплывшее к нему кресло и глубоко задумался.

– Н-да, – наконец сказал он. – Пора проводить инвентаризацию. Полный бардак, – и окинул печальным взглядом пещеру. – Музей какой-то, а не действующий арсенал.

– Ты еще отчетность наладь как следует, – прозвучал в пещере чей-то насмешливый бас.

– Для ревизора, что ли? – автоматически ответствовал Радегаст и, опомнившись, полыхнул яростным светом, взвился в воздух. – Это кто еще здесь меня учит?

Ответом ему был басовитый хохот, раздавшийся из ниоткуда.

– Ладно, – разъяренно прогрохотал солнечный бог и превратился в сияющий шар, который заполонил своим светом все тайные закоулки громадной пещеры.

– Чего искать, тут я… – проворчал бас, и в центре зала появился черный шар, раза в два превосходящий по величине шар золотой.

А затем в пещере мгновенно разразилась феерическая буря огненных всполохов – белых, золотых и черных. Каменные стены задрожали от грохота, воздух заполнился пылью и летящими во все стороны осколками Радегастовых сокровищ, обломками мебели и многочисленных шкатулок. Сорванные со стен ковры, свиваясь и развиваясь, метались, словно крылья гигантских птиц, а шкура саблезубого тигра, распластавшись на одной из стен, мелко подрагивала, словно в страхе. И лишь шар, символизирующий Землю, оставался недвижим и незыблем в этом клубке белых и черных молний, серые тени по-прежнему ползли по нему, свиваясь и стягиваясь к одной точке, наливающейся черно-фиолетовой мглой.

Какое-то время бешеные темпы обмена слепяще-белыми и чернильно-черными энергетическими ударами обоих шаров были одинаковыми. Сами шары стремительными росчерками мелькали в воздухе, уходя от ударов, описывали сложнейшие кривые, роняя золотые и черные брызги; в воздухе мощно сплетались звучание двух струн, одна из которых высоко звенела, а другая издавала глухой, басовитый гул.

Затем полыхающий золотым светом шар замедлил темп, словно подустав, и пару раз черные языки коснулись его. Почти одновременно раздались болезненный вскрик и торжествующее рычание. В пещере словно потемнело. А затем ее пространство зигзагом прочертила угольно-черная молния, состоящая из бездонной тьмы, без малейшего намека на отблеск, словно в ткани бытия образовался мрачный извилистый разрыв, четко поделив ее на рваные части.

Молния целилась в Радегаста. Однако он чудом ушел от нее, и черный росчерк вонзился в стену пещеры. Последовал громовой удар, стена разошлась, и сквозь трещину проглянуло темно-фиолетовое, близкое к космосу небо. Завыл ветер, вынося наружу, в разреженный воздух, пыль, осколки, обломки…

– Вот и твоя физическая защита снята, – довольно прогрохотал бас. – Конец тебе пришел, Рыжий. Да и твоей команде внизу кранты.

– Рано хвалишься, Велес, – прохрипел солнечный бог. – Еще не вечер…

Однако следующая черная молния ударила уже в него, и золотое сияние померкло, проваливаясь в чернильную тьму, хлынувшую в пещеру.

***

– Да что же это за хрень такая! – просипел Никитич, из последних сил удерживая прогибающийся бледно-синий купол, выпуклым щитом накрывающий всю группу. – Силов-то уже нетути…

Мертвенно-бледный Митромир заметно пошатывался, словно отталкивая руками от груди непомерную тяжесть. На лбу у Весняны появились заметные морщинки. По серому «бетону», покрывавшему пятачок земли, на котором стояли путешественники, змейками побежали трещины. Рев ветра вокруг усилился, кольцо бревен, в которые превратилась сжимающая их стена деревьев, стало с треском и визгом сужаться. В иссиня-черном небе раздался отвратительный треск, бледно-зеленый диск, удерживавший стремящийся к земле хобот воронки, распался на части, и вращающееся с бешеной быстротой темное пятно стало стремительно приближаться к земле.

Леха злобно выругался, глядя на приближающийся смерч. Антон с тоской посмотрел на ненужный меч, который держал в руке, а затем в бессильной ярости воткнул его в трещину, расползающуюся в серой тверди… И с воплем выпустил рукоять.

Непонятные полустершиеся руны на мече вспыхнули и засияли ослепительным белым светом, таким же светом засияло и лезвие, а рукоять, словно раскалившись, стала рубиново-красной. Меч вздрогнул и медленно пошел вниз, словно проваливаясь в ставшую зыбкой землю. Откуда-то снизу раздался тоскливый вой, и почва ощутимо вздрогнула, словно шкура животного. Когда меч вошел в землю до рукояти и остановился, вой достиг пика, а затем резко оборвался. Трещины в серой плите остановили свой разбег, застыли, прекратились и колыхания почвы.

Весняна резко выдохнула и вытерла пот со лба, с изумлением глядя на необыкновенный меч. Во все глаза смотрели на него и Антон с Лехой.

– А я что, хуже? – вдруг самонадеянно заявил любитель татуировок и с изяществом махнул персидской сабелькой по приближавшейся стене бревен.

Сабелька тонко звякнула и распалась на изломанные пластинки стали.

– Уродство какое, – расстроено молвил Леха сам себе. – Бракоделы басурманские… – и брякнул щитом о бревна.

Щит постигла та же участь, он разлетелся, словно был из стекла.

– Булаву давай, она русичами делана! – заорал Никитич, косясь из-под лохматых бровей на Леху, глаза его светились нестерпимым синим огнем. – Дармоед на нашу голову!

– Сам такой, – огрызнулся тот, выдирая из-за пояса тяжеленную булаву. – Это тебе не пальчиками играть… – и, размахнувшись, со всей силы вдарил по сжимающейся бревенчатой стене.

Раздался оглушительный треск, и в стене появилась видимая щель.

– Раззудись, рука, размахнись, плечо! – заорал Леха, вспомнив, видимо, свой техникум культуры и остатки фольклора, и вдарил по стене еще раз, чуть не зацепив Митромира.

Во все стороны полетели щепки, обломки, в стене словно прорезало дорогу.

– Полегче, приятель! – сердито крикнул боевой маг, но в его усталых глазах заплясали веселые огоньки.

– Уфф… – Леха замахнулся булавой еще раз, но замах получился слабеньким, и оружие только брякнуло о бревна.

– Дай-ка я… – Антон выдрал булаву у него из рук, взмахнул ею и опустил ее на ближайший кусок стены.

Эффект получился ошеломляющим. Далеко вокруг пронесся стон, и широкая просека пролегла вплоть до живого леса, гнувшегося под ураганными порывами ветра.

– Бугай, – сердито проорал Леха. – С моей-то булавой каждый сможет…

Антон промолчал и еще раз ввалил по бревнам. Просека превратилась в проспект, а от грохота снова заколебалась почва далеко вокруг, даже гранитный увал, секунду поколебавшись, дрогнул.

И в конце этого проспекта из живого леса парадно появился растрепанный куст, стремительно приближающийся и волочащий за собой некий помятый, превратившийся в бесформенный кусок металла, но все еще знакомый инопланетный ящик.

– Хухрик, гад! – дружный, негодующий вопль всей компании перекрыл даже яростный рев ураганного ветра.

– Кому гад, а кому – спаситель! – возвестил издалека куст, и вправду оказавшийся Хухриком. – Чендово базлаю, грюндил я, как шмундель истинный, пока вы тут хехрились неоправданно…

– Тьфу, – плюнул Митромир и даже руки уронил. – Вот шишиг неисправимый…