– Граждане лесные, базар идет о спасении нашего мира, а значит, и нас с вами. Надеяться более не на кого, Темь идет, вы и сами видите. Если не мы, то кто?

Лешак вдохновенно воздел лапы кверху и устремил вдохновенный взор к небу. И крякнул.

Очевидно, в этом кряке было нечто такое, отчего вся компания подняла головы.

– Шухер! – испуганно воскликнул бдительный овинник и одним прыжком исчез в мелколесье, росшем под пологом величественных лиственниц.

Очевидно, в этом сообществе доверие его интуиции было настолько велико, что через секунду поляна оказалась пуста, если не считать застывшего от удивления Вована. Даже водяной, более похожий на бурдюк, проявил неожиданную резвость и удрал в ближайшую озерную полынью вместе с русалками.

И было чему удивляться: еще в недавно сиявшем чистой синевой небе быстро наливалась чернотой туча, из которой тянулся к притихшему лесу извивающийся хвост воронки. И оттуда же, с неба, к земле несся угрожающий свист, очень быстро перерастающий в рев.

– Ёптыть! – рявкнул Вован. – Довели планету с этим потеплением… – и одним громадным прыжком перенесся под кроны леса.

И вовремя, потому как воронка стремительно, словно черная молния, ударила прямо в центр лужайки, разметав брызнувшие стеклянным дождем бутыли, кости, бревна… Поднявшаяся буря пригнула верхушки окружающих поляну деревьев, с треском обламывая ветки, наступила темная мгла.

Однако все закончилось так же быстро, как и началось. В центре поляны засиял свет, разорвавший темную мглу, в воздухе резко запахло озоном, и через минуту невозмутимое синее небо наблюдало за тем, что происходит где-то внизу, на клочке земли посреди бескрайнего зимнего леса.

На разоренной опушке, сейчас более напоминающей воронку после взрыва бомбы не слабой мощности, барахталась странная компания, в которой Вован, отважившись выглянуть из-за ствола мощной лиственницы, с изумлением опознал команду спасателей мира, которую он самолично отправлял из Питера.

Более всего чихал Никитич.

– А-а-апчхи! – вздымалась борода домового, а вместе с ней сотрясались соседние ветки на краю поляны. – Мать тттвою…. А-а-пчхи! – и вздыбленная борода вместе с бедовой головой домового в пароксизме чиха окуналась в помесь перепаханного мха со снегом.

– А-а-пси!… – вторил мощному чиху чей-то немощный и писклявый созвук. К удивлению Вована, писк принадлежал Лехе.

– О-о-очхо! – это, несомненно, был басовитый чих Митромира, заведомо сообщавший о солидном статусе его обладателя.

– Э-э-эпчхай!… – рычал Антон, синхронно с Никитичем окунаясь в благодатную карельскую землю. Чих его был прост, благороден и незатейлив.

– Ф-ф-фурьс! – по-кошачьи фырчала Весняна, и слезы текли из ее глаз.

Следующий сочихатель, более похожий на потрепанный бурями куст, только раскачивался и периодически вздрагивал корявыми ветками, издавая, впрочем, квакающие звуки.

Лесное сообщество, попрятавшееся в поломанном мелколесье, окружавшем поляну, с изумлением взирало на свалившийся с неба самодеятельный чихательный оркестр.

– Африканских бубнов не хватает, – громогласно прокомментировал Вован и выступил на сцену. – С прибытием, братаны!

– Лешак – он и есть лешак… – пробурчал Антон, потирая распухший нос. – У негров нет бубнов, они… э-э-эпчхай!.. На барабанах играют…

– Пси!… – пискнул возмущенно Леха. – Играют… негры… они стучат просто тупо, зуб даю, как культурный чел…

– А-аэ-э-о-хай! – рявкнул Митромир, потрясая растрепанными темными кудрями. – Весь нос забило этой пылью, пока летели… А вы тут о симфоническом оркестре…

– Крепко вас стукнуло, – продолжил комментарии Вован, выбираясь на поляну. – До сих пор не по делу базарите… Уж лучше помолчите пока… – Эй! – обратился он к притихшему мелколесью. – Выходите, это свои, я за них гарант типа даю, в походе они, помочь нужно.

– Ты еще сам непонятно кто, – высверкнули из-за спутанных веток бдительные глазки опера-овинника. – Ну, да ладно, народ, видно, Раземелья корня, щас мы их в порядок приведем.

***

Уже поздно ночью на той же поляне вновь горел костер. Прибывшую в воронке вихря группу гостей спешно накормили остатками вечернего пира, уложили спать на мягкой хвойной подстилке, укрыв звериными шкурами, и оставили в покое: лесные жители в нужные моменты отличались чуткостью. Лишь Вован сторожил их покой, задумчиво смотрел на темнеющий полог леса, на проясневшее небо, тихо украшающееся звездами, временами вздыхал и ковырял в зубах косточкой, подхваченной из костра. Если бы можно было сказать, что по корявому лбу лешака пробегали думы, то это было именно так.

Из чащи за задумавшимся лешаком наблюдал тот самый сверхлюбопытный овинник с ухватками опера. Очевидно, сочинял в уме очередную докладную своему водному патрону.

Лешак осмысливал все происшедшее, и оно нравилось ему все меньше. Вован прошел суровую школу вначале Митромира, затем бандитского капитализма, и обе школы приучили его мыслить, а уже потом действовать, чтобы просто выжить.

Дела лешака в последнее время шли не блестяще. На историческом совещании в квартирке Никитича он сказал далеко не все. Славное героически-бандитское прошлое неумолимо таяло в серой дымке надвигавшегося настоящего. Неизвестно откуда появляющиеся тихие и незаметные людишки занимали чиновничьи посты, прибирали к рукам собственность и попросту изымали ее… Причем, происходило это вроде как законно, да и многие из людишек были в погонах. Несогласные с таким неспортивным поведением либо исчезали, либо отбывали в места не столь отдаленные. Даже блатной жаргон у Вована украли: «мочилово» и «сортир» органично вошли в лексикон уважаемых обитателей властных домов. И это обстоятельство лешака окончательно добило: он начал терять ориентиры, а без них, как известно, и леший в лесу – не леший.

Тертый лешак мог влиться в эту когорту новых хозяев жизни, но слишком многое его отталкивало в них. Прямая натура Вована предпочитала схватки – но открытые, жестокость – но в соединении с милосердием, хитрость – но вместе с некими понятиями о чести и справедливости… Серые люди, заполняющие властные и финансовые этажи, являли собой полную противоположность этим жизненным установкам лешака. Тогда он понял, что это – наступление Тьмы. А с Тьмой Вован органически не дружил. И крепко задумался о том, не вернуться ли ему в родные чащи.

Однако это оказалось не так просто. В силу своего неуемного характера Вован уже успел засветиться во многих структурах, в результате чего на его бурную и не всегда законную деятельность «положили глаз». Часть бригады, которую он столь усердно сколачивал несколько лет, сама собой незаметно рассеялась, перекочевав в бизнес-структуры или безопасные депутатские кресла, часть «переселилась» на погосты не по своей воле. Но когда сам лешак возымел желание удалиться от дел и вежливо намекнул об этом там, где надо, к нему неожиданно явилась парочка серых людей и скромно сообщила, что он не прав в своих намерениях. Проникнуть в логово Вована на Фонтанке вообще было непросто для незваных гостей, а эти двое объявились, словно из стены, в его спальне ночью как раз в тот момент, когда лешак с энтузиазмом охаживал очередную студенточку с порочно невинными глазами, страдающую хроническим отсутствием стипендии. Энтузиазм был грубо нарушен, и это событие оставило глубокий след в памяти впечатлительного лешака.

Вот тогда Вован и начал готовить пути отхода, не ставя в известность об этом Митромира. Впрочем, в последнее время боевой маг не жаловал его визитами, по горло занятый другими делами, из чего лесное чутье Вована сделало непреложный вывод: он прав в своих действиях, наступает что-то нехорошее, пора рвать когти.

Кое-какие возможности лешак, конечно, сохранил: боевую группу и некоторые связи в ключевых точках влияния. Однако аппетиты у новых серых людей не шли ни в какое сравнение с аппетитами их предшественников, и финансовые ресурсы лешака стали стремительно таять. Митромир, появляясь в этом мире набегами, все еще наивно полагал, что проблемы с чиновниками можно решать за тысячедолларовую бутылку коньяка, на что Вован только усмехался.