«Вновь дожди заморосили…» Вновь дожди заморосили, Вновь раскисла колея. Ничего менять не в силе, Бытие приемлю я. Все потуги бесполезны. Я живу… и не живу. Словно бы в морской болезни Пребываю наяву. То падения, то взлёты… Нарастает бури гул… Ночью снятся кашалоты, Скаты, скопище акул. Балансирую на рее… Волны круче, как назло… Вспоминаю: в лотерее Никогда мне не везло. И в одном я только дока: Понимаю без труда, Что не очень-то глубока Бездна, падаю куда. Осень 1957 года В пору нищую, Брат с сестрою, Знались с пищею Мы простою. Каша сварена, Щи упрели. Ноги в валенках. Мы – за двери. Что мы видели? В «Марсе» хмуром Фильмы Индии С Радж Капуром. Валя – с косами. Стынут лужи. Первый в космосе Спутник кружит. …Осень вспомнилась, Щи да каша. Светом полнилась Память наша. «У сестрёнки я гощу, у Валюшки…» У сестрёнки я гощу, у Валюшки. Я добрался на метро до Битцы. Я уже не разеваю варежки На дома высокие столицы. Я не дружен с датами и числами. Но при строе, помнится, советском, Как-то развели меня, обчистили Воры на вокзале Павелецком. Было. Восхищался белокаменной, И по ней передвигаясь пешим, Замечал я, что она с лукавинкой И пренебрежением к приезжим. А рожденьем я обязан городу, Где мы в детстве босыми ходили, Где домов многоэтажных отроду, Окромя церквей, не возводили. Лепота – дома с резными ставнями. Вешний луг в ковёр цветастый соткан… Отчий край мы навсегда оставили, Мы теперь, сестра, живём в высотках. Ты живёшь в столице, я – в провинции. Дети – наше главное наследство… Снова, Валя, мы с тобою свиделись, Вновь за чаем вспоминаем детство. «Наш ломают дом…» Наш ломают дом. Вспять не ходят реки. Был построен он В позапрошлом веке. Крепок дом ещё. Крепок, твёрдо знаю, И слезу со щёк Я не утираю. Наша власть – умы. Не попросишь сдачи. Всё как есть, увы, И никак иначе. Горя не унять. Плакать не пристало. Поколений пять В доме вырастало. Слёзы на лице… Я шепчу: уроды… Здесь построят Центр Современной моды. Дочка, не дрожи На руках у мамы… Вон и чертежи На щитах рекламы. «Я сошёл. Я один, как перст…» Я сошёл. Я один, как перст. С расписанья автобус сбился. Целый год не видал я мест, Где, родившись, не пригодился. Поглядев на Оки слюду, Как над нею туманы тают, Я в Успенский овраг сойду, Где о том, что приеду, знают. Я с дороги посплю, устав, А с обеда – пера рабочий. Захочу посетить места, Что мне, грешному, любы очень. Здесь порушен Кастрова дом В мавританском изящном стиле, Здесь в дожди с великим трудом Пробираются автомобили, Здесь за двадцать безумных лет, Остро жалящих, словно жало, Потихоньку во вторчермет Всё снесли, что плохо лежало, Здесь гоняет с утра коров — Их всего-то пяток осталось! — Поликарп Лукич Иванов. Он по-чёрному пьёт под старость. Схоронивший Федосью, он, — Как подпорка, рухнула вера! — Если утром не похмелён, Стал опаснее бультерьера. Если водка не будет греть И наступит похмелье снова, То ему костылём огреть Не составит труда любого… Дом Кастрова – притон и склад… Храм Ильи подпирает тучи. Город мой, ты мят-перемят, Подпалён из канистр вонючих. Под ветвями листвяных крон Остов летом сгоревшей школы… Поплывёт колокольный звон От Успенья и до Николы. Этот звон, как набат, как гуд. Песне Господу вечно длиться! Не спалят тебя, не сомнут — Сколько можно вот так глумиться?! «Да, было такое. Я вряд ли забуду…» Да, было такое. Я вряд ли забуду, Хотя полстолетия минуло всё ж, Как хлынула, искры рассыпав повсюду, Струя золотая в подставленный ковш. Вагранка! Ты мать, ты хозяюшка в доме. Никто не посмеет сказать, что я лгун. Полвека уже в ковшевые ладони Всё льёшь ты и льёшь раскалённый чугун. Литьё твоё знают великие стройки, Ботинками топчет беспечный народ По люку орнамент и чёткие строки, Где ясно написано – кто это льёт. С тобой я тогда породнился навеки, Как мартовский ветер с простором полей. О корпус твой, словно о танкер на верфи, Шампанское мне разбивать в юбилей. |
