Чехол для мобильника! Там есть заначка.

Чёрт! Была… в другом.

А кстати, где мой телефон?

Позвоню Антону Николаевичу, пусть прекратит издевательство надо мной — выпишет новый рецепт.

Кручусь по комнате — нет мобильника. Распахиваю дверь и стремительно иду по коридору. Сумочка… Заглядываю: помада, карандаш, кошелёк, визитница, — всё содержимое вытряхиваю на тумбу, — новое зеркальце, документы… Где чёртова трубка? Грызу ногти… странно, она недавно была… Как недавно? Тщетно вспоминаю — пустота. Не помню, когда последний раз говорила по мобильнику.

Андрей! Тварь!.. Уже почти вхожу в комнату к Зепару, как на кухне слышу шорох. Бегу назад — врываюсь… Андрей сидит за столом, пьёт чай.

— Еда в холодильнике! — бросает просто. — Чайник горячий.

— Верни телефон, — твёрдо выделяю каждое слово.

— Ожила, готова любовникам звонить?

— У меня нет… — взрываюсь и тотчас умолкаю. Несколько секунд прихожу в себя. Почти визжу: — Да!

— Придётся воздержаться! — лживо сочувствует Андрей. — Вдруг, кто-то из них тебя пытается убить.

Ты!

Крик души остаётся при мне. Импульсивный, невыдержанный, злобный. Что со мной? Я не хочу проблем. Никому. Хочу забвения и тишины. Неровно дышу, закрываю глаза. Вспоминаю угрозы. Боль утраты. Краснею от стыда и безысходности. Не имею права вести себя подобным образом — Андрей не виноват, что у меня ломка.

И без того с видимым отвращением заставляет себя возиться со мной. Ему явно не до меня и моих «тараканов», но не бросает. Правда, его методы — грубость, цинизм, с лёгкостью уничтожают то, что возрождают настолько трудно. От этого ещё обиднее и горше. Беспомощно сажусь напротив, заламываю руки:

— Я для тебя обуза, — после долгой заминки решаюсь на щекотливый разговор. Ловлю пристальный взгляд Андрея. — Понимаю, — как можно мягче продолжаю, — держит контракт, обязательства перед Никитиным. Так подскажи, как расторгнуть?

— Никак, — Зепар резко отодвигает чашку на середину стола.

— Твоё слово Александру на чём основывается? — вкрадчиво допытываюсь. — Чем подкреплено? Всё же можно аннулировать. Только скажи, — почти молю, ведь готова пасть на колени.

— Всех тонкостей тебе не понять. Выкинь из головы мысль избавиться от меня таким путём.

— Не понимаю, — скулю жалобно.

— И не надо, — Андрей встает.

Хватаюсь за него, ища спасения:

— Проси, что хочешь, только уйди… — шепчу как заклинание.

— Я так тебе противен? — подозрительно щурится Зепар. Отворачиваюсь, шумно дышу. Сказать правду не смогу — труслива, да и признаться мерзавцу, недавно показавшему, что он — бог и всевластен над моим телом, как-то стыдно. Чёрт! Скрывать долго тоже вряд ли получится — сердце бьётся мощнее, разумные слова исчезают. На языке вертится только глупость. Верно говорят: влюблённые тупеют. Рядом с Андреем ощущаю себя безмозглой коровой, пытающейся на коньках по льду кататься. Соврать? Лучший выход… Несмело гляжу — Зепар ждёт ответа. Растерян, хмур.

— Да, — предательски дрожит голос. — Как вспомню… — осекаюсь — жар приливает к щекам, но упорно заставляю себя продолжать: — тошнит. Прости, с другими проще, — кривлюсь, нервно мотаю головой. Настолько скверно лгать ещё не приходилось!

Андрей темнее грозовой тучи. Скулы натягивают кожу, крылья ноздрей грозно трепещут:

— Александр меня сменит… ненадолго, — цедит сквозь зубы, в недобрых демонических глазах читаю приговор. — У меня дела, но я вернусь, — безжалостен надзиратель.

Больше не говоря ни слова, моет чашку и выходит из кухни.

Боюсь выдохнуть, по сердцу точно ножом медленно проводят. Таблетки, маньяк, боль — всё отступает. Я наедине с горькой правдой. Мне ненавистна даже мысль, что останусь без мучителя-Андрея! Каким образом он умудрился меня настолько привязать к себе? Невидимыми, крепкими, неощутимыми путами. Я попала в рабскую зависимость! Кто Зепар такой, что б я желала всё время быть с ним? Пусть издевается, сердится, игнорирует… лишь бы был рядом! Чёрт! Это даже не привязанность — болезненная подчинённость.

Андрей — часть меня и если я её лишусь — сума сойду и в этот раз окончательно.

Хм, интересно, он едет по делам? Наверное, встретиться с «очередной» невестой… Со мной-то он похоть не утолил.

От ревности щемит в груди, подступают слёзы. Воли им не даю, плетусь в комнату и только там падаю на постель. Будь всё проклято! И особенно непонятно откуда взявшиеся чувства к Зепару…

***

Вырываюсь из тревожного сна в ознобе. Трясёт, мутит… Перед глазами всё вертится каруселью. Спешу в туалет — путаюсь в одеяле, гулко падаю. Встать не успеваю, спазмы скручивают желудок — меня тошнит… Давлюсь желчью, едкими слезами и проваливаюсь в темноту.

Открываю глаза — бьёт яркий свет. Жмурюсь. Голова гудит, тело ватное — не слушается, но ощущаю: меня крепко удерживают. Убирают бережно волосы с лица. Силюсь посмотреть кто — не выходит, зато понимаю, где нахожусь. В своей комнате, на постели.

Меня только что рвало, но уже не на ковёр, а в услужливо подставленный тазик. Тошнота проходит — откидываюсь назад и тотчас готова умереть от стыда. Встречаюсь взглядом с Андреем. Сидит рядом. Как всегда, холоден, молчалив. Поправляет подушку, назойливую прядь, прилипшую к влажной щеке, заправляет за ухо. Вдумчиво смотрит, будто пытается на меня воздействовать телепатически.

Гад!

Удушливо дергаюсь, во рту сухость:

— Пить… — хриплю не своим голосом.

Андрей сразу же встаёт. С его стороны, на прикроватной тумбе графин с водой и бокал. Наливает, обходит постель. Бережно помогает сесть, прикладывает к губам:

Глотаю жадно, поспешно:

— Тиши, — притормаживает Зепар: — Не поперхнись.

Допиваю спокойнее. Ложусь, долго мучаюсь и, наконец, проваливаюсь в рваный сон.

Картинки мелькают урывками, крохотными эпизодами.

Где я? Дико озираюсь. Не то поле, не то равнина, но явственно с древними развалинами города: тёмно-серыми, невысокими, выжженными, обдуваемыми редкими зарядами сильнейшего ветра — такого, что глотнуть воздуха невозможно. Уворачиваюсь от порывов, бросающих в глаза мои растрёпанные волосы, песок, сор. Задыхаюсь. Прячу лицо в ладонях, оставляя между пальцев небольшой проём — видеть, куда бежать дальше. По телу хлещут ледяные струи, но укрыться негде — руины приземистые.

Упираюсь, отворачиваюсь, обхватываю руками плечи. Лёгкое цветастое платье не спасет от холода. Чёрт возьми! Где же я?..

…Стоять нельзя — бегу. Нарастают шумы — плакучие, многоголосые, словно приближаюсь к месту скорби. Шлепаю босыми ступнями по обломанным каменным плитам — спотыкаюсь, соскальзываю, падаю. Переждав новый заряд ветра, обдирая ногти, поднимаюсь и возобновляю путь. Плетусь долго… От усталости и боли ноги не слушаются, руки точно не свои.

…Нервно шарахаюсь — от страха ёкает сердце, в голове громкое эхо бешеных ударов. Из-за ближайшей развалины взмывает крылатая тень. Словно демон из детских кошмаров, мучавших долго время и также давно не навещавших.

Боже! Вспоминаю или мне это снится?..

Перед глазами мелькают рваные эпизоды.

— Мы должны переехать! — слышу взволнованный, но твёрдый женский голос.

— Конечно, — летит мужской, понимающий. — Опять нашли…

…Темноволосая девчушка крадётся в ночи. Открывает дверь, ступает в комнату. Затаивается, вжимая голову в плечи. Оглядывается с широко раскрытыми глазами. Несмелый шаг… ещё один. Приближается к большой постели со спящим мужчиной и женщиной. Забирается к ним. Медленно ползёт.

— Милая, — звучит сонный голос женщины. — Что случилось?

— Мне страшно… — картавит девчушка и всхлипывает. — Опять злые тени преследуют.

— Иди к нам, — мужчина откидывает одеяло и хлопает по постели между собой и женщиной. Девчушка поспешно юркает на приглашённое место…

…Светло. Опрятный дом, бревенчатые стены, небольшие окна. Милая, но удивительно пустая комнатка.

— Это будет нашей тайной! — шепчет мужчина, сидя на корточках. Высокий, мощный, курчаво-светловолосый. Красивый, будто ангел… С яркими чертами лица: безумно голубыми глазами, прямым носом и жёстко-доброй полосой рта. Нежно целует в висок малышку, играющую на деревянном полу.