С одним очень приличным гражданином, известным как Гусаков, Фома Филиппович произошло очередное несчастливое событие, а именно: он упал и забился в людном месте в эпилептическом припадке. Нашлись сердобольные прохожие, какие принялись удерживать его и разжимать челюсть. Кто-то из толпы отдал и белый личный платок, чтобы вытереть Гусакову рот. Всё сделали граждане, чтобы помочь немощному человеку, какой в забытьи приобрёл учетверённую силу. И было совсем не просто удержать его в одном положении и не дать запасть языку. В пылу борьбы за здоровье, вывернули добровольцы Гусакову передний зуб с нижней челюсти. Очнулся Фома Филиппович и, вместо тирады благодарности всем спасителям, изрёк свистя и чуточку шепелявя:

– Что ж вы лихоимцы наделали? Я, может, по два раза на дню в обморок падаю, это моё нормальное состояние, а вы мне здоровый орган за здорово живёшь вынули. Кто из вас мне будет зуб вставлять?!

Нахохлились граждане, отодвинулись от Гусакова и пошли своей дорогой. А Гусаков ещё долго возмущался причинённым ему уроном, не торопясь вставать с газона, пока на него не наскочил автомобиль и не прекратил возгласы возмущения.

Генриетта Леопольдовна Воксман-Уманская, проснувшись в одно солнечное утро поняла: что она решительно и бесповоротно разлюбила своего мужа. Как вы понимаете, муж об этом ещё не подозревал. Он спал безмятежным сном ребёнка и не догадывался о своей незавидной участи. Не надо быть и семи пядей во лбу, чтобы понимать: что жить с женщиной, которая тебя разлюбила и теперь ненавидит – это чревато всякими неожиданностями. Генриетта Леопольдовна была женщина тихая, но мстительная. Если кого она не любила, то делала это со вкусом и удовольствием. Так она и поступила с некогда обожаемым мужем, став толочь один за другим ртутные градусники…

Так, изведя безрезультатно три опасных бытовых прибора в пищу мужа, Генриетта Леопольдовна обратилась за разъяснением к студенту медику, кому сдавала комнату.

Студент медик почувствовал, как на его голове стали шевелиться волосы, что-то промямлил невразумительное и наследующий день съехал, в общежитие.

Воксман-Уманская нашла, что рецептура отравления мужа требует изменения, а потому просто не закрыла на плите газовую колонку после приготовления завтрака и ушла на работу. Как вы понимаете, результат не заставил себя ждать.

Часовщик Леонардов, Александр Македоныч мучился ночным видением. Ему снились неясные фигуры, какие донимали его двумя извечными человеческими вопросами – «Кто виноват?» и «Что делать?». Леонардов, как человек с точной психикой, испытывал великое мучение от поиска ответа на эти вопросы. Не найдя ответов и пребывая в совершенно раздёрганном состоянии, Александр Македоныч проснулся и обнаружил себя лежащим под грудой книг, какие свалились на него вместе со шкапом. С превеликим усилием Леонардов освободил себя и сказал вслух, тряся лохматой головой:

– Пора начинать жить трезво.

Но тут ему на глаза попался графин с известной жидкостью, и новая жизнь не состоялась.

По запруженной автомобилями улице бежал за страусом человек без шапки. Страус подскакивал, перепрыгивал через автомобили, часто приземляясь кому-то на капот, и немедленно проминая его своим живым весом. Человек пыхтел, сопел, обливался потом. Кто-то из зевак подставил ему ногу, с намерением жестоко и глупо подшутить. Но преследователь страуса ловко перепрыгнул неожиданную преграду и, не снижая темпа бега, влепил затрещину шутнику. Ответа не последовало.

Улица свистела и гикала, ревела клаксонами авто.

Спустя минуту, человек скрылся из вида, а я отделился от толпы и вошёл в книжную лавку.

Снится сон Захару Конюкову, что он белый крокодил. И живёт он, как и полагается крокодилу в зелёной заводи и питается всем, что к воде подходит. Нравится быть Конюкову крокодилом, а, особенно, белым. Считает он, что белый цвет его выгодно отличает от сородичей. Может, и было бы какое хорошее продолжение, да явились во сне охотники к заводи и прекратили благоденствие. Не стало белого крокодила, а остался – один Захар Конюков, мелкий чиновник на посылках со своими житейскими трудностями. Задумался Захар над тем, что лучше: быть ему белым крокодилом или тем, кто он есть?.. Сколько он не думал, а только находились равные аргументы – «за» и «против», крокодильего и человеческого обличья.

Время было рассветное. Город активно начинал шуметь.

Конюков встал под душ и торжественно произнёс, намыливаясь и делая личное открытие:

– А человеком-то, мне быть интереснее!..

Когда Галов, Ульян Орестович был маленький, он очень хотел вырасти. Но когда Ульян Орестович наконец-то вырос, он в тайне стал завидовать всем маленьким и выучился на детского доктора.

Всем детям он открывал страшную правду, что быть взрослым не надо торопиться. Но дети его не слушались, смеялись в ответ на все его страшные рожицы и начинали быстро выздоравливать.

А один человек потерял чувство юмора, а другой это чувство нашёл. А одна девушка разлюбила парня, а другая его полюбила. А один гражданин захотел отдать жизнь Родине, а другой его отговорил.

А и прочее, и прочее, и прочее…

Вот какая наша жизнь.

Проживал в одном городе, человек по фамилии Кофейников, Илья Мануилович. Усердно служил он по почтовому ведомству сколько себя помнил и через это старание нажил себе сидячую болезнь. И это был его единственный недостаток о каком можно ещё как-то прилично говорить. Потому как о других излишествах его натуры, так мягко уже и не скажешь. Скелеты в его шкафу висели, как костюмы тройки. Но этих скелетов никто не видел и не знал, а если бы видели и знали, то был бы Кофейников – знаменитость!

Жил-был Поплавков, Климентий Юльевич, хороший семейный человек со средним медицинским образованием. В восемь утра он ехал на работу и в восемь вечера он возвращался домой. Дома, за завтраком, он начинал читать газету, в автобусе он продолжал читать газету, а на работе он оканчивал чтение газеты.

Все коллеги завидовали Поплавкову, его спокойной размеренной жизни, а потому писали на него кляузы, куда следует писать и куда не следует. Климентий Юльевич об этом знал и только сдержанно улыбался. И когда из высоких инстанций начинались звонки и письма, Поплавков только посматривал взглядом удава на часы.

В городской газете, какую регулярно прочитывал Поплавков, на последней странице печатали некрологи. Климентий Юльевич ждал их и делал аккуратные вырезки в отдельную папку. Всех покойников он знал. При очередном подобном сообщении, Поплавков едва сдерживал слёзы, а когда терпеть было совсем невмоготу – промакивал уголки глаз клетчатым носовым платком и говорил:

– Я не сомневался.

На нашей улице сбили лошадь. А спустя четверть часа, на соседней улице переехал грузовик даму с собачкой. Едва успели увезти лошадь с проезжей части, как на том же самом месте раздавило дворника с поливальным шлангом. И только-только затихли сирены, как на соседней улице расплющило катком человека в очках. Едва увезли останки человека и его целые очки, как рядом с тем местом автомобиль свадебного кортежа «обнял» фонарный столб.