«Пусть глаза не станут сиры…» Пусть глаза не станут сиры, Пустота не давит лбы В безвоздушности квартиры, В чёрном космосе судьбы! И пока жива вполсилы Вера в исцеленье сном, От стены, как от могилы, Отвернёмся и заснём. Прилетит с утра зорянка, Станет зёрнышки клевать, Смёртным ложем спозаранку Не окажется кровать. Кто б ни шастал среди ночи, Пряча в шелесте шаги, Береги меня сверх мочи, Как спасенье, береги! Одному остаться тяжко, Если нежить за спиной И холодная рубашка Пахнет глиняной стеной! «Остывшая пажить, простуженный лес…» Остывшая пажить, простуженный лес, Терновая балка, набухшая влагой… В любом грибнике померещится бес — И хляби промерил, и чащи пролез! — Болотную шмарь отирает бумагой. Чужая судьба – ни двери, ни окна, Кивнули друг другу – ау, безнадёга! — И в разные стороны, и тишина Тревожная, словно ты в мире одна — Бредёшь в никуда, уповая на Бога. О русская – туча за тучей! – тоска, Скитанья по сырости, по чернобылу — Не ради свободы, но ради глотка Земной тишины, что бывает горька Уж тем, что спасает тебя через силу, Уж тем, что за день намолчишься до слёз… И пусть не в твою забредает корзину Грибная семья из-под вислых берёз, Пока ты мусолишь извечный вопрос: Как жить, не ломая усталую спину? Смиренная мука, осина, ветла, Надежда без веры, любовь без надежды… И я бы, наверное, перемогла Тебя, моя осень, когда б не была, Как ты – листопадной по самые вежды. Последние птицы Окликнет ли небо просторное, Пронижет ли холод ночной, Земля, моя матушка чёрная, Без гнева сомкнись надо мной. Шершавая, травная, стылая — Просёлок да две колеи — Прости мне, заступница милая, Все правды-неправды мои. И вздорная, и беспризорная, В чужом наметавшись краю, Иду, как черница соборная, В слепую обитель твою. По обе дорожные стороны Над пажитью кружат родной Сплошные вороны и вороны, А ласточки нет ни одной. Не слышу! Не вижу! Не ведаю! Не те это птицы, не те, Чьё пенье душой унаследую На самой последней версте! Раскинув тугие крылаточки, В осенний уже вертоград Мои милосердные ласточки Проститься со мной прилетят. И ты, золотая и чёрная, Смыкая кленовую тишь, За сердце моё непокорное Мои прегрешенья простишь. Книга в дорогу Над распахнутой книгой в полночном вагоне Добрый дух сновидений смыкает ладони, А за шторкой летят путевые огни… Светотени скользят по страницам, не зная, Весела иль печальна дорога земная, Что ведёт через книгу в грядущие дни. Я включу ночничок над подушкой измятой, И строка оживёт неожиданной датой, Удивительной истиной душу проймёт… В чьих руках оживала судеб вереница, Кто по-детски глотал за страницей страницу, Тот меня в этой качке вагонной поймёт. Лишь под утро, когда за стеклом пропылённым Станет мир узнаваемым, птичьим, зелёным — Книга выпорхнет вольно, крылами шурша… Сквозь бессильные веки восторг не прольётся, И вагон не узнает, над чем рассмеётся Иль заплачет моя книгочейка-душа. Так и бродит судьба от порога к порогу, Выбирая мучительно книгу в дорогу, Утешая скитальчество щедрой тоской… Ах, не надо сулить мне дворца обжитого, На прощанье дарить перстенька золотого — Утолите глаза мои мудрой строкой! Опалит ли, отравит ли нежить мирская, Отмахнётся ли дверь, на порог не пуская, Снег ли вновь упадёт на живую траву — Подарите мне книгу, вложите закладку, Лишь она подтвердит непростую догадку: Сострадает душа – значит, всё наяву! «…Тепла искать, не понимая…» …Тепла искать, не понимая, В какую сторону брести: До перекрёстка? До трамвая? До тупика в конце пути? И вновь не знать, какие двери Приоткрывать, Куда звонить, Чтоб сонный свет по крайней мере В одном окне воспламенить. Окно засветится, Быть может, Но темь пустынного двора Надежды стужей подытожит, На том и кончится игра. Дверной глазок слезинкой света Не прикипит к твоей судьбе… Там снова ночь И снова нету Бессонных мыслей о тебе. «Уехать и больше сюда не вернуться…» Уехать и больше сюда не вернуться, Но прежде проснуться, о боль не споткнуться, Напиться спросонья холодной воды, Ни лжи и ни правды не слушать, не слушать, Дорушить порушенный замок, дорушить Без ревности, ненависти и вражды… Расстаться не с жизнью – с виденьем расстаться, Что жарче и горше испанского танца, Где, рук не сомкнув, умираем навзрыд, Но утро всё ближе, туманное утро — Мы встретимся холодно, вежливо, мудро — Огарочек горя ладонью прикрыт. Каким бы душа ни томилась предлогом — Оставить руины любви за порогом, Уехав сейчас, не вернуться сюда! А утро всё ближе! Хрусталинки бьются… Проснуться? А может, уже не проснуться? Но хочется жить, и хрустальна вода. |
