«Одним – вековые напасти…» Одним – вековые напасти, Другим – как за отчую пядь, Над сахарной косточкой власти В глухой обороне стоять… Какие несхожие доли! Нагими явившись на свет, Мы ищем по собственной воле Родительской участи след. Лишь изредка в муках рассвета, Как будто и выхода нет, Крестьянка рожает поэта, В барыги уходит поэт. Но всё возвращается в русла Не нами придуманных рек: Лишь пивом становится сусло, Лишь паром становится снег. Убожество судит убого, Шельмец не снимает креста, — В людской иерархии строго Поделены кем-то места. Заснуть и уже не проснуться! — Счастливейшее бытиё. И рюмку поставят на блюдце, И хлебом прикроют её. «Песни выцветших лет…» Песни выцветших лет, Листопадом упавшие в ноги — Вот и всё нажитьё, Не считая родимых могил… Все дорожки стекаются В русло последней дороги, И попятить её Ни желания нету, ни сил. Но в бредовом, как сон, Неумолчно звучащем напеве Слышен голос любви, Голос матери юной моей… О, ответь же ты ей, Сероглазой погубленной деве, Мукой мук за меня Ты ответь ей, жалкун-соловей! Пусть узнает она, Чистым сердцем сияя в тумане Над юдолью земной: День – забвение, Ночь – забытьё, — Как на свете жилось — Не цвелось её девочке Тане, Как Татьяне живётся Без тихой защиты её. Мой соловушка вещий, Добавить ли к слову привета, Что по срокам земным Я две жизни её прожила?.. Отгорела весна, Бабьим веком кончается лето, Руки тянутся к небу, Как два журавлиных крыла… Просит душа С порванными снастями, С горестными страстями, Вся на мирском виду — По временам и датам, Как по мосткам горбатым, Всё медленнее иду. В мире, где беды метки, Штили бывают редки — Ветер и ветер в грудь… Перед путём последним, Перед крестом наследным, Господи, дай вздохнуть, Дай мне хотя бы вспомнить В жути казённых комнат Кроткие лица тех, Кто на воде и хлебе Жил и не видел в небе Неодолимых вех. В тихости их старенья Не было ни боренья С ближним за право слыть, Ни ледяной пучины, Жаждущей без причины Берег волной накрыть. Нелюди мы и люди — Судим друг друга, любим И ненавидим… Что ж, Слабы и те и эти, Правдой на белом свете Не одолеешь ложь. И, подбирая снасти, Просит душа не власти Перед концом пути — Веничком на крылечке Снег обмести да к печке С благостью подойти! В день Сталинградской победы Туман, и туман, и туман, Февральская мутная мгла. Отец не поднимет стакан Гранёный второго числа, Не выйдет в сутулом пальто Из дома, надев ордена… Он выпил последние сто В иные уже времена. Иная за дверью страна, Иные борьба и гульба… Его пощадила война, Да не пощадила судьба. Я помню: лет двадцать тому, Поднявшись пешком на Курган, Он так и не понял, кому Налить поминальный стакан. Поставил бутылку под куст, Заплакал… И вот – никого! Стакан сорок третьего пуст, И нету отца моего. «Остановились часы кабинетные…» Катали мы ваше солнце… Е. Лукин Остановились часы кабинетные, Тикали, тикали – и тишина… Кажется, время на плитки паркетные Падает лунной листвой из окна. Время устало, сместило реальности, Жизнь циферблата – особый сюжет! — Что ему наши больные банальности: Столбики, лесенки, линии лет? Остановились часы не во времени — Время условно, его не объять… Лунные листья космической темени Падают, но не умеют сиять. Утро настанет, окно не нахмурится, Столбики, лесенки день переждут… Времени столько, что можно по улице Солнце катать, не считая минут. Можно судьбу укатить за околицу… Время доныне и время однесь Просто идёт – не изволь беспокоиться! Слово – и то не всевременно здесь. Лунные листья, лиловая фрезия, Ручка, бумага, подпёрта щека… Жизнь без часов – красота и поэзия! Нет, я не вызову часовщика. |
