Я озадаченно выслушала его.

– Ради чего?

– Подумай, – предложил он, гипнотизируя меня.

– Откуда мне знать, – возмутилась я. – Вас, колдунов, разве поймешь, – пошутила я и осеклась.

Старичок повернулся вполоборота, не отводя взгляда черных маленьких глаз. Стало жутковато. Он сухо рассмеялся. С похожим звуком ломаются деревья в лесу во время урагана.

– А Бог его знает… И-и-и… Что, испугалась? – хитро прищурился старичок и спрятал в карман мою бутылочку.

– Да так… – неопределенно отозвалась я. «Самое главное свое желание. Хм! От чего невозможно отказаться? Наверное, от счастья», – мелькнуло само собой.

Он поймал мысль, быстро прочитал и отпустил.

– Все! – торжественно резюмировал старичок, разворачиваясь ко мне, принимая добродушный вид и взирая светлыми голубыми глазами. – Свершилось! Ступай. Ты уже знаешь, чего боишься.

Я почесала затылок, раскрыла рот, но не нашлась что ответить, закрыла, удивленно подняла брови. Последний луч заката растворился в небе. Океан дохнул влагой. Волшебство растаяло.

Старичку надоело разглядывать меня, он склонился над своим товаром, открыл одну из банок и принялся наполнять ее.

– Это не поможет, – сказал он, не отрываясь от занятия.

– Что? – откликнулась я, наблюдая, как ловко он собирает монетки.

– Сомнение.

«Как теперь?» – подумала я.

– Жить, – ответил он вслух.

В совершенном замешательстве немного постояв перед старым лотком, я развернулась и тихонечко пересекла площадь. Испанская мелодия перебросила невидимый полог между мной и торговцем случайностями, укрыв его далеко позади. Несколько раз порывалась оглянуться, но понимала – нельзя.

Невыразимое спокойствие опустилось на сердце. Я медленно шла вперед, ни о чем не задумываясь.

«Хорошо, что приехала именно сюда, – подумала я, ловя редкое ощущение совершенной душевной гармонии. – Правильно».

Саксофон и кастаньеты, ласкающие слух, давно затихли в отсветах тающего заката. Стены становились темнее, проходы уже. Неожиданно для себя забрела в один из бедных кварталов, остановилась и задумалась. Куда теперь?

Выстиранная одежда и постельное белье свисали с веревок пестрыми парусами несбыточных надежд, уснувшими в вечном штиле. Запах жареной рыбы, легкая перебранка и мигающий свет телевизоров из окон наполняли пространство.

Через открытую дверь маленькой таверны были видны усилия здорового португальца. Он гремел горой круглых тарелок. Выпуская на губку неприлично большое количество моющего средства, португалец неистово натирал белый глянец. Пыхтя деревянной трубкой, он окутывал себя сизым туманом.

Вспомнилось старое противостояние жителей Вилларибо и Виллабаджо. Эдакий «баян» десятилетия. Я негромко усмехнулась и тут же вздрогнула.

Неплотная длинная тень пронеслась мимо, слегка касаясь лица невесомой легкостью крыльев ночного мотылька. Машинально повернув вслед голову, я решила, что мне примерещилось.

В конце переулка у размалеванной стены показались трое. Если точней, просто вывалились из-за угла. Они дрались. Я подкралась поближе. Косой луч света из окон второго этажа падал на их лица.

Двое избивали третьего. Один из них – худой курчавый мужчина с горбатым носом, редкими усиками, рябой кожей и выражением лица хищной птицы бил, вернее, добивал, другого. Его сообщник – более низкий и плотный, в джинсах и толстовке, помогал. Он был развернут ко мне спиной.

Резкие частые удары сыпались без остановки. Пропустив несколько ударов в живот и солнечное сплетение, с виду похожий на бездомного бродягу, мужчина уже не мог ответить.

Глухой стук кулаков о тело заставлял меня вздрагивать, морщиться и сжимать свои воробьиные кулачки. Жажда накостылять курчавому и его подельнику проснулась в моем тщедушном теле.

Закрыв глаза, бродяга медленно сползал по стене. Высокий и неуклюже могучий, в мятой темной рубахе и с давно не мытыми длинными прядями волос, похоже, он собирался сыграть в ящик. Мне так показалось.

Удовлетворенно смотря на упавшего, первый пнул его для верности ногой. Его подельник присел и быстро обшарил карманы. Вытянув бумажник, он воровато огляделся.

Я взирала на действо из-за редкой листвы лимонного деревца. Удивительная традиция местных жителей – расставлять по улицам растения в больших горшках – как нельзя кстати спасла меня от обнаружения.

Широко шагая, грабители скрылись за углом. Я качнулась и несмело направилась вперед, к лежащему у стены. Подойдя ближе, я опустилась перед ним на корточки, стараясь оценить ситуацию.

Он прерывисто дышал. Разбитый нос и рассеченная губа кровоточили. С виду бродяга. Но разительно не похож на наших бомжей.

Я закричала, призывая на помощь. Бродяга застонал, пытаясь встать. Скользя вниз по стене на каменный тротуар, он прижимал руки к животу. Люди высовывались из окон по пояс.

На мои призывы примчалось несколько подростков, старик и двое мужчин. Они постояли, не подходя близко, посовещались и, к моему ужасу… разошлись.

Бродяга потерял сознание. Я была готова разрыдаться. И неизвестно, от чего больше – от досады на равнодушие окружающих или от страха за жизнь избитого незнакомца.

Мимо прошел грузный бородач.

– Помогите, пожалуйста! Por favor! Hospital! – взмолилась я, призывая отвезти несчастного в больницу.

Он остановился, не выказывая особой заинтересованности и не приближаясь. Сверкнув толстыми линзами очков, бородач цокнул языком и сделал отрицательный жест.

– En el hospital no llevar!5

– Тогда ко мне! Ко мне! – попросила я, обеими руками стуча по своим ключицам, будто он не понимал. Потом догадалась воспользоваться испробованным методом, быстро вытащив ключи с адресом и десять евро.

Бородач вышел на свет, посмотрел на купюру, поднес брелок к носу, прочитал и вернул обратно, оставив деньги себе, а потом взвалил на одно плечо избитого бродягу и неторопливо пошел по улице. Я смирно шла рядом.

На подходе к перекрестку заметила темную легковую машину. Она стояла прямо посредине, и двое, может быть, тех, кто избивал бродягу, сидели внутри. Посмотрев в нашу сторону, они отвернулись. Машина резко тронулась с места и исчезла.

В час, когда грязный окровавленный мужчина появился в доме донны Лусии, на ее лице застыла маска ужаса. Опасаясь протестов хозяйки, я бросилась спешно и сбивчиво на трех языках молить о благосклонности.

Она оторвала испуганный взгляд от бродяги и посмотрела на меня. Вероятно, мой вид являл более чем странное зрелище. Сильно озадаченная, я была готова подкупать и настаивать.

Останавливаясь на полпути, я подошла к ней. Это все-таки был ее дом. Плечи мои беспомощно опустились. Шмыгнув носом, я полезла за деньгами.

Донна Лусия не взяла их. Покачав головой, она посторонилась и отвернулась. Я махнула бородачу следовать за мной, и бродягу понесли в апартаменты.

Ему сильно досталось. Нос разбит, но не сломан… рассечена губа… под глазом растекался синяк. ссадины на лбу и скуле. Мышцы шеи напряжены. Пульс менялся, перескакивая с быстрого на замедленный.

Забираясь на кровать, я уселась возле него. Отводя прилипшие пряди волос и смачивая в воде ватные диски, я стирала кровь и думала над тем, как лучше обработать ранения.

Когда кровь и грязь отмылись с лица бродяги, я обнаружила в своей постели молодого привлекательного испанца лет тридцати.

О, Боже! Зачем ты наделил меня воображением?!

Я с любопытством разглядывала его.

Простая, заношенная, но не сильно загрязненная одежда, чистые ногти и отсутствие специфического запаха медленно развеивали легенду о бездомности.

Скуластое лицо с пухлыми губами поросло двухнедельной черной щетиной. Широкие черные брови слегка нависали над глазницами. Длиной по лопатки, пряди волос светло-медового цвета, но темные у корней, разметались по подушке. Смуглая чистая кожа на лице и шее. Я расстегнула рубашку. Дальше рельефные мышцы груди, поросшие завитками…