– Нет, пусть лучше этим специалисты занимаются.

– Но тебя же накажут, – осторожничает Роза. На ее лице проскальзывает виноватое сожаление.

– Пусть. Все же это была непредвиденная ситуация, – Крис понижает голос и оглядывает нас, – на самом деле предки сэкономили на этой микроволновке, вот она и аукнулась.

– Уж не ты ли ее подорвала? – спрашивает Жилин.

– Не, это было бы слишком.

Пока Крис с Колей болтают, я возвращаюсь к ведрам. Зачерпываю по два, ношу в ванную. Рядом порхает Роза. Она самая миниатюрная, если сравнивать ее с Крис и Алей, но сил в ней явно больше. Таскает ведра, даже не просит нас с Колей ей помочь.

– Эй, Роза, – ловлю ее, когда выходит из ванной, – ты же дружишь с Алей, верно?

– Ага, – она кивает, с прищуром оглядывает меня. – А-а-а! Так это ты тот парень, с которым она за руку держалась?

– Верно.

– Хочешь, я передам ей твои контакты?

Она словно читает мысли. Я собираюсь поделиться с ней номером и ссылкой на профиль в соцсетях, но передумываю. Неизвестно, что подумает мать, когда увидит их. Еще хуже, если начнет расспрашивать.

– Лучше скажи, в какой школе вы учитесь и в какой класс она ходит.

– Почему не даешь контакты? – Роза прищуривается и вытирает пот со лба тыльной стороной ладони.

– У меня гипермама. Как начнет допрашивать, так не отвертишься.

– А. Ну, ладно.

Роза рассказывает мне, как пройти к их школе, называет класс, где они учатся вместе с Алей.

– Мы во вторую смену учимся, – добавляет она.

– Отлично. Я в первую.

– Ты ведь хороший парень, верно? Как тебя зовут, кстати?

– Жора.

– Егор или Игорь?

– Георгий.

– В общем, Георгий, я тебе это все сказала не для того, чтобы ты Алю сталкерил. Если окажешься каким-нибудь извращенцем, я тебя лично побью. У меня черный пояс по карате! – она замахивается руками, принимает боевую стойку. Она похожа на мультяшного пингвина, решившего напасть на тигра. Я посмеиваюсь. – Пообещай, что не будешь ее преследовать!

– Обещаю.

* * *

– Спасибо, что помогли. Как-нибудь я позову вас пообедать за мой счет, – говорит Крис. Мы прощаемся и расходимся.

На часах за полночь, а я до сих пор не дома. Проверяю сообщения в телефоне. Несколько пропущенных вызовов от медсестры, текстовый отчет о состоянии здоровья матери.

Медсестра: «Быстро идет на поправку, аппетит хороший, завтра-послезавтра выпишут».

Морщусь, начинаю набирать сообщение «Можно я заберу ее в понедельник?», и стираю букву за буквой. Нельзя, чтобы она заподозрила, как я отношусь к матери на самом деле. Было бы неплохо, если бы та провалялась в больнице еще день.

Ночь пролетает быстро. Когда я открываю глаза, на часах одиннадцать утра. Тренировка в два, успею еще полежать. Потягиваюсь, зеваю, встречаю новый день с улыбкой. Впервые за последние годы. Телефон вибрирует. Медсестра сообщает, что мать просит ее навестить. Делать нечего, придется идти.

Наскоро умываюсь, одеваюсь в заранее подготовленную одежду и иду в больницу. Знакомая медсестра встречает меня, провожает к палате. Мать лежит на койке у окна, кроме нее еще три человека. Странно, что она не оплатила себе ВИП-палату.

– Жора, ты пришел, – мать слабо улыбается и протягивает ко мне руку, – подойди.

Она лежит, бледная и съежившаяся, над губой испарина, на лице вчерашний идеальный макияж. Значит, нанесла водостойкую косметику, ведь ее не размыло в душе. Я только сейчас осознаю это. Она заранее спланировала заскочить на тот свет?

– Присаживайся, – мать похлопывает по кровати. Я сажусь на край, беру ее за руку. Для окружающих я послушный сын, для нее – ручная обезьянка. Что скажет, то и буду делать.

У такого незавидного положения есть весомое преимущество: хозяин не ожидает от прирученного зверька укуса, а зверек однажды может подхватить бешенство. Кусь – и хозяин умирает.

– Как ты там без меня? Отдохнул? – спрашивает мать с усталой улыбкой. Ее волосы прилипли ко лбу и смешались с потом. Руки холодные, пальцы цепкие.

– Как я могу отдыхать, когда ты лежишь в больнице? – гляжу на нее со всей серьезностью, на какую способен.

– Я не специально, – тихо признается она, – прости меня.

– Долго не общайтесь, иначе мама переутомится, – вежливо говорит медсестра и выходит из палаты.

– Я знаю, – я глажу мать по руке большим пальцем, – ты бы ни за что не умерла, верно? – чуть сдавливаю кожу между ее большим и указательным пальцами. – Ты бы ни за что не оставила меня одного.

На лице матери проскальзывает замешательство. Пока она опускает взгляд на свою руку, я разжимаю пальцы и продолжаю поглаживать ее. Она долго смотрит на меня. Проверяет.

– Жора, я сегодня еще тут побуду, – наконец выдыхает и закрывает глаза. Решила, что показалось. – Маме нужен покой. И тебе тоже.

Я едва не передергиваю плечами. Когда у матери есть на меня планы, она всегда выкидывает что-то, чего раньше не делала. Однажды пролила себе кипяток на ногу, якобы случайно, в другой раз поскользнулась на льду и сломала руку. В больнице она всегда говорила «маме нужен покой», давала мне небольшую передышку, и муштровала еще суровее.

– Иди домой, я буду спать, – мать похлопывает меня по руке и поворачивается набок. Едва я встаю, она посматривает на меня через плечо и говорит: – только укрой меня одеялом и поцелуй на прощание, сынок.

Я подчиняюсь. Расправляю одеяло, наклоняюсь и целую мать в висок. Она улыбается, закрывает глаза, и едва слышно шепчет:

– Набирайся сил, Жора. Тебе они понадобятся.

* * *

Слова матери оказываются для меня пророческими: воскресенье я трачу на тренировку, перегавкивание с Жилиным, и отдых в интернет-кафе. В нем через Дубльгис вбиваю адрес Алиной школы. До нее на автобусе пять кварталов. Расстояние для меня не помеха. Аля – моя мечта, а ради достижения мечты можно потерпеть.

В понедельник я иду в школу. Классуха подлавливает меня на перемене. Я изображаю подавленность и недосып.

– Жора, как твоя мама? – на меня сквозь стекла очков смотрят обеспокоенные голубые глаза. Наталья Львовна выглядит хуже, чем обычно. Переживает, что ли?

– Навещал вчера, выглядит плоховато, но держится изо всех сил, – отвечаю тихо и страдальчески, стараюсь не смотреть класссухе в глаза.

– А что случилось? Может, расскажешь подробнее? Я тогда организую помощь.

– Ну, я и сам не знаю. Она, кажется, перенапряглась на работе. Очень сильно переживала. Знаете, как бывает, когда все вдруг наваливается… – я гляжу на Наталью Львовну исподлобья. Она сочувственно кивает. – Я вам скажу, вы только никому не говорите, ладно?

Если хотите создать порочную связь, сначала скрепите общение с выбранным человеком неким секретом. Неважно, есть он у вас или нет, можете выдумать. Главное напустить таинственности. Я подаюсь вперед и шепчу ей на ухо правду. Наталья Львовна испуганно выдыхает:

– Неужели?.. И как же ты?.. Ой…

Она хватается за сердце, всего на мгновение, потом стыдливо убирает руки. Со стороны выглядело так, будто я к ней подкатил, а она схватила себя за грудь. Едва сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. Нечего было говорить моей матери про двойку. Нас замечают ученики, снующие по коридорам. Ловлю на себе любопытные красноречивые взгляды, я вижу перешептывающиеся губы учениц с легким слоем помады или блеска. Скоро поползут слухи.

– Жора, если тебе нужна помощь, ты только скажи. Я обязательно сделаю все, что в моих силах, – говорит классуха.

– Конечно, Наталья Львовна. Я ведь могу звонить вам в любое время? – слабо улыбаюсь, сдерживая победную ухмылку.

– Да. В любое время, – она у меня на крючке.

Со звонком ученики разбегаются по кабинетам. Я поправляю рюкзак на плече и виновато смотрю на собеседницу.

– Извините, Наталья Львовна, у меня урок. Спасибо за вашу доброту, – я легонько касаюсь ее руки. Так, чтобы это было похоже на благодарность, но граничило с чем-то большим. Едва ее глаза начинают округляться от осознания, я отпускаю ее руку и ухожу на химию.