— Понимаю. Только тогда вся наша затея яйца выеденного не стоит. Если он так легко расколол Смирнова, где гарантия того, что он так же мимоходом не расколет меня?

— А вот для того, чтобы он тебя не расколол, мы и подключили Леонида Васильевича.

Я похолодел. Тот самый озноб, что давал себя знать при непереносимой жаре под палящим солнцем Нагорного Карабаха, среди раскаленных камней на белой от пыли грунтовке; тот самый озноб, о котором я, казалось, забыл уже навсегда, вдруг продрал меня до костей. Затея Мартынова во всей своей полноте, четко обозначилась передо мной.

— Ну уж нет, — сказал я, поднимаясь из кресла. — На такое мы с тобой не договаривались. Извини, друг Мишка, но поищи себе другого желающего. В мозгах своих копаться я никому не позволял. И не позволю.

Помню, в детстве довелось присутствовать на сеансе заезжего гипнотизера. Вышел я оттуда совершенно потрясенный. Он делал с людьми, что хотел: заставлял их пить воду, а кричать, что пьют вино, заставлял их плыть посуху, воображая, что вокруг океан, заменял их личности другими — Петра Первого, дяди Степы-милиционера; и Петр Первый тут же начинал на потеху публике казнить, миловать и строить по ходу Санкт-Петербург, а дядя Степа свистеть в невидимый свисток, надувая щеки. Я был не просто потрясен, я был еще и напуган. И поклялся тогда сам перед собой на веки вечные не допускать, чтобы надо мной выделывали нечто подобное.

Когда я отслужил в армии, на глаза мне попалась газетная статья, в которой автор на полном серьезе излагал свою версию печально известных событий в Тбилиси. Опираясь почему-то на статистические материалы о процентном соотношении женщин среди невинно убиенных, он утверждал, что мы, солдаты внутренних войск, разгонявшие демонстрацию, находились под воздействием гипноза, который накладывали на наши предварительно одурманенные наркотиками мозги опытные специалисты, переодетые в форму рядовых. Могу сказать одно: ничего подобного не помню. Не уверен даже, был ли вообще какой-нибудь приказ из высших эшелонов власти разогнать демонстрацию. До сих пор мне кажется, что началось все с того, что за нашими спинами вдруг появился явно ушибленный запущенным из толпы камнем, а потому взбешенный майор и закричал, каждое свое слово для весомости подкрепляя трехэтажным матом: «Вперед, вперед! Дави их, мужики!». И мы пошли. Потому что сами уже давно были на взводе без всяких там наркотиков и гипноза.

Это я к тому, что тоже подвержен гипнозу. В том числе и массовому, но добровольно гипнотизировать себя не позволил бы ни там, ни здесь.

Я — это я, и точка!

Когда я встал, МММ окончательно сник. Крыть ему было нечем, и он отлично это сознавал.

— Я прощаюсь, — сказал я, стараясь говорить как можно ровнее, — желаю приятно провести время.

— Не спешите, Борис Анатольевич, — вмешался тут внештатный консультант. — Нам еще есть о чем с вами поговорить.

Мишка посмотрел на него с надеждой.

— Говорить вы можете хоть весь день, — заявил я твердо, — но без меня.

— У вас какое-то неотложное дело? — поинтересовался Леонид Васильевич, и я снова встретился с ним взглядом.

Мне не нужно было этого делать, но я слишком поздно спохватился.

— Понимаете ли, уважаемый Борис Анатольевич, существует такое понятие как «психотронное эхо». Оно обозначает не до конца еще объясненное явление, когда часть воздействия — минимальная, конечно, — передается от объекта непосредственного воздействия к объектам, которые находятся с ним в повседневном контакте. Скоблин состоит в Своре более двух лет. Не исключено, что просто переговорив с ним, вы уже получили определенную «дозу» психотронного воздействия на свой мозг. Поверьте мне, такое вполне возможно.

Михаил Михайлович, видимо, до конца и сам не предполагал, на какое сложное дело он вас посылает. Но неспециалисту это вполне простительно. Думаю, совместными усилиями мы сумеем исправить ситуацию. Со своей стороны обязуюсь установить вам такой защитный блок, какой не прошибут ни гипнотизеры, ни экстрасенсы, никто из всей этой компании дешевых повелителей душ…

И этот взгляд, этот завораживающий, прямой, необыкновенной силы взгляд.

Уже тогда я понял, что внештатный консультант откровенно вешает мне лапшу на уши со всем своим «психотронным эхом» — не поверил я ему, несмотря на совершенную доверительность тона, — но кто бы выстоял против этого взгляда?

Я не мог ему противиться.

Я вернулся на свое место.

Мишка заметно оживился, кашлянул, задвигался. А я сидел в каком-то оцепенении и думал, какого еще предательства мне от лучшего своего друга ждать…

Через час после ухода Бориса на квартире Мартынова началось совещание. Присутствовали трое: сам Мартынов, внештатный консультант Леонид Васильевич и еще один — высокий, плотный, с аккуратно подстриженными усами, военной выправки человек. Держался этот последний уверенно, твердо, как и полагается начальнику в присутствии своих подчиненных.

— Ну что ж, — сказал он, закуривая. — Докладывайте. Первым вот ты, Михаил.

— Все прошло идеально, Игорь Павлович. Начальный этап нами пройден. Лаговский купится.

— Идеально? — Игорь Павлович не повышал голоса, но по интонации было ясно, что он чем-то недоволен. — То же самое ты мне уже говорил. Месяц назад, помнишь?

МММ нахмурился.

— Это совсем другой случай. Орлов действительно ничего не знает о наших планах, вы понимаете. Он расскажет только то, что ему полагается рассказать.

— Идеально… — Игорю Павловичу определенно не нравился этот эпитет. — Вот расскажи мне об Орлове.

— Но…

— Расскажи еще раз.

Мартынов покорно кивнул.

— Мы познакомились с Орловым четыре года назад, — начал он свой рассказ. — Почти год я был его взводным. Нас двое было из Питера, на этой почве мы сошлись.

— Лейтенант внутренних войск Мартынов и рядовой внутренних войск Орлов, — заметил Игорь Павлович. — Что, во внутренних войсках среди офицеров принято брататься с рядовым составом? Вот очень интересная деталь.

— Уставом, насколько я помню, это не запрещается, — отвечал МММ. — На самом же деле он, конечно, выдерживал определенную дистанцию: у нас с ним ко всему ощутимая разница в возрасте…

— Ну уж? Восемь лет.

— ВОСЕМЬ лет! Но потом нам повезло оказаться вместе в одной переделке. Поползали под пулями, вы понимаете. Так и подружились.

— Хорошо. Подробности я помню. Обрисуй, пожалуйста, его психологический портрет.

— Орлов смел, — медленно, подбирая слова и нахмурясь еще больше, заговорил Мартынов. — Но не безрассуден. У него имеется склонность к мальчишеским выходкам, но и здесь он знает меру.

— Значит, он импульсивен?

— Как сказать… — МММ задумался. — Я бы сказал, что он достаточно уравновешенный человек. В большей степени уравновешенный человек, вы понимаете… Но иногда, особенно, если припереть Бориса к стенке, он действует по воле первого импульса. Его счастье — или талант? — в том, что обычно действия эти впоследствии оказываются наиболее эффективными в данной ситуации и как результат… Вот помню, нас бросили в прикрытие беженцев…

— Все это, безусловно, интересно, — перебил Мартынова Игорь Павлович, — но я вот о другом спрашивал. Ты можешь хотя бы приблизительно сказать, как поведет себя Орлов, если ситуация выйдет из-под контроля?

— Ситуация не выйдет из-под контроля.

Игорь Павлович хмыкнул не без раздражения.

— Вот допустим, — сказал он, выделив глагол интонацией, — что ситуация уже вышла из-под контроля.

— Ну знаете, Игорь Павлович, — возмутился МММ, — я так не могу. Что значит «вышла из-под контроля»? Мы отрабатывали различные варианты. Все продумано. Орлов и шага не сделает без контроля с нашей стороны. У него не будет необходимости проявлять инициативу. Иначе я просто не пригласил бы его участвовать в операции. Он все-таки мой друг. А что качается разного рода «допущений», то я, извините, не профессиональный психиатр… — Леонид Васильевич, с интересом наблюдавший за перепалкой из своего угла, громко рассмеялся, — не профессиональный психолог, — тут же поправился Мартынов, — чтобы предсказывать, как поведет себя Борис, если мы трое вдруг исчезнем или впадем в детство.