Кошмарный сон…

Да, я была раздавлена, но ни на что не променяла бы этот ужас. Я не согласилась бы снова жить в неведении. Сейчас мне плохо, но это пройдет. Точно пройдет.

Я думала об этом, засыпая.

Отца так и не дождалась, уснула. Точнее, я не заметила, как провалилась в очень тяжелые, бредовые сны.

У меня всё еще сильно болела голова, было очень холодно, один кошмар сменял другой. И во всех снах я видела конвейер. Он громко работал, и от этого гудела голова. По конвейеру ехали люди. Они все радовались и говорили между собой, в то время, как впереди их ждала газовая камера или печь. Мы ведь так и живём — на конвейере. Мы улыбаемся, просыпаемся каждое утро, считаем себя уникальными, но когда в мире настанет глобальный кризис или третья мировая война, или смерть появится перед тобой — тогда разверзнется пасть печи, в которой ты сгоришь, потому что ты просто социальное мясо в экономической машине. Лишь попадая в эту печь, люди начинали кричать, разрывая мне барабанные перепонки, тогда я почти просыпалась, но его сменял другой кошмар.

Я отчасти понимала, что сплю, но не могла проснуться. Я словно пыталась выплыть из-под толщи воды. Наконец, я перестала плыть, и сны… захватили меня целиком.

Когда я очнулась, было темно. Меня сильно трясло от озноба, голова раскалывалась, и я поняла, что у меня температура. Я хотела доковылять до тумбочки, чтобы взять градусник, но, едва поднявшись, упала на пол. Меня мутило. Неожиданно я почувствовала, как меня поддерживают чьи-то руки, помогая мне подняться.

За окном шел дождь, поэтому в комнате стало прохладно, повеяло сырым ветром. С волос Эдварда стекали крупные капли, словно он провел под дождем часа два. Руки тоже холоднее обычного.

Он перенес меня на кровать. Всё это было так странно, что я решила, будто мне опять это снится.

— Наконец-то… — прошептала я. — Ты опять мне снишься. Значит, всё скоро будет хорошо… Я проснусь.

— Белла, ты не спишь. Посмотри на меня, — шепот у него обеспокоенный.

Я смотрю на него с трудом.

— Нет, я сплю. Сейчас ночь, но ты в моей комнате. Что тебе тут делать? — я попыталась быть разумной. — А где все?

— Кто все?

— Люди… которых везли убивать. Нужно выключить машину! — я дернулась у него в руках. — Быстро! Пока я всё понимаю… Тут была большая машина, по конвейеру ехали люди… Надо выключить ее! — задыхаясь, я взволнованно смотрела в лицо Эдварда, который гладил меня по голове. — Что ты медлишь? Где… Где она?

— Белла, тут ничего нет. Ты больше не спишь.

— Не сплю? — растерянно спросила я. — Как же так? И что тогда… ты тут делаешь? — я осторожно от него отодвинулась, но, почувствовав головокружение, решила лишний раз не шевелиться.

— Это не важно, — он быстро снял с себя толстовку, скинул с ног обувь. Я наблюдала за ним с растущей тревогой.

— Температура близится к сорока двум, — вымолвил он. — Ее нужно срочно понизить. Подожди тут минутку.

Он исчез, и я увидела, как только легонько приоткрылась дверь в спальню. Понемногу до меня начинало доходить, что я больше не сплю. Слабо застонав, я опустилась на подушку — мокрую от пота. Руки у меня дрожали, голова продолжала болеть. Я чувствовала себя так, словно внутри меня кипит кровь, и я вот-вот взорвусь или начну свистеть, как чайник.

Он вернулся, спустя тридцать секунд. В одной его руке был стакан воды, а в другой — таблетки.

— Ты чего это тут хозяйничаешь? — спросила я вяло.

— Пей давай, — приказал он.

Я узнала жаропонижающее средство. Правда, оно было не очень действенным.

— Сколько… ты сказал у меня градусов?

— Еще немного, и это будет не важно, — процедил он. Затем отодвинул одеяло и лег ко мне, крепко обхватив руками. В этом была логика. Тело у него такое ледяное, что я немедленно начала стучать зубами.

— Невыносимо… — пожаловалась я.

Он молчал.

Мне казалось, я смогу согреть его, но это оказалось не реально. Странно и то, что, не смотря на чудовищный холод, его объятие было приятным, успокаивающим. Словно холодный компресс на разгорячённую кожу. Наверное, такое же чувство испытываешь, когда распалённый на эмоциях выходишь под ледяной северный ветер на улицу, и он обдувает твои щёки.

При этом в то время, как я успокаивалась, меня не хватало на понимание того, что приходится испытывать Эдварду, пока он прижимался ко мне.

— Прости, придется меня потерпеть, — вымолвил он несколько сдавленно. — Минут двадцать, хорошо? Потом начнет действовать лекарство.

— Почему ты за мной следил?

Он ответил не сразу.

— Я опасался вот этого — того, что с тобой сейчас происходит, — ответил он.

— А с голосом у тебя что?

— Ну, давай подумаем… Твоя кровь для меня самый желанный в мире наркотик, — сказал он, передразнивая меня. — У тебя нежное, горячее тело, и я прижимаюсь к нему прямо сейчас, чувствуя твой запах…

— Понятно, — признала я. — Но я разрешаю тебе меня убить.

— Заткнись, — неожиданно прошипел он, стискивая меня с такой силой, что стало больно. — Не смей никогда так говорить, ясно?

— Прекрати делать вид, что тебе не наплевать.

— Клянусь, самооценка у тебя больная. Любая другая на твоём месте давно бы всё поняла, — злобно шипел он.

У меня болела голова и из головы не выветрился кошмарный сон, так что воспринимала я его плохо.

— Мне всё равно, что я для тебя ценный экспонат, — ответила я, нисколько его не испугавшись. — И я не хочу жить ради кого-то там. Я собиралась жить для себя.

Он глухо застонал, уткнувшись носом в мою шею:

— Какая же ты…

— Ты физически не способен обозвать девушку? — с искренним любопытством спросила я.

— Не теми словами, которые приходят мне в голову с поразительной частотой, с тех пор, как я с тобой познакомился.

— Зато тебе не скучно, — сказала я сердито.

Неожиданно он искренне улыбнулся:

— Верно. Мне совсем не скучно…

Только в ту секунду я поняла, что ему плохо. Во всяком случае, хуже, чем мне. Он хотел меня убить, мечтал убить меня, но не позволял себе этого и пытался снизить мне температуру. Концентрированный запах в комнате сводил его с ума.

Не то чтобы я испытала сострадание. Скорее, понимание. В ту секунду я даже перестала обижаться на него за то, как он ко мне относится. Ну… честно — а как еще он мог ко мне отнестись? Кто он и кто я?

— Ты, наверное, всё-таки немного мной дорожишь, — пробормотала я со вздохом, коснувшись его волос, но осторожно и почти украдкой.

Он закрыл глаза:

— Достаточно сильно, чтобы не убивать тебя.

Эдвард не отстранялся, и я поддалась искушению осторожно погладить его руку. У меня перехватило дыхание, кожа показалась мне очень мягкой и нежной.

— Неужели на свете так мало интересного, что ты так за меня цепляешься?

— Сложно сказать, — произнес он, не открывая глаз. — Мир бесконечно интересен, но… я занимаю в нём не то место, при котором можно отдать себя наслаждению исследования. Моя жизнь ограничена жестокими правилами, я постоянно начеку, и у меня в этом плане нет выходных. Круг моих знакомых ограничен. Есть еще интернет. Это замечательная штука, в нём существует иллюзия, что я никого не могу читать. Хотя там, разумеется, нельзя раскрываться или хоть как-то привязывать к себе людей. И тут появилась ты. Да, верно… ты интересный ребенок. Талантливая девочка с большими амбициями. Я долгое время воспринимал тебя одновременно, как очень любопытный феномен и забавную игрушку, от которой много неприятностей. Порой ты казалась мне вызовом моему самолюбию и стойкости. Мне нравится побеждать. Но потом… Господи, что ты делаешь?

Пока он говорил, я добралась до предплечья. Эдвард слабо улыбнулся, мне показалось, что он перестал дышать. Я понимала, что это мучает его. Я знала, что это опасно, но всё же не могла перестать к нему прикасаться.

— Прости, — я одёрнула руку.

Он перехватил мою ладонь и поднес к своему лицу, затем осторожно коснулся ее губами.